Он старался возвращаться тихо, но Тора услышала, вскинулась, пытаясь спастись бегством, и удерживать ее пришлось силой. Она все-таки затихла, обняв его, прижавшись всем телом. И стоило признать, что Виттару это понравилось.
Оставалось мелочь: вытряхнуть девчонку из ее кокона.
Глава 16. Театр
Платье было прекрасно.
Из мерцающей нежной тафты, строгого и вместе с тем изящного кроя, оно село на Торхилд почти идеально. Но портниха все равно осталась недовольна. Ее помощницы суетились, подавая булавки, нитки и тончайшие шелковые ленточки, которые спешно дошивались на корсаж.
— Не торопись, — приговаривала портниха, хотя Торхилд и не думала торопиться, она стояла перед огромным зеркалом, рассматривая собственное в нем отражение. — Сейчас минуточка и сделаем из тебя куколку... еще минуточка...
Минуточка следовала за минуточкой.
Эта седовласая женщина не шила — рисовала тканью по ткани, создавая мягчайшие складки, позволяя тафте раскрыть все оттенки цвета. И приподнятая верхняя юбка более не мешала кружевной пене нижней. Ловкие пальцы крепили на кружеве оттенка экрю жемчужины.
— Ну поглянь, ну разве ж не куколка? — портниха то и дело отступала, оценивающим взглядом окидывая собственное творение. И вновь кидалась исправлять некую одной ей заметную мелочь.
А Тора с трудом сдерживала дрожь.
Сегодня ей все-таки придется выйти из комнат райгрэ.
И даже из дома.
Нет, Тора понимала, что вечно прятаться не сможет. Она сама бы справилась. Завтра. Или послезавтра. Или еще чуть позже, но... чтобы вот так быстро.
Неожиданно.
Почему именно сегодня?
— Повернись-ка, куколка, — портниха сама развернула Тору, и отражение послушно повторило маневр. — А и красавица...
Наверное. Та женщина, в зеркале, не была Торой.
Вот Хильда могла бы так выглядеть.
Высокая. С узкой талией, затянутой до идеальных шестнадцати дюймов, высокой грудью, пожалуй, излишне открытой вырезом платья, и длинной шеей.
Ей к лицу был бледно-лиловый цвет.
Роскошь наряда привычна.
Хильда умеет держать лицо и уж точно не испугается такой мелочи, как открытая дверь... коридор или даже улица. Чужие взгляды. Ей они даже нравятся, потому что Хильда знает — она красива. Это ли не главное ее достоинство?
И если Тора не станет мешать, то Хильда воспользуется преимуществом.
Сама Тора ни на что не способна.
— А турнюр сюда большой не нужен... и никого не слушай, куколка. Оно, может, и в превеликой моде, чтобы топорщилось поболе. Но как глянешь, прям сердце обмирает. Идут, что гусыни, хвостами колышут. Платье должно быть изысканным... а какой изыск табуретку под задницей таскать?
Хильда с портнихой согласилась.
И Тора не посмела спорить с обеими, тем более, что она ничего не понимала в моде.
Ее раздели, избавив и от платья, и от турнюра, который и вправду был не особо велик, и от корсета, но в покое не оставили.
Ее вертели, заворачивали в нагретые, пропитанные оливковым маслом простыни, разворачивали, растирали, окуривали, обливали терпкими травяными настоями... и когда, наконец, позволили принять ванну, Тора с облегчением вздохнула.
Нет, горничные были незнакомы, и, кажется, искренне пытались угодить, но Хильда знала, чего стоит эта искренность. Нельзя на нее поддаваться
Ведь Тора помнит, что было раньше? Всего-то две недели прошло.
Целых две недели.
Утро и пробуждение в чужой кровати, в чужой комнате. Стыд и страх — Тора прекрасно помнит, как здесь оказалось. Райгрэ, который сидел, подперев кулаком подбородок, и разглядывал Тору.
— Жива? — спокойно поинтересовался он.
— Д-доброе утро.
— Твои вещи там, — райгрэ указал на шкаф. — Некоторое время поживешь у меня. Тронуть тебя больше никто не тронет, но лучше, если побудешь на виду.
Он не стеснялся разглядывать Тору, и она не смела спрятаться от взгляда.
— Приведи себя в порядок. Скоро подадут завтрак.
Завтрак начался в полном молчании. И причиной тому были не подгоревшие тосты, остывший кофе и сливки, явно не слишком-то свежие, но странная рассеянность райгрэ.
— Я сменил повариху, — сказал он, разглядывая чересчур толстый ломоть хлеба, с которого, ко всему, стекало масло. — Кажется, неудачно.
С выражением крайнего отвращения, он полил хлеб медом и откусил.
— Возможно, сменю снова...
Обжаривали тосты на прогоркшем масле. Вкус у них и вправду был омерзительный.
— ...если найду кого-то, кто умеет готовить. Где берут поварих?
— В бюро по найму.
Тора отложила тост и, окинув столик взглядом, вынуждена была признать, что завтрак не слишком удался. Райгрэ пришел к такому же выводу, но похоже, голодным оставаться был не намерен.
И Тора решилась сказать:
— Каждое утро на кухню доставляют свежее молоко, творог и хлеб. В кладовой есть еще мед и конфитюр. Если вы, конечно, такое едите.
— Я все ем, — довольно-таки мрачно ответил райгрэ и поднялся.
Отсутствовал недолго, а вернулся с подносом. И конечно, сервировали его ужасно. Молоко даже не удосужились перелить из глиняного кувшина в стеклянный, более подобающий случаю.
— Так что там с бюро? — райгрэ достал высокие винные кубки, а хлеб резал вовсе кинжалом, но замечания Тора оставила при себе.
— Самое надежное — "Кеттер и К". Мама... — Тора замолчала, потому что о маме вспоминать было больно. — Мама говорила, что у них хорошая репутация... заслуженная... была.
Времени прошло немало, и вдруг да это бюро вовсе прекратило свое существование?
— Они пришлют нескольких кандидаток.
— И как выбрать?
Райгрэ сминал ломоть хлеба, опускал в кубок с молоком и уже после отправлял в рот, творог и вовсе ел руками. Но при том на скатерть ни упало ни крошки, ни капли.
— Изучить рекомендации. И предложить приготовить что-либо.
— Разумно, — он вытер пальцы льняной салфеткой. — Надо будет заняться, а то на молоке я долго не протяну. Да и вообще прислуги несколько поубавилось...
Тора хотела было сказать, что с наймом вполне управиться сама, но... тогда ей придется переступить порог этой, единственно безопасной комнаты. Только здесь не пахнет лимонами.
И те, что приходят по ночам, не посмеют потревожить покой райгрэ.
А за дверью...
— Забудь, что было, — произнес райгрэ. Он подошел и приподнял подбородок, заставляя смотреть в глаза. — Это не повторится. И еще, Тора к гостям ты выходишь только в моем сопровождении. Ясно?
— Да, райгрэ.
Он не отпускал. Разглядывал, поворачивая ее голову то вправо, то влево.
— Мне нравятся твои глаза. Необычный оттенок. А это пройдет, — проведя большим пальцем по припухшей губе, райгрэ все-таки отпустил Тору. — Отдыхай...
Она пыталась.
Но после ухода райгрэ в комнате перестало быть безопасно.
...как тогда, после визита Королевы Мэб.
Для нее ведь не существовало запретов и дверей, Макэйо уверял, будто бы венценосная его сестра не вернется, что она поклялась не вредить Торе, но оба знали, чего стоят ее клятвы.
Она пришла за Торой ночью, скользнула в дверь, и половицы промолчали, боясь навлечь на себя королевский гнев. Лишь тонкий аромат лимонов выдал ее присутствие.
Тора замерла, понимая, что не успеет убежать.
И мягкая ладонь легла на горло, как в тот раз. Она прошлась нежно, словно лаская самыми кончиками изумрудных когтей.
— Что же ты не послушалась? — ее голос — шелест воды в каменных ладонях. — Прятаться надо было... мы бы поиграли.
Она сжимала руку медленно, лишая воздуха, и Тора пыталась вывернуться... она пыталась тогда вывернуться... закричать.
— Тихо, девочка. Это я, тихо... — ее не отпустили, сжали крепко, пусть и не больно совсем. Дышать она тоже могла, и дышала, ртом и носом, вдыхая знакомый резкий запах райгрэ. — Что ж ты такая впечатлительная-то? Здесь безопасно. Уже безопасно. Спи. Кошмар больше не вернется.
Он оказался прав: кошмары боялись райгрэ.
А Тора его категорически не понимала: он оставил ее в своем доме, в своей комнате и кровати. Он разговаривал, пусть бы и о весьма отвлеченных вещах, вроде того, стоит ли менять мебель в малой гостиной или же обойтись реставрацией. Он делил с Торой завтраки, обеды и ужины.
Но ничего не требовал взамен.
Когда она предложила помочь, видя, как райгрэ мучается с печатным шаром, слишком изящным и хрупким для его рук, согласился. Когда Тора сказала, что когда-то умела и стенографировать, обрадовался.
И почту разбирать доверил.
И на приглашения отвечать... и напоминать о встречах... оказывается, Тора не забыла, чему ее учила мама. Только с шаром заладилось не сразу: все-таки нынешний был другой модели, чем тот, которым отец пользовался. Но Тора приспособилась.
Она очень старалась быть полезной.
И все равно делала слишком мало.
Или достаточно?
Вначале Тора тихо радовалась отсрочке — несмотря на старания Хильды близость с Макэйо причиняла боль — но постепенно радость исчезла, сменившись странной неуверенностью. Неужели она настолько непривлекательна?
Или слишком стара, как объяснил Макэйо, когда привел новую любимицу? Нет, тогда Тора ничуть на него не обиделась, но... сейчас ей что делать? Как вести себя правильно?
Хильда требовала проявить инициативу.
Торе было страшно.
Она позволила извлечь себя из ванны, натереть кремом, на сей раз лишенным запаха, обернуть в полотенце...
— Иди, поспи часик, — велела ей женщина с грубыми красными руками, которые, впрочем, разминали мышцы мягко. — Силы пригодятся.
Она зачем-то подмигнула Торе.
А поспать не вышло: в спальне ее ждал райгрэ.
— Ну наконец-то, я уже собирался всех выгнать, — сказал он, подымаясь навстречу Торе. — Иди сюда.
Сердце екнуло.
Все-таки Хильда оказалась права. И почему она снова спряталась? Уж она не отвела бы взгляд. И даже шагнула бы навстречу. И точно не стала бы цепляться за полотенце, которое все равно очутилось на полу. Райгрэ же оказался сзади и близко.
Чересчур, пожалуй, близко. И Тора вдруг поняла, что он тоже не одет, то есть не совсем, чтобы не одет, но раньше он не позволял себе появляться в ее обществе без рубашки.
— Не бойся, — теплые ладони легли на плечи, кончики пальцев касались ключиц. — Обопрись на меня. Все хорошо...
Руки соскользнули ниже, накрыв грудь.
— Нужно, чтобы на тебе остался мой запах. Просто потерпи.
Запах? Резкий, дурманящий, от которого голова идет кругом. И сердце колотится безумным ритмом. Но уже не страшно... разве что самую малость.
— Скоро отпущу.
Он наклоняется и трется щекой о щеку Торы.
— Наверное...
Ей не хочется, чтобы ее отпускали. И повинуясь порыву, Тора поворачивает голову, касается губами его губ.
Это не поцелуй.
Пока.
— Уверена, найденыш?
Тору разворачивают, и соврать, глядя в глаза, она не способна.
— Нет.
— Еще можешь убежать, — райгрэ и вправду убирает руки. Ждет, кажется, долго... разглядывает. Убирает влажную прядь, прилипшую к шее.
Целует он жадно, прикусывает губу и тут же, словно в попытке извиниться за грубость, становится нежен. Вдавливает Тору собственным весом в кровать и моментально отстраняется, заводит руки за голову — оба ее запястья захватывает разом — и просто смотрит.
— Ты красивая.
Он что-то сделал с Торой, иначе почему от его прикосновений, осторожных, легких, ей хочется кричать. Не от боли, но потому что их слишком мало. И райгрэ знает, дразнит, вглядываясь в лицо, выискивая на нем что-то, одному ему понятное. А Тора не сдерживает-таки стон.
— Ртуть, — он смеется, и дыхание опаляет живот. — Ты ж мое золото...
Следовало признать, что райгрэ Виттар с золотом обращаться умел.
В театр отправляться все же пришлось.
А ванну принять Торе не позволили, и она не могла отделаться от мысли, что теперь все, кто приблизится, будут знать, чем она занималась.
И с кем.
Райгрэ с живым интересом наблюдал за тем, как ее одевают.
Причесывают, скрепляя локоны шпильками.
Расправляют юбки, скрывая сложную конструкцию турнюра, и вносят последние, мелкие штрихи, в рисунок платья, все же недостаточно совершенный по мнению портнихи.
Когда райгрэ все-таки соизволил подняться и выйти, та выдохнула с явным облегчением.
— Ох и не люблю я их, — прошептала она на самое ухо, делая вид, что поправляет воротничок. — Вроде бы и красавцы, но гнилья за этой красотой столько, что не приведи Предвечная жила, связываться.
— Почему?
Как-то Тора до этого момента не задумывалась над тем, можно ли считать райгрэ красивым.
Да и какая разница?
— Подпустить к тебе, он никого не подпустит, — ловкие пальцы вытащили из прически локон, скрутили и оставили лежать завитком на шее. — Но вот что сам делать станет... тут им никто не указ. Аманта — не жена, за нее заступаться некому. Поэтому будь осторожна, куколка.
Тора будет.
Она знает, когда мужчина слишком зол, чтобы к нему приближаться.
— Благодарю за помощь, — раздалось от двери, и портниха тихо ойкнула.
Как долго райгрэ стоял? И что именно слышал?
Оскорбился?
— Леди Торхилд необходим гардероб, — райгрэ поставил на туалетный столик бархатный футляр. — Домашние платья. Для прогулок. Пара дорожных. Вечерние. Амазонка...
Он откинул крышку.
— Перчатки, шляпки, капоры... что там еще полагается? Надеюсь, вы возьметесь за эту работу?
— Буду счастлива, но...
Сияние газовых ламп окрашивало аметисты не в лиловые, но в алые тона.
— Вопрос цены значения не имеет. Леди Торхилд должна выглядеть достойно дома, который представляет.
Холодный металл коснулся кожи. Ожерелье было изящным, но в то же время тяжелым. Для Торы. А вот Хильда, до поры, до времени спрятавшаяся в зеркале, умела носить подобные вещи.
Райгрэ, взяв руку Торы, раскрыл ладонь и положил на нее длинную ленту серьги.
— Возьми. Это твое. Как закончите, спускайтесь вниз.
Он ушел, а серьга осталась.
И вторая, парная, лежавшая в футляре. И еще браслет...
— Хотя бы не жадный, — как-то без особой радости в голосе сказала портниха. — Тебе помочь, куколка?
Она ловко управилась и с серьгами, и с браслетом, и набросив на плечи Торы легкий плащ, протянула маску из черного бархата.
— На улице пыльно, нечего тебе личико портить.
На улице... еще немного и Тора выйдет на улицу.
В город, где в последний раз бывала... давно, перед Каменным логом и той нехорошей историей. Мама еще обещала, что отведет Тору в лучшее ателье, а вместо этого пришлось уехать на побережье: папина работа не могла ждать. И на побережье тоже были ателье...
— Идем, куколка. Не надо давать повод думать, что ты ослушалась, — портниха помогла подняться. — Твои мерки у меня есть. Я подберу ткани, а там и про фасоны поговорим... тебе что больше по душе?
— Не знаю, — честно ответила Тора, чувствуя, как заледенели руки. — Я... ничего не понимаю в одежде.
Макэйо так говорил. Он всегда сам выбирал наряды для своих любимиц. И позже, когда Тора стала слишком взрослой, привычки не изменил, шутил, что так ему интересней.
