-Мне Юрий так и не дозволил прыгнуть с парашютом — с сожалением говорит Лючия — а ты прыгала, целых два раза, как я тебе завидую! А вот если придумать такое приспособление, чтоб мощный пропеллер снизу, через решетку — чтоб человека могло поднять? И для обучения десантников было бы неплохо, и как аттракцион.

Ну, подруга, сама додумалась — я-то слышала, что у потомков это называлось "аэротрубой"! Может и впрямь предложить Пономаренко, как одно из упражнений для парашютистов? И таких как я — вот никогда не признаюсь Лючии, что высоты боюсь, летать хочется, но возле земли! Лючия, она счастливая, не опалила ее война, как меня, лишь краешком задела — оставила "идущей по жизни смеясь", как я была когда-то. Что ж, устрою я тебе прыжок с парашютом, коль сама просишь — как вернемся в Москву! Если Юрка разрешит. И про "трубу" доложу обязательно. Сама первой ее опробую — только не в платье конечно, а в летном комбезе.

А вот интересно, прочла я, что в той истории второй московский ураган с смерчем — первый был в 1904 году, когда крыши, сараи, деревья и коровы по воздуху летали — был 2 сентября 1945 года, а я тот день хорошо запомнила, тогда Юрка вернулся и нас у дома встретил, и лишь дождик с утра! Зато в июне, когда мы с Лючией в Союз Писателей ездили — так после узнали, что по московским окраинам и смерч прошел! Может, от войны, на год раньше закончившейся, погода так поменялась — если принять, что сражения, взрывы, пожары влияют на состав и сотрясение атмосферы? Даже природные катаклизмы уже не те стали — что же про общество говорить?

И в Ашхабаде землетрясение здесь случилось не в ночь на 6 октября 1948 года, а на полсуток раньше. Возможно, атмосферное давление, циклоническая активность, сыграло роль спускового крючка для движения литосферных плит? И ведь нам, в процессе подготовки, никак нельзя было предвидение явно показать! Геологи с геофизиками, конечно, присутствовали — плановая экспедиция Академии Наук, ну а кто план составлял, то дело десятое. Так же как и войска по другому плану были переброшены "на учения" — стрелковая дивизия, две инженерно-саперные бригады с техникой, и полевой госпиталь. Трудность была в том, что Ашхабад даже через четыре года после войны был все еще переполнен эвакуированными, и гражданами, и учреждениями, и обеспечить всех палатками, полевыми кухнями, запасами продуктов, воды и медикаментов, само по себе было сложнейшей задачей! Так именно Пономаренко придумал:

-Чего голову ломать — учения по гражданской обороне! Рассредоточение и эвакуация, на случай возможного ядерного удара. Так во все планы и впишем!

Хрущев, все еще сидевший в Ашхабаде на посту Первого, пытался возражать — стотысячный город, столица союзной республики, да как это? Получил ответ — а что, вы предлагаете учебную эвакуацию Москвы? И вообще, решение принято на самом верху, на предмет проверки готовности — так что не обсуждать, а исполнять! Кстати, в план включена и эвакуация материальных ценностей по списку (что под завалами могло пострадать), со складов и предприятий. Так же и людям не возбранялось брать с собой вещи, сколько могли унести. Совсем жертв избежать не удалось — тряхнуло раньше ожидаемого часа. Но если в той истории, пострадавших было сорок тысяч, то есть каждый третий в городе, то здесь погибших и пропавших без вести оказалось меньше тысячи — те, кто не поспешили из домов в палаточный лагерь, или остаться надеялись, "что нам эти учения". А дома из сырцового кирпича, с глиняными крышами, от подземного толчка превращаются в кучи, сплошной завал, под которым выжить нельзя. Хрущев так и не понял, что если бы конкретно по его вине случились лишние жертвы — то поехал бы он из Туркмении в места отдаленные, а так товарищ Сталин лишь сказал благодушно — ну, пусть дальше там сидит, коль особого вреда от него нет.

А нашей Конторе пришлось срочно объяснения придумывать. По тому же принципу, что в свое время приход "Воронежа" на север маскировали — утопить правильную версию в куче ложных, чтобы тайна "Рассвета", секрет послезнания, не стал подтвержден. Говорили, что наша советская наука сумела все предсказать — но версия исключительно неофициальная, на уровне слухов, а то спросят наших геологов на каком-нибудь международном конгрессе, какой метод использовали, и что ответить? И про мудрость товарища Сталина, еще в сорок четвертом приказавшего установить для Ашхабада повышенный уровень сейсмоопасности, "а вот были там в прошлом разрушительные землетрясения, отчего сейчас не может произойти"? И, шепотом — про какие-то секретные маневры, когда военные взорвали под землей необычно мощный заряд, а вышло вот это. И просто — что так повезло и все тут: учения, и день совпал, как в лотерее выиграть. И еще с десяток, "сколько слухов наши уши поражают" — как в песне Высоцкого, которую он может быть и тут напишет когда-нибудь?

В университете смена закончилась — только что на мосту мы с Лючией были одни, лишь машины проезжали, теперь на набережной полно молодежи, а кому троллейбус ждать не хочется, толпой идут нам навстречу. Всматриваюсь в лица, не вижу знакомых. Хотя девять лет прошло, как я в последний раз входила в эти стены. И даже если кто-то из моих однокурсников после Победы решил продолжить учебу — то по годам, уже должен был получить диплом. А мне не доучиться уже никогда — если только на заочном. Мимо нас все проходят, парни многие еще в полувоенном, а студентки уже по-модному одеты, как мы с Лючией, "летящие" плащи и юбки солнцеклеш развеваются словно первомайские флаги, прически треплет жестоко — но девушки терпят и даже смеются, красивыми и нарядными хочется быть, парней внимание привлечь, а то выбила мужчин война, "на десять девчонок по статистике девять ребят", или даже меньше? Одна из девушек на нас взглянула, крикнула:

-Шляпы снимите, улетят! Здесь даже в косынке нельзя, сдувает!

Не улетит — двумя руками держу, не отпускаю. Вот не терплю шляпных резинок, кажется мне, что душат! Это у Лючии как игра, схватиться за шляпку в самый последний момент, "тренировка ловкости и быстроты как с котом в цап-царап", ей Юрка на прогулке сказал, в шутку наверное, но для нашей римлянки его слова, что Святое Писание. И еще меня подбивает, когда вместе идем, спорить на мороженое — причем часто выигрывает, а мороженое в больших количествах для фигуры вредно и для зубов! А сегодня, сколько раз я, римлянка, мы обе одновременно без головных уборов оставались — в последний раз, бежали мы за улетевшими шляпками от колонны и до самых атлантов, которые небо держат, и думали уже, прощай — спасибо постовому милиционеру, поймал и нам вернул, честь отдав. Наконец кончился мост — по Стрелке Васильевского идем, где когда-то я бегала часто, на автобус экономя, пешком — от университета, мимо военно-морского музея, и через мост Строителей (прим. — сейчас, Биржевой мост — В.С.), на свою Петроградку.

-Ань, ты плачешь? — встревожилась Лючия — что случилось?

Сейчас пройти по проспекту Максима Горького, свернуть на Саблинскую, и до Большой Пушкарской, по ней, затем через переулок до Большого, и вот, моя улица Плуталова, где я девятнадцать лет от самого своего рождения прожила. И нет больше моего дома пятиэтажного, фашистская бомба туда попала, умерли мои родители в Блокаду в первую зиму, и соседей многих, кого я там знала, в живых нет — в войну, как вспомню, так злость брала, убивать проклятых фрицев хотелось, ну а сейчас мстить кому... ой, по-бабьи завою, если увижу! И что итальяночка тогда скажет, меня увидев слабой? Так что пойдем мы сейчас не туда, а мимо Петропавловской крепости, до Кировского проспекта, хочу навестить еще одно место знакомое, и можно сказать, святое!

-Нет, ничего — отвечаю я — просто пыль в глаз попала.

Возле Ростральных колонн я шляпу отпустила, и рука устала, постоянно к голове, и затишье показалось, после моста. И тут вдруг порыв, застиг нас врасплох, даже Лючия лишь вскрикнула, не успела схватиться. Ладно, поедим сегодня ленинградский пломбир — надеюсь, что такой же вкусный, как был до войны? Нас же какие-то двое парней выручили — и когда шляпки нам возвращали, то со смехом посоветовали:

-Девушки, вы ведь не питерские? Шляпы у вас как в кино, но аэродинамика, поля широкие и изогнуты как профиль крыла самолета, такую подъемную силу создают, и еще вуаль, дополнительная парусность. А вы в них в такой ветер.... сейчас в руках несите, иначе обязательно снова сорвет. И хорошо, если не в Неву!

-Ребята, ну вы мне еще про индуктивное сопротивление расскажите, при эллиптической форме, вы наверное с матмеха? — отвечаю я, надевая шляпу — этот фасон в Москве "итальянским" называют, но и "аэродинамический" звучит оригинально, подругам скажу. И простите, словом пропущенным, хотели сказать, дуры? Так хочется нам в любую погоду самыми красивыми быть. Даже если это жертв требует — что улетает иногда. Ничего — мы привыкли.

-Так вы тоже университетские? С какого факультета — отчего мы вас раньше не видели, таких красивых?

Нет, Кораблестроительный институт (не стала уточнять, что Северный, а не ЛКИ), сейчас работаю. Ребята хотели нас проводить — "тогда ваши шляпы ловить будем, когда снова улетят, такие дорогие, жалко ведь" — но мы с Лючией гордо отказались. Мост перешли, дальше по Мытнинской... ой, нет, на Максима Горького я не пойду, старой дорогой, лучше по набережной мимо Кронверка напрямик. И вышло, как нас предупреждали, дунуло внезапно и сильно, шляпы с нас сорвало, покатило, и прямо в Кронверкский канал — там тротуар узкий, даже парапета нет, сразу к воде откос. Плавают близко, а достать нечем! Правы были ребята — а мы обе проиграли. Ладно — мороженое и так поедим!

-Жаль, что студентам отказали — весело заметила Лючия — вот лез бы кто-то в воду сейчас! Аня, а интересно, я вижу здесь столько красивых женщин, и одетых по моде — но платок на голове ну никак не сочетается с "летящей" накидкой! Или, я слышала, у вас шляпки считаются "принадлежностью буржуазии"?

-А если подумать? — спрашиваю — Люся, ты не только скорость реакции развивай, но и аналитическое мышление. Студенты тебе прямую подсказку дали — "дорогие". У нас рабочий получает где-то 600 — 700 рублей. Инженер — от трех до семи тысяч. Академик — десять-двенадцать. Юрка твой, как полковник и Дважды Герой, и еще за должность — побольше академика. Свое денежное довольствие ты сама знаешь, и еще за мужа часть получаешь, пока он в командировке. А у студентов стипендия, сто рублей, у отличников двести, и хорошо хоть плату за обучение в сорок восьмом отменили. Ну а стоят, платье фасона как наши, если из дешевого ситчика и самой шить, то мне Марь Степановна сказала, обойдется в сто пятьдесят. Шелковое нарядное, заказать в ателье — от шестисот до тысячи. А наши шляпки, цена в ДИМе пятьсот с чем-то, стипендия за пять месяцев — финансовая катастрофа для студентки, если это в Неву сдует?

Ну а моя зарплата — ой, это как у пары академиков, выходит? И у Михаила Петровича — мы ж не немцы, где в семье принято, у каждого свой счет? Так за это и спрос с нас больше, чем кого-то другого! И если наша, Советская Власть так посчитала — значит, отрабатываем мы все это по-полной? Так что я могу себе позволить в шляпке в любую погоду — улетит, не страшно, новую куплю!

Мы шли мимо Кронверка, где сейчас Артиллерийский музей, мимо памятника казненным декабристам, по краю парка Ленина. Ветер жестоко трепал наши волосы, облепляя лица — а когда мы пытались прикрыться ладонями, отпустив платья и полы плащей, то сразу начиналось "макси, мини, мерилин"; мы поспешно хватались за подолы, завидуя встреченным женщинам в косынках; они все тоже держали у ног юбки и плащи, и улыбались нам, уже не нарядным дамам в шляпках с вуалью по столичной моде, а растрепанным девчонкам, к которым пристает ленинградский ветер-хулиган. На площади Революции (прим.авт. — сейчас Троицкая) дуло еще сильнее, даже дыхание перехватывало, так било ветром в лицо. Я указала Лючии на музей Революции (бывший дворец Кшесинской), и сказала, что вот с того балкона в семнадцатом выступал Ленин, а все место до моста было забито народом, слушавшим его речь. Итальянка заметила:

-Как святой. Кто со мной — к лучшей жизни. Ань, ну чем коммунистическая вера в принципе от религии отличается?

-Тем, что мы лучшей жизни, добьемся сами — ответила я — а не ждем, пока бог пошлет.

Прошли мимо Дома Политкаторжан — и вот они, каменные китайские львы возле спуска к Неве. Мама меня сюда еще маленькой приводила — и говорила, что есть поверье, что если между ними на ступенях встать, и желание загадать, то оно сбудется. Если, конечно, просишь искренне и всем сердцем. С каких пор это появилось, никто не знает, вроде ж недавно львов привезли, тут даже надпись на постаменте, год 1907, Ши-цза из города Гирин в Маньчжурии, дар от генерала Гродекова... так это у нас они недавно стоят, а сами китайцы когда их изваяли? Парные скульптуры — у одной под лапой маленького ши-цзенка вижу, это значит, лев-мама?

Я и сама сюда приходила — просила всякое небольшое. И вроде, сбывалось! А в самый последний раз — чтобы мне сюда после войны прийти, было это летом сорок первого, я уже документы в военкомат сдала, откуда дядя Саша меня в Школу забрал. И вот, вернулась, так что спасибо вам, добрые звери, и простите, что поздно пришла вас отблагодарить. Сказала так — и словно полегчало на душе. А больше мне от вас ничего сейчас и не надо, все у меня хорошо — вот только, чтоб атомной войны не было, но вам такое вряд ли по силе? Люся, и ты можешь что-то загадать — не бойся, это ж не чертовщина какая, тут зла нет, а значит, и твой католический бог не обидится.

-Аня, как же так, ты же коммунистка — удивляется Лючия — в бога не веришь, а в ши-цзов?

-А это вроде приметы — отвечаю я — или может быть, какие-то тонкие связи в мироздании? (вот, нахваталась терминов от научных светил, когда они обсуждали феномен провала "Воронежа"). Вреда уж точно не будет!

Лючия становится рядом, и что-то шепчет, глядя в небо, прижимая руки к груди, и к животу.

-Аня, я загадала, чтобы в этот раз у меня легко... не как в прошлый раз! Я у доктора была, еще в Москве, перед самым отъездом.

-Ну, поздравляю, подруга! — говорю я — а Юрка знает, или не успела еще сказать?

Лючия лишь головой мотает. Тут от Невы как дунет, вверх по ступеням... и стали мы будто купальщицы, готовящиеся в воду зайти — не только полы плащей (как сегодня уже не раз), но и платья нам на головы взлетели! Торопливо себя в порядок приводим — смотрю, какой-то военный рядом стоит, на нас глядит. Товарищ, вы хоть совесть имейте!

А он и отвечает, совсем не замечая неловкости ситуации — Танечка, это вы? Помните, перед войной еще, год кажется, тридцать восьмой, на этом же месте?

-Я не Таня, а Аня. А вас я вспомнила... учитель из Тамбова? Вы тогда приезжали в Ленинград, квалификацию повышать, и с моим отцом были знакомы?

Вот бывает — я же сама ему тогда про этих китайских львов и рассказала! А он не забыл — и, в Ленинграде оказавшись, к ним пришел, так и встретились! Поговорили культурно, сначала там, на набережной, затем в кафе зашли — вот вы, товарищ, нам мороженое и поставьте! Вот ведь судьба — был мирный человек, учитель, даже не в самом Тамбове, а где-то южнее, лермонтовские места. Перед финской его призвали, грамотный-образованный, интегралы с логарифмами знаешь — в артиллерию, и сразу младшим лейтенантом. Теперь вот — генерал-майор, Герой, войну в Маньчжурии закончил, демобилизоваться хотел, не отпускают! Он тоже удивился, что я повоевать успела (понятно, что всего я не рассказывала, лишь про партизанский отряд "Мстители" и убитых фрицев — ну а теперь, не Смелкова а Лазарева, по партийной линии служу). А Лючия больше слушала, и, представляясь, назвала не свою фамилию, а лишь имя, "Люся". Но тоже замужем, и мужу своему верна — так что простите, товарищ генерал, никакого легкомыслия!