Беги, Василич, беги

— А ваши бугры не думают, что и им несладко придется в результате этой войны? — спросил я.

— Думают, — ответил Жучара, — поэтому и бросили меня к вам на съедение.

— Вот чёрт, — выматерился я, потому что это слово в раю считается самым матерным, — нам война вообще не нужна, мы здесь временные, нам нужно как-то отсюда выбраться, а вот как, сами не знаем. Раз уж ты начал давать советы, так я назначаю тебя своим советником, давай советуй, помогай. Мы там не откинутые и не канонизированные, поэтому нам домой нужно возвращаться.

— Начальник, а можно я к своим смотаюсь? — спросил Жучара. — И ещё скажи — "век воли не видать", что не хочешь здесь мазу держать.

— Мамой клянусь, — сказал я первое пришедшее в голову заклятие.

— Вы что, с Кавказа? — удивился Жучара.

— Нет, мы с Украины, — почему-то пошутил я.

— От войны спасаетесь? — деловито спросил связник.

— От какой войны? — к нашему разговору присоединился взволнованный Гудыма и ещё пятеро безротых боевиков.

— А вы что, совсем ничего не знаете? — спросил Жучара. — А у нас на днях весь рай по этому поводу надвое разделился. Говорят, что и в аду такая же ситуация.

— А кто с кем воюет? — спросил Гудыма.

— Ну, война — это пока не совсем война, но Россия пошла на конфронтацию со всем миром, — сказал представитель райской организованной преступности, — наконец-то мы займёмся своей экономикой, а не будем сидеть на подсосе у Запада. А так, за что не возьмись, ничего своего нет. Сначала мы вернули себе наш Крым. Потом вернём то, что Ленин подарил, а там доберёмся и до того, что царь Петр топором прорубал. В окно полезем, как и он. Мы им всем покажем Кузькину мать.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивился я.

— Да так, — усмехнулся рассказчик, — всё слухами полнится, — и он ушел.

Глава 64

— Ты понимаешь что-нибудь? — спросил я Гудыму.

— А что тут особо понимать, — ответил старый чекист, — всё в природе взаимосвязано. — Если веришь в Бога, то для тебя существует потусторонний мир в виде ада и рая. А если не веришь, то этот рай и ад выступает в виде одного целого, разделяемого друг от друга двумя рядами колючей проволоки.

— Что-то ты, Гудыма, стал говорить загадками, — заинтересовался я умозаключениями старого друга. — Давай-ка, поясни подробней, а то я стал чего-то недопонимать.

— Вот ведь непонятливый, — заворчал старик, — для всех верующих — вся власть от Бога, а одновременно и от дьявола, хотя все стараются от последнего дистанцироваться, показать себя ангелочками с крыльями и пушистыми волосиками на мудром челе. А в России это тем паче, потому что любой выборный чиновник старается обеспечить себя, свою семью, потом всех своих прихлебателей и сделать выборное место корытом не на положенные, допустим, два года, а на всю жизнь. Это разве по-божески? Нет, это всё от дьявола. Помнишь, как в той песне? Сатана там правит бал, а люди гибнут за металл. Ежели ты человек неверующий, то вся жизнь сразу делится на два лагеря двумя рядами колючей проволоки с часовыми на вышках. Один лагерь — строгого режима, другой лагерь — нестрогого режима и непонятно, в каком лагере, в том, где законы соблюдаются или тот, где законы не соблюдаются. Причём, людей одного лагеря сажают в другой лагерь, а тот лагерь отпускает отслуживших обратно в тот, который его прислал. А так оба лагеря одинаковы. В какое-то время меняются условия содержания то в одном, то в другом лагере, однако, суть одна — поддержать равновесие между двумя лагерями.

— Ну, и где же тут дьявол? — спросил я, саркастически усмехнувшись.

— Дьявол тут в желаниях и в возможности их исполнения, — сказал Гудыма, о чём-то задумавшись. — Всем лагерникам дьявол даёт в руки самое опасное оружие — власть. Люди вольны выбрать себе форму правления и выбрать правителя. И что выбирают себе люди? Подсказать или сам догадаешься?

— Догадаюсь, — сказал я, — из всех форм правления народ выбирает для себя рабство, а в правители между праведником и разбойником выбирает разбойника Варавву, отправив на Голгофу Сына Божьего Иисуса. Это и есть месть дьявола Богу и ничего Бог не может сделать с этим народом. Не может разбудить его, не может растормошить, не может доказать, что свобода лучше несвободы; что каждый человек должен работать для лучшей жизни и что Божьи заповеди направлены на улучшение жизни, а не на увеличение количества людей, отправленных в другой лагерь для проживания в не ими избранную жизнь.

— Вот видишь, — сказал старый чекист, — и ты стал задумываться над тем, что народ должен выбирать лучшую жизнь и лучших своих представителей для управления собою. И каждый правитель должен иметь над собой не Божий суд, а контроль и Народный суд. Перед Божьим судом он будет представать тогда, когда откинется из этого мира.

— Хорошо, — согласился я, — но кто тогда поддерживает связь с раем и с адом? Видишь, цепочка прерывается и всё повисает в пространстве, как лестница на небо.

— А зачем далеко ходить, — сказал Гудыма, — когда всё под рукой. Мы как сюда попали? По веревке вниз из колодца твоего дома. А как ты до князя Владимира добирался? По мосточкам из твоего же дома. И таких ворот в рай и ад немало. Кто связь поддерживает, спрашиваешь ты? И это тоже очень просто. С раем связь поддерживают попы. Они как бы связь с Богом держат, и чем больше прихожан, тем больше благонамеренных людей попадает в рай. Связь с адом поддерживают тюрьмы, а законники напрямую связь с дьяволом держат и налево и направо сажают людей в тюрьмы, увеличивая сторонников антипода Его. Некоторые законники придерживаются политики неотвратимости наказания и воспитания с профилактикой. Эти к Богу ближе. И некоторые попы публично призывают к расправам над неугодными, эти ближе к Сатане. Так что, тут всё взаимосвязано и повязано, а равновесие между добром и злом очень хрупко, особенно в нашей стране, которая каждые тридцать-сорок лет скатывается в репрессии и уничтожение собственного народа. И погибают самые лучшие, как говорится, генофонд нации. И сейчас мы на грани. Скоро свалимся в новую яму репрессий. Вот так, это я тебе как старый чекист говорю.

Как это ни грустно, но Гудыма кругом прав.

Разговаривая с ним, я стал замечать, что некоторые фланеры на фланевеге показывают на нас пальцем и хмурятся, что-то шепча про себя, а другие приветственно улыбались, тоже что-то шепча про себя. Причём те и другие двигались в противоположных друг другу направлениях.

— Ты не знаешь, чего они шепчут? — спросил я Гудыму.

— Хрен его знает, — ответил он, — может, они как раз и разделились по украинскому вопросу, а мы стали своими для одних и чужими для других, ты же сам сказал, что мы с Украины. А эта часть рая на российской территории.

— Всё правильно, — подтвердил подоспевший Жучара, — одни говорят, что вы хохлы, а другие говорят, что вы москали. Не признают в вас своих. Чувствуют, что вы не от мира сего, поэтому вам и нужна помощь бугра нашего, он приглашает к себе в гости перетереть кое-какие вопросы нашего будущего жития.

Глава 65

Переговоры, или по-здешнему — тёрки, проходили в подвальном помещении одного из бесчисленных домов через некоторое время после вечернего приёма Святого Духа.

Там, куда мы зашли, дым висел коромыслом и веселье было в полном разгаре. Между райскими халатами и робами арестантов мелькали писанки и расшитые золотом и серебром мундиры, рясы и ризы, сверкали эполеты и красно-синие лампасы, светились разноцветные нимбы, хлопали белые и черные крылья, довольные морды перемежались со свиными и рогатыми рылами, которые своими копытами отцокивали марш "Прощание славянки" на потеху собравшейся публике.

Гуня сидел во главе стола и приветственно махал мне рукой:

— Братан, вали сюда, тебе место зарезервировано.

Не успел я сесть на свободный стул, как мне на колени плюхнулась полуголая брюнетка средней упитанности и среднего возраста с колыхающимися пышными грудями.

— Не обращай на неё внимания, — сказал гостеприимный хозяин, — она всё сделает сама, а ты давай, ешь, пей, веселись, знакомься с подельниками, все дела будем завтра перетирать.

— Откуда это всё? — спросил я.

— Оттуда, — и Гуня показал большим пальцем вверх, протянув мне меню ужина.

На бумажке мелким шрифтом было написано: "Управление делами ... суп-пюре из шампиньонов с гренками, солянка донская с сёмгой и солянка мясная сборная, паровые кнели из кур, судак по-шведски с зеленью, мясо по-крымски в горшочке, судак, припущенный в польском соусе, икра кетовая, сервированная на льду, натуральный рулет из белуги с зёрнами горчицы и мака, запечённый мусс из судака с копчёным лососем и шпинатом под сливочным хреном, террин из сёмги с зелёными фисташками, легкий салат из кальмара и осьминогов с ароматным соусом из каперсов, холодная оленина с можжевеловыми ягодами и брусничным соусом, сыровяленые итальянские копчёности, копчёный язык в янтарном желе, рулет из филе цыплёнка с мясом дальневосточного краба, галантин из фазана с лесной ежевикой, сочные томаты с домашним сыром "Моцарелла" и соусом из базилика, традиционные русские соленья, маринованные шампиньоны с зелёным укропом, оливки и маслины, румяная кулебяка с форелью, морепродуктами и икорным соусом, медальоны из косули с ломтиками медовых яблок и соусом из ягод, мини-пирожные ручной работы, мильфей из орехового бисквита с кофейным кремом, водка "Царская", белое сухое вино "Шабли, Жан-Марк Брокар", произведённое во Франции в 2005 году, красное сухое вино "Санта Мария Мореллионо ди Скансано, Маркези ДеФрескобальди", разлитое в Италии в 2004-м, шампанское "Абрау-Дюрсо". Приготовлено по-царски и, вероятно, высококлассными поварами, знающими толк в деликатесах.

На импровизированной и наскоро сколоченной сцене с надрывом пела певица в длинном черном платье, пытающаяся правой рукой как бы перекрестить всех, от чего все пирующие с рогами и копытами шарахались в сторону:

Каждый день начинается утром

На восходе большого нуля,

Мы с тобой одеваемся шустро

Как весной во дворе тополя.

Нам ночами спокойно не спится,

Эта жизнь, — так судьбе говоря, -

Вдруг согнётся вязальною спицей,

Закрывая нам путь на моря.

Между нами сверхтонкая нитка,

Что крепка, как пеньковый канат,

На столе "Поздравляю" открытка

И махровый на теле халат.

Ежедневно с утра просыпаясь,

Нанизаю свой нулик на гвоздь,

И в окно на простор вырываясь,

Отпускаю я жизнь "на авось".

Гетеры, сидевшие на мужских коленях, так же пытались крестить её и подпевали две последние строчки, победно оглядываясь, ну, где же эти мужики с гвоздиками, на которые можно нанизывать нулики?

На смену певице вышел артист с бородкой а ля Мефистофель и запел томным голосом:

Свела судьба нас в жарком мае

В тени на узенькой скамейке,

Асфальт на солнце маслом тает,

Не жарко людям в тюбетейках.

Бросало нас то в жар, то в холод,

Как два магнита — взгляд на взгляд,

Стучал в груди кузнечный молот,

Дрожала в такт ему земля.

Мы пили чай в тени под кленом,

Сидела вместе вся семья,

Подрос на грядках лук зелёный,

А я был пьяный, как свинья.

Бурные аплодисменты исполнителям свидетельствовали о том, что праздник достиг того градуса, когда всё воспринимается в радужном свете, после чего начинается накал страстей и драка с поножовщиной.

Глава 66

— Откуда весь этот букет? — спросил я у Гуни.

— Интернационал, — ухмыльнулся он и широко махнул рукой с фужером полным водки, — мы живём как цари, а настоящие цари так не живут, это у нас на посылках владычица морская и все корыта сделаны из редких пород деревьев с вкраплёнными бриллиантами. Стоит нам щёлкнуть пальчиком, и любой министр с полупоклоном будет стоять перед нами.

— А чего же ты здесь, а не там царствуешь? — лупанул я под дых гостеприимного хозяина.

Покосившись на меня и причмокнув губами, Гуня всё-таки ответил:

— Понимаешь, братан, там есть такая штука как Закон. Во многих местах Закон заменён беззаконием, а там, где Закон пишется с большой буквы и закону этому подвластны даже цари с законниками, там не развернёшься. Там народ Закон поддерживает. А там, где закон давит народ, превращая его в население, вот там мы живём подолгу. Долгожители, однако, и все законники у нас на посылках. А я, понимаешь ли, оказался во власти Закона и откинулся сюда.

— Когда же это было у нас? — заинтересовался я, чувствуя пробел в образовании, особенно в историческом, не помня того периода, когда в нашей стране всё подчинялись Закону.

— А-а, это не у нас было, — сказал Гуня, — угораздило меня поехать на курорт в одну страну, ну и решил я кутнуть. Сделал мне один фраер замечание, ну и поплатился за это, а я со всей компашкой оказался здесь. Видишь, три белых пятна на лбу? Когда-то это были дыры, в которые завевал ветер. А сейчас всё хорошо, только дорога мне туда заказана. Живые ещё могут вернуться, а мертвякам только здесь и место.

— А как ты в рай попал? — удивлялся я всё больше, хотя, зная, как у нас делаются дела, удивляться было совершенно нечему.

— Как все, — просто сказал Гуня, — делал пожертвования на храм от доходов сутенёров, игорных домов и продажи наркотиков, имею иконостас богоугодных орденов, вот и сподобился. Не бери в голову, открывай рот и пей, ешь, это тебе не Дух Святой по три раза в день. Ну, вздрогнули, — и он протянул мне свой бокал.

Мы вздрогнули и скоро весь мир сосредоточился в этом прокуренном и заблеванном подвальчике, который казался тем неведомым Эдемом, за веру в который человек предавал другого человека и отправлял его на плаху во имя получения проездного билета сюда.

Потом кто-то вспомнил про Крым, посмеялись над тем, как ловко Россия отжала его у Украины и как украинцы без боя сдали все позиции. Потом по поводу Крыма началась общая драка. Бились молча и жестоко, падая на пол или под стол от удара или повалив своего супротивника, с кем только что пил водку и клялся в вечной дружбе.

Глава 67

Пробуждение было трудным. Точно так же приходили в себя воины после жестокой сечи, ощущая себя придавленными конями или поверженными супротивниками. Точно так же приходят в себя люди после жесточайшей пьянки, отключаясь как от удара дубиной по лбу.

"И где был я вчера, не найду днём с огнём, помню только, что стены с обоями", — неслись в голове слова известной песни. На мне лежала полуголая дама с пышными формами, ещё вчера казавшаяся прекрасной гурией, красивее которой нет никого на свете. Сейчас в рассеянном свете из вентиляционного окна она казалась ведьмой, упавшей с потолка и придавившей меня по заказу какого-то злодея по имени Кощей Бессмертный. Чуть поодаль виднелась голова чекиста Гудымы. Он тоже выбирался из-под своей пассии. У стола уже стоял всклоченный Гуня и сооружал из остатков вчерашнего пиршества фуршет для поправки здоровья.