Почувствовав, что в ее анус проникли его пальцы, Гермиона поморщилась от немного неприятных ощущений, но в то же время почувствовала странное приятное ощущение, неведомое ей раньше. Кормак некоторое время с трудом подвигал пальцами взад-вперед, массируя напряженный сфинктер, а затем добавил еще сразу два пальца, которые влезли в ее попку с еще большим трудом, чем первые два. Теперь уже Гермиона почувствовала тупую боль и застонала, представляя, что будет, когда кто-нибудь из них всунет туда свой член. Двигаясь в ее заднице четырьмя пальцами, МакЛагген стремительно ускорялся, стараясь как можно быстрее разработать ее анус, и только получая удовольствие от того, что делал ей больно.
— Дай мне, МакЛагген, — попросил вскоре Крэбб, до этого с интересом наблюдавший за его действиями.
Почувствовав, как Кормак высунул руку из нее, Гермиона было облегченно выдохнула, но тут же ощутила, что Гойл сильно шлепнул ее по левой ягодице, а потом Крэбб просунул в ее зад свои пальцы. Но ему показалось, что четырех пальцев слишком мало, и поэтому он тут же добавил к ним еще четыре пальца другой руки, что стоило ему больших усилий. Боль стала просто невыносимой, и Гермиона уже кричала бы во все горло, если бы не кляп. После нескольких минут такой пытки, он раздвинул руки в стороны, еще сильнее растягивая сфинктер и наслаждаясь видом широкого отверстия и видневшейся в нем кишки. Дрожа от боли и слез, беспрестанно льющихся из ее глаз, Гермиона подумала, что больше никогда не сможет смотреть в глаза своим друзьям. Если эти трое вообще оставят ее в живых. Она никак не могла поверить, что все происходит наяву. Она никогда не думала, что когда-нибудь окажется настолько униженной.
Наконец, наигравшись с ее бедной попкой, Крэбб высунул из нее пальцы и сильно шлепнул по ней обеими руками, оставив на гладкой коже красные следы.
— Ну, а теперь моя очередь играться, — сказал Гойл, поднимаясь на ноги.
Встав над Гермионой на присогнутых ногах, он, придерживая член рукой, вошел в ее задницу, сразу же погрузившись на всю длину. Его длинный ствол проник гораздо глубже пальцев, отчего Гермиона громко вскрикнула, крепко сжав в зубах засунутые в рот трусы. Начав двигаться, Гойл наклонился и схватил ее за волосы, вжимая ее голову в пол так, что ее щека больно царапалась о жесткий камень. Толкаясь с бешеной скоростью и шумно шлепаясь о ее промежность, Гойл глухо стонал, чувствуя, как ее узкая попка — даже после такого "массажа" от Крэбба и МакЛаггена, — крепко сжимает его член.
Спустя некоторое время его сменил Кормак. Он долбился в Гермиону с не меньшей яростью, поставив на ее голову ногу и постоянно больно шлепая ее по ягодицам. Ее колени затекли, а боль от того, что ее задницу так грубо насиловали, и не думала сходить на нет. Все ее лицо было залито слезами, голова кружилась, а чувство опозоренности и оскорбленности было просто невыносимо.
Когда на место МакЛаггена встал Крэбб, Гойл сказал:
— Слушай, Винс, мне кажется, что мы доставим этой сучке особенное удовольствие, если выебем ее в жопу вдвоем одновременно.
— Точно! — живо согласился тот. — Давай, только я буду снизу.
Устроившись на полу, Крэбб уложил Гермиону сверху на себя и широко раздвинул ее ноги, держа их чуть повыше колен. Войдя в ее попку, он удовлетворенно зарычал, а Гойл, встав на одно колено перед ними, придерживая член у основания стал просовывать его сверху. Очень медленно, дюйм за дюймом, он продвигался все глубже, заставляя Гермиону хрипло кричать от боли. МакЛагген вынул из ее рта кляп, развязал ей руки и встал прямо над ее головой. Чуть присев, он сжал свой член и принялся шлепать мокрыми яйцами по ее лицу, намотав ее волосы на кулак и не давая ей отстраниться.
— Ааах, черт! — застонал Гойл, когда его ствол полностью скрылся в попке Гермионы.
— Сука, сука, сукааа! — злобно шипел он, толкаясь в ней вместе с Крэббом.
— Она запомнит это на всю жизнь, ребята, — сквозь стоны произнес МакЛагген, заставив ее раскрыть рот и теперь грубо входивший в ее глотку.
Чувствуя приближение оргазма, Гойл заметил, что ее анус стал темно-красным, и по ее бедру вниз стекала капелька крови. Усмехнувшись, он принялся беспощадно шлепать киску Гермионы, время от времени просовывая внутрь почти что всю кисть. Крэбб схватил ее за горло и сжимал его так, что ей едва хватало воздуха, а Кормак продолжал то быстро толкаться в ее рот, то засовывать в него свои яйца, крепко держа ее за волосы обеими руками.
Скоро, поняв, что кончает, Гойл сжал в руках груди Гермионы и последний раз сильно толкнувшись в нее, кончил с громким звериным рыком. Выйдя из нее, он обессиленно сел на пол. Крэбб, продержавшийся на пол-минуты больше, сначала вышел из ее попки, потерся кончиком головки об ее сфинктер и показавшуюся наружу часть кишки, а затем, снова вернувшись обратно, громко застонал, напрягшись всем телом. Гермиона почувствовала мощную струю горячей мочи внутри себя, которая заполняла ее. Излившись полностью, он кончил, войдя в нее по самые яйца. Одновременно с ним кончил и МакЛагген. Сделав несколько последних особенно глубоких толчков — так, что Гермиону чуть снова не вывернуло, — он вышел из нее и, крепко сжав член и слегка подрачивая его, излился в ее раскрытый рот. Выжав из себя все до последней капли, Кормак последовал примеру Крэбба и нассал на ее лицо. Почувствовав отвратительный соленый вкус мочи, часть которой попала ей в рот, Гермиона снова начала давиться и кашлять, а МакЛагген напоследок несколько раз шлепнул ее членом по губам.
Он отошел в сторону и уселся на скамейку, а Крэбб, выйдя наконец из Гермионы и оттолкнув ее в сторону, так и остался лежать. Оказавшись на полу, Гермиона почувствовала, как из разбитого ануса с громкими неприятными звуками стала вытекать сперма и моча. Она встала на четвереньки, собираясь было подняться на ноги, но Гойл грубо толкнул ее ногой и, поднявшись на ноги, подошел к ней и дал ей несколько сильных пощечин.
— Ёбаная шлюха, тебе понравилось, а? — весело спросил он, схватив ее за подбородок. — А ну-ка, слижи это дерьмо с пола!
За волосы притянув ее за волосы к полу, он прижал ее лицом к луже вытекшей из ее задницы жидкости, заставляя слизывать все до капли.
— О, черт! — прошептал вдруг МакЛагген. — Пора валить отсюда, парни!
И он кивком головы указал слизеринцам на загоревшийся свет за поворотом коридора.
Однако не успели они сделать и шагу, как из-за поворота показалась фигура Снейпа.
— Что здесь происходит? Почему вы здесь в такой час? — сурово спросил он, пока еще не заметив лежащую на полу Гермиону.
МакЛагген, Крэбб и Гойл, понимая, что бежать уже бесполезно, молчали.
— Я спрашиваю, что... — хотел было повторить Снейп, но посмотрев в сторону небольшой ниши в стене, увидел сжавшуюся у стены Гермиону.
Его глаза едва не вылезли из орбит, кулаки сами собой сжались так, что захрустели суставы и он повернувшись, без дальнейших разбирательств, изо всех сил ударил стоявшего ближе всех к нему Гойла в лицо. Здоровый слизеринец отлетел к стене. Удар пришелся ему в нос, который громко хрустнул и был наверняка сломан. Следующий безжалостный удар получил МакЛагген. Он тоже упал на пол и выплюнул в ладонь два выбитых зуба. Крэббу удалось увернуться, но зельевар кинул в него книгу, которую нес с собой. Попав тому прямо в глаз, она упала на пол, а Крэбб, вскрикнув, прижал к больному месту ладонь. После этого Снейп, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, сказал:
— Исключены! Все трое! И я лично устрою так, чтобы все, абсолютно все, узнали о том, что здесь произошло!
В ужасе посмотрев на него, трое насильников стали медленно отступать назад. Увидев, что они его больше не интересуют, все трое бросились бежать.
— Мисс Грейнджер, все хорошо, — как можно спокойнее произнес он, сев рядом с ней на колени. — Они убежали, постарайтесь успокоиться.
Но она, казалось, даже не слышала его, продолжая тихо всхлипывать, прижимая к груди колени. Достав из-под мантии палочку, он направил ее на голову Гермионы и, тяжело вздохнув, произнес:
— Обливиэйт!
20. AFTERPARTY (Лаванда Браун/Парвати Патил/Рон Уизли)
Wu-Tang in the cut, for real, niggas, what
It’s the afterparty and bitches wanna fuck
(WU-TANG CLAN, 1995)
Игра шла уже второй час, но счет оставался равным — по сто двадцать очков у обеих команд. Из-за не прекращавшегося ни на минуту ливня, все — и игроки, и болельщики — вымокли до нитки. Обе команды играли из последних сил, но, при этом, накал страстей не угасал, а даже наоборот — возрастал с каждым пасом или голевым моментом.
Руки Гарри то и дело соскальзывали с рукояти метлы — настолько промокли перчатки, а глаза под запотевшими квиддичными очками, которые приходилось ежеминутно протирать, застилал пот. Однако даже в таком состоянии: голодный, насквозь мокрый, совершенно выбившийся из сил, он продолжал безостановочно курсировать над полем в поисках снитча, одновременно держа в поле зрения Малфоя, который, похоже, уже даже не надеялся на то, что снитч появится. Кроме того он старался, как мог, помогать команде, например, пару раз ему удалось помешать слизеринским охотникам перехватить у Анжелины квоффл.
И вдруг, когда он уже был готов совсем пасть духом, он увидел его — снитч! Резкий разворот, и вот он уже с бешенной скоростью несется к нему, практически лежа грудью на древко метлы. Десять футов... Шесть футов... Три, два... Еще немного и маленький золотой мячик оказался бы у Гарри в ладони, но тут он вдруг заметил справа какое-то движение — это Малфой решил идти на таран. Понимая, что другого шанса может и не представиться, Гарри использовал всю свою силу воли, чтобы не поддаться инстинкту самосохранен я и не свернуть.
Хрясь! Малфой, возможно, не ожидал от противника такого безрассудства и, на полной скорости врезавшись в Гарри, громко заорал. Хрустнули сломавшиеся метлы. Острая, невыносимая боль пронзила локоть и грудную клетку Гарри, а стекла очков треснули от того, что он и Малфой ударились друг о друга головами. Не помня себя от боли, но изо всех сил стараясь не потерять сознание, он, падая вниз, старался отыскать глазами снитч. Падал он медленнее Малфоя, скорее всего потому, что "Молния" еще не отключилась окончательно.
Снитч летел примерно в метре от его головы, словно издеваясь, зная, что теперь он его уже не сможет поймать. Сломанная рука бессильно болталась сбоку и, взглянув на нее, Гарри увидел, что из локтя, прорвав кожу и мышцы, торчат окровавленные кости. Когда до земли оставалось уже не более пятнадцати футов, он, собрав остатки сил, хрипло зарычал и рванулся вверх, вытянув левую руку. Дрожащие пальцы крепко обхватили скользкий шарик, и через секунду Гарри, даже не успев сгруппироваться, что в его положении было особенно сложно, грохнулся в лужу посреди поля...
* * *
— Да-а-а, победа наша!!!
— Победа-а-а!!!
— Мы надрали им задницу!!!
В гостиной Гриффиндора было негде ступить шагу. Все, абсолютно все, с первого курса по седьмой, веселились, кричали, бесились, танцевали и всячески отмечали победу. Финальный Кубок наполнили огневиски, разбавили его соком, и вся команда, не считая Гарри, который лежал в больничном крыле, дружно выпила все до последней капли, передавая сосуд друг другу. К одиннадцати часам старосты загнали младшекурсников в спальни и наложили на двери шумоизолирующие заклинания, но все равно, то тут, то там можно было встретить какую-нибудь третье— или четверокурсницу, в не вполне трезвом состоянии веселящуюся в компании старших.
К полуночи уровень неадеквата заметно возрос, равно как и уровень алкоголя в крови веселящихся. Как и вся остальная молодежь во всем мире, многие ребята из Хогвартса не ограничивались одним алкоголем: тайно пронесенная местными хастлерами из Хогсмида марихуанна; самые разные порошки и травяныне настойки, продающиеся в официальных аптеках больницы св. Мунго и даже, для особо серьезных — кокаин. Однако, особенной популярностью пользовался измельченный до состояния порошка корень мандрагоры, который забивался в "косяки" и с удовольствием втягивался молодыми школьниками и школьницами в легкие. Такой корень произрастал в огромных количествах в теплицах профессора Стебль, и нуждающиеся умудрялись упрашивать тех, кто имел к теплицам свободный доступ, вроде Невилла Долгопупса, чтобы они принесли им за умеренную платы пару корешков.
К слову сказать, что Невилл практически поставил это дело на поток. Взявшись писать курсовую работу на тему мандрагор, он, будучи любимчиком профессора, получил фактически целую собственную теплицу для проведения опытов над этим растением. Таким образом, он не воровал корень мандрагоры, а честно выращивал его собственноручно, часть используя для опытов, а часть — на продажу. Его система "торговли" мало чем отличалась от настоящей торговли наркотиками во всем мире. Были определенные люди, которым он передавал четко рассчитанные порции, и уже через них "товар" продавался. Люди эти получали значительный процент с продажи каждого "косяка", поэтому бояться, что его сдадут у Невилла не было никаких оснований. Приноровившись торговать корнем в школе, скромный Невилл перенес этот навык и во взрослую жизнь и, даже будучи профессором Магической Академии по травологии, он все равно продолжал свое не совсем честное и не вполне законное дело, зарабатывая миллионы.
Итак, когда большие настенные часы в гостиной пробили час ночи, народ стал постепенно расходиться. Только не спать, конечно, потому что завтра — суббота, а по другим, гораздо более интересным и приятным делам. Конечно же те, кто немного перебрал, уютно устроились, кто в кресле, а кто — под столом, но большинство еще вполне было способно стоять на ногах. Среди них были, например, Гермиона Грейнджер, выпившая, вероятно, меньше всех, но при этом очень заметно раскрепостившаяся, Парвати Патил, Лаванда Браун, Дин и Симус, Кормак МакЛагген, и вся гриффиндорская квиддичная команда.
Рон и Лаванда уже с полчаса как практически беспрерывно целовались, без остановки блуждая руками по телам друг друга, причем так страстно, что те немногие девочки с четвертых-пятых курсов, пялились на них, как малыши в телевизор, когда по нему идет передача про спаривание молодых орангутанов. Лаванда уже давно пыталась утащить Рона в какой-нибудь укромный уголок, но тот не хотел покидать друзей и веселой шумной гостинной.
— Ронни, ну пойдем уже! — нетерпеливо сказала она. — Все равно уже все расходятся. Пора бы и нам...
— Ну, пойдем, пойдем, — выдохнул Рон и поднялся с кресла.
Однако проходя мимо одного из журнальных столиков, он взял с него недопитую кем-то бутылку пива, он впился в нее губами, точно так же, как минуту назад Лаванда впивалась своими губами в его рот. Пока он вливал в себя пиво, из которого уже вышел практически весь газ, к ним подошла Парвати. Судя по ее виду, ее уже тоже кто-то успел потискать: пуговицы на обтягивающей фиолетовой кофточке были почти все расстегнуты, хвост, в который были собраны ее блестящие черные волосы, сбился, коротенькая трикотажная юбка бананового цвета задралась с одной с одной стороны, практически полностью обнажив ее красивое бедро, даже шнурок на одном из розовых кед развязался.
