Волк погибшей империи

— Роб, пока ты не отчалил. Возьми мою ментаграмму и найди на ней изображение карты СССР. Я ее столько раз перед глазами держал, что их там целое море должно быть.

— Нашел, Ив.

Роб был единственным из искинов, кто иногда позволял себя называть Ивана по имени.

— Тебе необходимо будет сделать максимально точную привязку карты к поверхности. Понимаю, что ночь, но нужно. Пошли разведчиков, что хочешь делай, но привязка нужна. Завтра на земле очень важные события, нам крайне необходимо не тратить зря время на поиск нужных точек. Для тебя особое значение будут иметь города Минск и Волковыск, а для меня Брест.

— Понял, сделаем. Только действительно придется разведывательных дронов посялать. С орбиты сложно будет. Там и облачность и дымов хватает. Часа два понадобится.

— Хорошо. Тогда вылет немного отложим, время пока есть. Когда сделаешь доложи. И вообще связь между всеми нами должна функционировать постоянно.

— Арес. Когда уйдешь за Луну, выбрось в пространство дроидов связи. Мало ли что еще понадобится. Да, и необходимо на каждом истребителе или хотя бы на парочке из каждого отряда установить диверсионных дроидов. После наших ударов мне потребуется связь с местными командующими. К сожалению, пока здесь наличествует только проводная связь. Рации есть, но их очень мало и надежда на них никакой. Так что диверсанты должны будут врезаться в провода и обеспечить нам нужный доступ.

— Принято. Но предлагаю сделать иначе. Проще подсунуть в штабное помещение переговорное устройство. Это позволит нам постоянно оставаться на связи с нужными людьми вне зависимости от их последующих перемещений. А "Осы" или дроиды для них еще и разведкой поработать смогут.

— Черт, а ведь точно. Нам так и так засветиться придется. Только поставь внутрь переговорников систему самоликвидации. На всякий случай. Не хочу пока артефакты оставлять.

— Принято.

— Да что ты все принято. Да принято. Давай проще, своими словами. Не в боевой обстановке пока. Это там на лишнее слово времени не будет.

— Хорошо, капитан. И не волнуйся так, мы от врагов мокрого места не оставим.

— На самом деле этого тоже хотелось бы избежать. Это ведь я знаю, что уже в скором времени эти твари с людьми делать будут. А они этого даже про себя пока не ведают. Может быть есть и у них еще шанс людьми остаться, а не зверьми стать. Понимаешь, мы с немцами не сказать, что совсем, но в большой степени один народ. По крайней мере среди них онемеченных славян, это так мой народ в древности назывался, как бы не больше, чем потомков всех прочих племен. Только по жизни нас с ними все время стравливают. А сами в стороне остаются. Так что поголовно уничтожаем танки и авиацию, ну и прочую технику. Только последнюю, типа автомашин, лучше обездвиживать, но не уничтожать окончательно. Они еще самим, в смысле нашим, потом пригодятся. А пехоту пока не трогаем по возможности, только если очень сильно нарываться будут. Пусть их мои потомки сами с земли выгоняют. Надо же и им что-то оставить. Халява иногда еще больше развращает, а не правильные выводы делать заставляет. Эта война должна стать уроком для правителей, кто внизу. Слишком много ошибок ими допущено.

— Учтем.

* * *

*

К Бресту подлетали вовремя. Вовремя, это относительно того, что наметил Иван. Мальчишество, но он решил начать операцию ровно в четыре часа утра. Причем, одновременно во всех трех точках. Роб не подвел, привязка местности к карте была произведена в рекордные полтора часа. И все отряды истребителей уже выдвинулись на место, обнаружили первоочередные цели и были готовы открыть огонь по команде.

Крепость еще скрывалась в предутреннем сумраке, лишь силуэты стоящих во дворе танков и бронетранспортеров были заметны на фоне перепаханной бомбами и снарядами земли. Техника стояла пустой с открытыми люками. Лишь наряды охранения иногда мелькали на ее фоне. Но мощные сканеры штурмового бота уже полностью определили точное число живых объектов как в самой крепости, так и на прилегающих территориях. И Иван сейчас быстро помечал на экране тактического планшета точки, которые с большой вероятностью могли оказаться еще живыми защитниками, а не оккупантами. Сомнений почти не было, за исключением Восточного форта все крупные объекты уже находились под контролем немцев. Лишь кое-где в подвалах еще тлели огоньки жизней советских бойцов, до которых не дошли облавы.

Четыре, пора начинать. Короткая команда по мыслесвязи, и сумрак взорвался огнем. Десять истребителей и два бота принялись поливать плазмой разобранные цели в порядке очередности. Те, кто не погиб сразу, застывали в ужасе от того, как из темного неба и совершенно бесшумно на них неслись огненные шары, разлетавшиеся брызгами при столкновением с целью. От этих шаров и даже отдельных брызг пространство вскипело ревущим пламенем. Техника вспучивалась и взрывалась от детонации боекомплекта и сгорающего топлива. И это были единственные звуки. Через две минуты все было закончено. В отличие от немецких снарядов мощные стены древней крепости ничем не могли помочь укрывшимся за ними фашистам, когда залпы оружия из далеких глубин космоса искали и находили свои цели. Сделав основную работу, "Осы" перенацелились на другие позиции оккупантов. В первую очередь уничтожались переправы и артиллерия, то есть все то, что могло помешать спасательной операции.

Майор Гаврилов устало обвел воспаленными глазами пространство подвала. Взгляд, не задерживаясь, скользил по телам отдыхавших бойцов, слух не реагировал на стоны раненых. Все это за последние дни стало неотъемлемой частью мира. Восточный форт еще держался, но видно уже недолго осталось. Сегодня фашисты применили против защитников мощные пятисоткилограммовые бомбы. До подвала не достали, но верхний этаж порушили знатно. Да и людей побили первыми ударами, пока спрятаться не успели. До этого еще удавалось не только сдерживать, но и неплохо отражать наступательные порывы. Все пространство перед фортом уже погибшими врагами усеяно. Но сначала сволочи додумались подтянуть вплотную танки. Разве что не в упор в бойницы дула просовывали и стреляли. От одного акустического удара сдохнуть можно. А теперь еще и бомбить взялись. Люди пока держатся, хотя и из последних сил. Практически все ранены, многие уже даже из подвала выползти не могут. День-два и все. Боеприпасы еще есть, но почти кончилась еда. И очень плохо с водой. Их если и не добьют, то без воды они и так недолго протянут. Но, как правильно говорит полковой комиссар Фомин, если хоть еще одного врага с собой утащить, значит меньше их землю родную дальше топтать будет. И остальным пусть на долю малую, но легче. Глаза майора сами собой закрылись, как быстро начинаешь ценить каждую минуту передышки. И ведь уже рассвет, скоро опять полезут гады. Но хоть полчасика передохнуть. А потом назад к бойницам, пока есть силы. Блин, что там за взрывы, даже подремать не дадут. Майор прислушался, грохотало не у них, а чуть в стороне. Вроде смолкло, глаза снова прикрылись. Но в сон провалиться так и не удалось.

— Товарищ майор, товарищ майор!

Коренастый боец, отправленный на пост высматривать новую атаку немцев, ужом протиснулся через полузаваленный вход в подвал и бросился к командиру.

— Что такое Подвигайло? Только глаза сомкнул.

— Там такое, товарищ майор, такое. Вам нужно самому посмотреть. Хана немцам!

— Что наши все же подошли?

-Не знаю, товарищ майор, только все горит и пылает. Должно быть наши.

Надежда на быстрое контрнаступление советских войск и деблокаду крепости, которой все подбадривали друг друга в самом начале умерла уже на третьи сутки боев. И тут вдруг такое. Надежда всколыхнулась в груди где-то у сердца. Вдруг появилось ощущение, что все позади, кто смог дожить до этого момента, тот уже не умрет.

— Ну пойдем посмотрим, что там случилось.

Майор заметил, что сотни людей, коротавших в подвале ночные часы передышки встрепенулись и смотрят в их сторону с горящими надеждой глазами. Вон и комиссар встрепенулся.

— Не хочешь, Ефим Моисеевич, тоже посмотреть? А то что-то боец не на шутку разволновался. Хана говорит немцам. Хотя не верится. Не провокация это, война. А войну начать легко, закончить трудно.

— Пойдем, Петр Михайлович. Своими-то глазами оно лучше будет.

Оба командира, стараясь не показываться в простреленных секторах, осторожно поползли в сторону еще сохранившихся бойниц, откуда открывался вид на пространство перед фортом. Если боец и приврал, то явно не шибко. Вся вражеская техника, сосредоточенная перед фортом пылала. Кое-где даже еще раздавались взрывы от рвущегося боекомплекта. У пары танков даже башни сорвало. И если одна хоть и съехала, но боком упиралась в корпус танка, намекая на свою к нему принадлежность, то вторую вообще унесло метров на двадцать. Но не горящая техника вселила надежду, пылала не только техника, но и все сооружения крепости, захваченные противником еще в первые пару дней бойни. Минут двадцать командиры внимательно присматривались и прислушивались к происходящему за пределами форта, но никаких признаков живого врага не обнаруживалось.

— Это чем же их так разворотили, а, Петр Михайлович? Бомбы зажигательные?

— Должно бы так, вот только что-то слабые для бомб взрывы раздавались. Как на звук, так скорее немцы сами себя подорвали. Но ведь не может такого быть. Надо снаружи глянуть.

— Подвигайло!

— Здесь я, товарищ майор.

— Давай аккуратненько, сползай, посмотри что там и как. Только тихонько и осторожно, на открытое место особо не лезь.

— Есть, товарищ майор, я мигом. Ни одна сука не заметит в таком дыму.

Оба командира вновь прильнули к бойнице, пытаясь рассмотреть, что происходит снаружи. Вон тенью, прячась в рассветном сумраке, мелькнула фигура Подвигайло. Молодец боец, сторожится. Вот что значит старослужащий. Тем временем фигура бойца ползком переместилась за горящие танки и скрылась из глаз. Оставалось только слушать. Майор настороженно каждую секунду ждал выстрелов. Но все было тихо. Потом вновь показался боец. Только он уже не ползком, а бегом несся в строну форта и конкретно их бойницы. И вид у него был ошашашенный.

-Товарищ майор, товарищ комиссар, выходите. Нет там больше немцев. Ну то есть живых нет. И тут подмога подошла. Только товарищи командиры, странный он какой-то, не наш. А техника так вообще наверное самая секретная, я такой представить себе не могу. Вам самим смотреть надо. А опасности нет.

— Ну ладо, пойдем, комиссар, посмотрим, что там за неожиданные помощники объявились.

— А не подстава?

— Ну, глядя на танки, не подстава, — коротко хохотнул Гаврилов. Как-то я сомневаюсь, что мы такой жертвы достойны, чтобы сразу десяток танкеток ради нас самим взрывать. Да и боец этот правильный, из крестьянской бедноты. Сам знаешь, среди них затаившихся вражин мало.

И тут из-за танков показалась в высшей степени странная фигура. Больше всего это походило на древнего рыцаря, наглухо одетого в броню черного цвета. Даже круглый шлем не просвечивал, полностью скрывая лицо. От всей фигуры веяло опасностью и нездешностью. Теперь стали понятнее слова бойца про "не наш".

Переглянувшись, командиры все же решились выйти из укрытия. Сделав пару шагов, комиссар на секунду тормознулся и прислушался. Надо же, тишина. Почти как до войны, лишь вдалеке где-то на востоке ухали тяжелые гаубичные оружия, больше похожие на отзвуки грома. Далековато фронт за всего несколько дней. А здесь тишина. После бесконечного грохота пальбы, от которой у многих лопались барабанные перепонки, и шла из ушей кровь, это выглядело почти фантастикой. Как и фантастикой только уже без почти выглядела и стоящая в нескольких шагах перед ними фигура. Вдруг без единого звука темная сфера шлема открылась и за секунду спряталась куда-то в воротник странного отливающего металлом костюма. За ней оказалось обычное лицо обычного человека. В меру молодое и открытое, лишь внимательные глаза смотрели на командиров холодно и строго, отчего тут же напомнили комиссару их собственных особистов. Взгляд странного незнакомца перетек на командирские петлицы и на миг подернулся поволокой, как будто он что-то вспоминал.

— Так, если не ошибаюсь, майор и полковой комиссар, прошу простить, я не слишком в этом разбираюсь.

— Не ошибаетесь, Майор Гаврилов и полковой комиссар Фомин. А Вы кто, простите?

— Ага, Петр Михайлович и Ефим Моисеевич, очень приятно. Меня можно называть Иван Степанович Зорин, хотя ни имя, ни фамилия вам ничего не скажут. Подразделение даже говорить не буду, у вас еще таких допусков не придумали.

Командиры удивленно переглянулись. Странная информированность незнакомца их смутила. Не того они полета птицы, чтобы их все знали по именам и отчествам.

— Извините, а мы что раньше встречались, Откуда Вы нас знаете. Вы вообще откуда тут взялись?

-Я? — Незнакомец усмехнулся, и его рука, затянутая в плотную, но идеально гибкую перчатку, показала куда-то вверх. — А насчет того, откуда мне знакомы ваши имена, хороший вопрос, но непростой и не к месту. У нас не так чтобы очень много времени. Мы здесь немного почистили, но ненадолго, а перелопачивать, сидя на одном месте, весь вермахт бессмысленно, да и глупо. Надо срочно вывозить отсюда бойцов. Много выжило?

— Сотен пять еще наберется. А как вывозить? — Майор зацепился за слово. У Вас транспорт имеется?

— Транспорт имеется. Раненых много?

— Так почитай все.

— Я имею в первую очередь тяжелых, их надо эвакуировать в первую очередь.

Тут незнакомец слегка повернулся и комиссару бросился в глаза странный, нет, невозможный, шеврон на рукаве. Каждый элемент рисунка был ему не просто знаком, он был знаком всем. Но собранные вместе они составляли изображение, которого не могло быть в принципе. Фомин даже головой помотал. Нет, не померещилось.

— Что это, — рука комиссара вытянулась в направлении шеврона. — Это невозможно. Это святотатство. Кто Вы?

Вторая рука дернулась к кобуре, и спустя мгновение на незнакомца смотрело дуло штатного ТТ. Майор, при первых словах товарища оглянувшийся на него, внимательно посмотрел в направлении его вытянутой руки и тоже разглядел наконец шеврон. Брови удивленно поползли вверх. Потом перевел взгляд на лицо Ивана, с еще большим удивлением отмечая про себя его полное спокойствие и веселые даже насмешливые искорки в глазах.

— Погоди, Моисеич, не гони. — Майор надавил, заставляя опуститься руку товарища. — Картинка конечно интересная и ответов на вопросы потребует, но что-то мне подсказывает, что это не самое удивительное, что нас ожидает. Да и не испугал ты товарища своим пистолетом. Совсем не испугал. Я ведь прав, — поворачиваясь опять к Ивану.

— Правы, Петр Михайлович. Сложно меня пистолетом удивить. А уж навредить мне этой пукалкой еще сложнее. И в этом правы, и в остальном тоже. А Вы, Ефим Моисеевич, не возмущайтесь. Феодализм, капитализм, коммунизм и прочие измы, это все идеология. Она конечно нужна, чтобы задавать обществу ориентиры и контуры порядка, но все же вторична. А страна одна, как ее не назови, Россия. И народ один и тот же. Вы же, хоть и комиссар, но судя по тому, что Вы здесь, среди врагов и с пистолетом, явно не пустой горлопан. Те в основном в тылу и с ручкой. Или, не подумав о том, что немцы комиссаров и евреев даже в плен не берут, еще несколько дней назад повели бойцов в плен сдаваться. И не смотрите на меня так, это не пропаганда, а самый что ни на есть факт. Хоть и грустный. Да и лет Вам уже за тридцать. Голова на плечах должна быть. Все эти вопросы мы и потом сможем обсудить, в более спокойной и приятной обстановке. А сейчас задача другая. Спасти тех, кого еще можно спасти. Я, признаться, очень рад, что наткнулся на вас. Не придется самому всех по развалинам разыскивать.