В лабиринтах темного мира. Книга 1

Я внимательно смотрел внутрь купола и старался разглядеть маленькие дырки, чтобы прекратить наддув теплым воздухом и заново проверить все швы, но все было нормально. Мастера и мастерицы знали толк в своем деле, и я обреченно махнул рукой, отдаваясь на волю ветра:

— Отдавай концы!

Шар плавно взмыл в воздух и полетел по ветру, постепенно набирая высоту.

Вслед за нами бежали мужики и махали руками, и я услышал издалека голос дьяка:

— Ироды, куды полетели-то?

Честно говоря, я не сильно представлял себе, куда мы летим. Куда ветер дует, туда и летим. Не было никакой подготовки к полету, включающей в себя рекогносцировку местности, определение направления ветра и возможного маршрута полета. Все как на заре науки и техники — нашел бактерию — привей себе. Изобрел порох? Сначала стрельни сам. Изобрел парашют? Давай, прыгай.

Кстати о парашюте. Он висел у меня за спиной в аккуратной такой котомочке с шелковым шнурком через плечо. На конце шнурка была петля, выполняющая роль "кольца" для выдергивания купола.

Симеон стоял, вцепившись руками в корзину и глядя вниз между прутьями. Я, признаться, чувствовал примерно так же. Мне казалось, что корзина не совсем надежная и дно может вывалиться. Вот смеху-то будет. На всякий случай я отрезал два куска веревки, привязал их к верхней части корзины, а второй конец веревки в виде петли надел на руку. То же самое я сделал и для Симеона. Береженого, как говорится, и Бог бережет.

Ситуация у нас была патовая. Мне в любом случае не отделаться от пыточной и насадки на кол. Это в случае, если мы вернемся назад и сядем в расположении мастерской. Но на шаре такой пирует не получится. Второе. Если мы сядем где-нибудь у маленькой деревушки, которые проплывали под нами, то набежавшие мужики рогатинами и дубинами завершат то дело, которое начал Господь Бог, низвергнув нас с небес. Сейчас я, кажется, начинаю понимать психологию египетских дехкан, которые во время арабо-израильской войны мотыгами забивали египетских сбитых летчиков, помогая Аллаху довершить начатое и соглашаясь с его тезисом о том, что рожденный ползать летать не может.

Я подбрасывал уголь в жаровню и думал о том, что для меня лучше улететь подальше и тем самым сохранить свою жизнь.

— Неужели ты собрался всю жизнь провести здесь, — мысленно спросил я себя, — неужели тебе не хватало Смуты в твое время и захотелось острых ощущений в нашем темном средневековье? Рим есть Рим. И не забывай, что ты оттуда смыканул в момент смертельной опасности. Подумай, может, этот рубеж между жизнью и смертью и есть тот временной портал, с помощью которого ты попадаешь в коридор отеля "Lissabon"?

Если бы депутат не толкнул меня в грудь, я бы не очутился здесь, а спокойно пошел в свой номер, принял душ, переоделся и снова приступил к начатому расследованию, предварительно осмотревшись в обстановке.

Чем отличается Homo sapiens от Homo vulgaris? Первый уже мыслит, набравшись знаний и генетического опыта предков, а второй только набирается этого опыта.

— Коломна, — сказал Симеон, ткнув пальцем в видневшуюся внизу деревушку, — а там, поодаль, Москва.

Мы летели достаточно высоко. Не менее пятисот метров было под нами, и мы были во власти ветра и нашего везения.

Москва казалась небольшим поселком сельского типа, а Коломна вообще была большой деревней.

— Смотри, — Симеон толкнул меня локтем, — никак Дашкин дом горит.

Я смотрел на столб дыма прямо по курсу нашего полета, и мне тоже стало казаться, что это тот дом, где я провел первые ночи после появления на княжеском пиру.

Я поставил заслонку, как ее назвал кузнец — вьюшку, в трубу и мы потихоньку стали снижаться, но не так быстро, как бы мне хотелось.

Около дома бегали двое пацанят, похоже, Сашка с Машкой, а вот Дарьи я не видел.

— Эх, была не была, — сказал я себе и полез через борт корзины. — Симеон, уголь не подбрасывай и вьюшку не открывай, тогда шар сам приземлится. Сам поймешь, как управлять им, а меня не поминай лихом, — и я бросился вниз.

Глава 51

Не знаю, что может заставить мужчину броситься вниз с плохоуправляемого воздушного шара и с подобием парашюта прямо в костер пылающего дома, где жили малознакомые для тебя люди?

Иногда достаточно посмотреть на человека, обменяться с ним парой слов, и ты уже считаешь, что прекрасно знаешь этого человека и встречался с ним ранее, а дети — это как бы твои дети, но родившиеся во время твоего долгого отсутствия.

Я не знаю, какие были отношения у Дарьи с покойным мужем и отцом детей, но я был ими встречен так, как хозяин, вернувшийся после долгой отлучки.

Несмотря на то, что я знал о намерениях княжих служек в отношении меня, я все равно рассчитывал на то, что останусь здесь и займу соответствующее место при дворе, постаравшись изменить течение событий, чтобы князя Василия Темного впоследствии называли Василием Светлым.

Я летел вниз с полукилометровой высоты как с Останкинской телебашни и с удивлением ощущал, что контролирую себя и стараюсь управлять своим телом, разводя в стороны руки, как будто я прошел курсы парашютистов, хотя об этом занятии я знаю только по художественным фильмам.

На высоте не менее двухсот метров я дернул шелковый шнурок и выбросил купол парашюта, который с хлопком надулся и снизил скорость моего падения.

Нужно учесть, что парашютисты не летят, а падают, будучи привешенными к замедлителю падения. Летают только те парашютисты, у которых парашют напоминает крыло — параплан.

Я достаточно быстро несся к земле, в уме вычисляя угол падения, скорость, направление ветра и возможное место приземления.

На высоте метров тридцати у меня оторвалась одна стропа, затем вторая, третья четвертая и купол сложился, приняв форму флага небесно-голубого цвета с китайскими драконами. Я полетел камнем прямо в огонь.

— Прощай Лизавета Петровна, неспетая песня моя, — пронеслось у меня в голове, и я ударился о ковровую дорожку в коридоре отеля "Lissabon".

По всем физическим законам я должен был разбиться от удара о любую поверхность. Даже о мягкую. Я занимался борьбой и в борьбе самое первое упражнение — это умение падать с фиксацией тела одной рукой. Автоматически я так же и сделал, но сразу убрал руку, чтобы не сломать ее движущимся по инерции туловищем. Я покатился к коридорной стене и уже представлял, как стукнусь об нее, но провалился сквозь стену и продолжил кувырки на каком-то асфальте под крики людей и визг тормозов автомашин.

Кто-то подбежал ко мне, стал тормошить меня, и я открыл глаза. Вокруг кто-то и что-то говорил, но я никого не понимал. Я не мог определить, на каком языке говорят обступившие меня люди. Какая-то дикая смесь немецкого и латинского языков. В принципе, понимать можно. Если человек захочет, то он поймет любого иностранца, говорящего с чудовищным акцентом и с грубейшими ошибками. Если захочет.

— Вы живы? Кто вы такой? — спрашивал меня какой-то бородатый мужчина.

— Где я? — спросил я на латинском языке.

— Амстердам, улица Дюкло, — получил я ответ.

— Ни хрена себе, — сказал я про себя, — бросает меня из стороны в сторону. Из огня да в полымя. Я в своей одежде из пятнадцатого века Руси снова в двадцатый век, да еще в Голландию. А, может, уже двадцать первый век, так как я с него и начинал. И вообще, нужно как-то останавливаться, попадешь еще к каннибалам и станешь сосиской на вертеле, а детишкам отдадут самые мягкие части тела.

Так, мужик небритый, значит мода двадцать первого века. На Руси тоже не брились, но не из-за моды, а потому что хлопотное это дело каждое утро морду ножом скоблить, так как стали и бритв хороших тогда не было, а для бритья сноровка была нужна. У нас еще во второй половине двадцатого века были в ходу лезвия "Нева", которыми иногда брили поросят на мясокомбинатах, так забитые поросята дергались при прикосновении к ним "Невой". А тут живые люди. Так вот, для заточки "Невы" были даже машинки сделаны с моторчиком. Вставляешь в машинку лезвие, а там точащие элементы из зеленой пасты ГОИ (Государственный оптический институт) его точат. Начинаешь бриться, а оно такое же тупое, как и было. Некоторые мужики эти лезвия точили на внутренней поверхности граненого стакана. Несколько раз поводит по стеклу, зубы зажмет и начинает бриться.

— Майн либер герр, вы слышите меня? — прервал мои размышления мужчина. — Как вас зовут?

— Андре Северцев, — сказал я, — только я ничего не помню.

Глава 52

— О, это русский, — говорил кто-то в стоящей возле меня толпе. — Они, русские, все такие, как не от мира сего. Видите, как он одет. Они сейчас русскую идею ищут. Перестали бриться и стали одеваться как русские бояре. А паспорт у него есть?

— Пустите, это наш, — какой-то мужчина растолкал людей и надел на меня табличку-бейдж на веревочке. Там была моя фотография и указана организация — Nederlandse Organisatie voor Toegepast Natuurwetenschappelijk Onderzoek — Голландская организация по прикладным исследованиям, — он специалист по организации захоронений и выступает у нас с докладом.

Люди стали расходиться и мой "спаситель", поддерживая меня под руку, повел куда-то.

— Это недалеко, — сказал он, — там отдохнете и приведете себя в порядок. А выступать вам все-таки придется. Расскажете, как вы представляете организацию похоронного дела вообще.

— Да я же ничего в этом вопросе не смыслю, — стал я протестовать.

— У нас никто не смыслит в этом деле, зато каждый строит из себя специалиста, хотя дело это такое же сложное, как и любое другое и мнение дилетанта тут будет как бы моментом истины, — засмеялся мужчина.

— А как вы узнали мою фамилию и когда вы смогли изготовить бейдж? — спросил я.

— О, мы вас давно ждем, — как-то загадочно сказал незнакомец.

— А моя одежда? — не сдавался я.

— Плюньте, — улыбнулся мой провожатый, — вы посмотрите, кто и в чем ходит. В старые времена у вас в стране так люди одевались на рыбалку или на дачу, или мусор во двор выкинуть. А ваш костюм даже несколько экстравагантен, сапоги сафьяновые, шапка-москвичка, кафтан узором шитый. Так скоро все на Западе ходить будут, а вы станете законодателем здешних мод. Одно плохо. Здесь даже зимой температура не опускается ниже минус десяти. Нам бы бы такую теплынь, так вы вообще были бы самой развитой мировой державой.

— С нашими-то царями и президентами? — возмутился я. — Они все нам на нашу погибель даны. Народ — дурак, сам себе ярмо на шею вешает и могилу себе роет...

— Вот, а вы говорили, что в похоронном деле не разбираетесь, — подхватил мой новый товарищ, — сейчас все это и скажете, мы уже пришли.

Мы зашли в заполненный зал, где сидели люди в строгих черных костюмах, белых рубашках и черных суконных галстуках. Было и несколько женщин в черных платьях с белой оторочкой и белыми воротничками. Кстати, сморится очень хорошо.

Мо провожатый подошел к трибуне и сказал в микрофон:

— А сейчас перед вами выступит представитель самой известной страны господин Северцев Андре. Прошу любить и жаловать.

Я вышел к трибуне, снял шапку и поклонился всем в пояс. Как говорят, русское бытие определяет сознание. Я мог бы поднять руку и сказать по-римски — morituri te salutant — идущие за смертью приветствуют вас.

Я не знал, на каком языке мне говорить свою речь. Провожатый говорил со мной по-русски. В микрофон говорил на смеси голландского и французского. Буду говорить на латыни. Латынь — основа всех западных языков, за исключением разве что английского. Там решили обозвать латинские буквы по-своему. Правильно говорят, что англичане пишут Манчестер, а говорят, что это Ливерпуль. А, в принципе, если конференция международная, то должны быть и переводчики.

Я откашлялся и начал говорить.

Глава 53

Уважаемые дамы и господа!

Позвольте мне поприветствовать вас на гостеприимной голландской земле. Когда наш царь Петр был здесь, то и его озаботила проблема захоронений усопших граждан. До него мы своих граждан погребали по языческим канонам, сжигая, то есть, кремируя тела и удобряя пеплом земли.

Привезенная царем Петром цивилизация покончила с кремацией тел. Мы стали хоронить покойников в земле, ставить над ними православный или католический крест, или памятник в зависимости от доходов покойного. У нас сейчас самые лучшие памятники у бандитов и у олигархов. Какая страна, такие и памятники.

И так продолжалось более трехсот лет, пока, наконец, у вас не назрела проблема совершенствования этого дела. И мы вас понимаем. У вас земли, как говорится, кот наплакал, а у нас земли немерено. У нас земли хватит всех ваших покойников перехоронить и на вас еще земля останется.

Но мы не будем предлагать нашу землю для ваших захоронений. Разрабатываемая схема захоронений предполагает уменьшение кладбищенских площадей и увеличение расходов на погребение при упрощении похоронной процедуры.

Как бы ни критиковали нас, но вы первыми вернулись к языческим способам захоронений — кремации и созданию колумбариев. Похоронная процедура сократилась, а расходы на нее выросли.

Затем исподволь нас приучали к тому, что на смену кремации придет криомация. Помните тот фильм с Сильвестром Сталлоне, где преступников замораживали, а потом размораживали. И в итоге, злой преступник был заморожен и разбит вдребезги. Вот и получается, что тело покойного можно заморозить, разбить, осколки высушить, а получившуюся пудру высыпать в грядку или положить в памятную пудреницу.

Затем мафия предложила свой способ захоронения — растворение тела в кислоте или гидролиз в щелочной среде — ресомацию. Дорого, сердито и безотходно. Не нарушая, а ускоряя круговорот веществ в природе.

Можно, конечно, отправлять усопших в космос, но тогда в космосе будет не протолкнуться от контейнеров с телами, которые будут входить в плотные атмосферы, сгорая там или успевая грохнуться на землю и пришибить пару-тройку зазевавшихся живых граждан Земли.

Мне кажется, что каждая страна должна сама выбрать свой похоронный алгоритм. Не нужно оказывать давление на слабые страны и в этом вопросе.

Моя речь закончилась аплодисментами. Я сошел с трибуны и был встречен своим знакомцем, который провел меня в затрибунную комнату.

— Вы выступили блестяще, а латынь оказалась универсальным языком для всех присутствующих, — похвалил он меня, — а сейчас позвольте представиться — Велле Зеге Вульф, консультант.

— Имя у вас звучное и звучит как-то вроде бы знакомо, — сказал я. — Где-то я его уже слышал.

— Не удивительно, — согласился Вульф, — каждый слышит то, что хотел услышать. А вот скажите, вы в Бога верите?

— Ну, — замялся я с ответом, — не могу сказать, что я так вот, безоговорочно, верю в Бога, но в церковь хожу, свечки святым ставлю, лоб крещу и вообще думаю, что если бы ничего не было, то люди уже давно перестали строить церкви и молиться по любому поводу. Так что, хотя и не доказано существование Его, но и не доказано, что Его нет. Вот так.

— Браво, — Зеге захлопал в ладоши. — Удивительно точный ответ. А в антипода Его вы верите?