Шеранн озарил гостиную чрезвычайно обаятельной улыбкой, выразил дамам обуревающий его восторг от встречи и тут же принялся сыпать комплиментами, совершенно оттеснив в сторону мирового судью.

Впрочем, господин Рельский отнюдь не страдал стеснительностью, а потому быстро взял инициативу в свои руки и решительно перевел разговор на животрепещущую тему убийства.

Как и уповал мировой судья, дракону стало не до пустых любезностей, дамы также посерьезнели. Даже барышня Елизавета, которая в присутствии Шеранна неотвратимо глупела и делалась совершенно завороженной, и та отвлеклась от созерцания великолепного образчика воплощеннной стихии и принялась пересказывать слышанные ею сплетни и подозрительные факты.

Торжественно обменявшись добычей, то есть изложив все последние известия, новоявленные сыщики спорили, что далее предпринять. Вот тут обнаружилась закавыка, так как мнения относительно вероятных преступников у всех троих (право, барышню Елизавету не следовало принимать во внимание) не совпадали.

— Вы знаете, у меня складывается впечатление, что милейший господин Ларгуссон сумел изрядно насолить половине города, притом настолько, что его охотно придушили бы в темном углу. — С досадой произнес господин Рельский. — Но нам вовсе не на руку такое внушительное число подозреваемых!

— А кого вы считаете убийцей? — поинтересовалась София.

Последние события заставили ее весьма дорожить суждениями мирового судьи.

Он не торопился с ответом.

— Думаю, господа Шоровы, — наконец определился господин Рельский.

— Шоровы? — переспросила госпожа Чернова с недоверием. — Не могу представить, чем им помешал сторож!

— Полагаю, он их шантажировал, — пояснил мировой судья неохотно. — Но пока у меня нет никаких доказательств, только догадки и косвенные указания.

София закусила губу. Безусловно, это объясняло поступки соседей и распускаемые ими слухи, но неужели ее добрый друг способен на такое? Первым ее порывом было наотрез отказаться даже допустить подобное вероломство, но события последних дней показали, сколь мало она знала о давних знакомых.

Госпожа Чернова принялась крутить в руках чайную ложечку, пытаясь отогнать неприятные размышления, и спросила:

— Но чем их можно шантажировать?

Господин Рельский покачал головой, наотрез отказываясь раньше времени разглашать свои догадки.

— А вы сами кого подозреваете? — полюбопытствовал он.

Молодая женщина нахмурилась, пытаясь собрать воедино смутные подозрения.

— Я не знаю! — наконец воскликнула она с отчаянием. — Причины есть у всех: и у госпожи Дарлассон, и у барышни Дварии Ларгуссон, и у господина Нергассона, даже у господина Ларина... Но кто из них, я не ведаю, уверена лишь, что госпожа Дарлассон не при чем!

— Сомневаюсь, — вмешался дракон. — Ведь выбраться из библиотеки можно либо с ее помощью, либо спустившись по стене.

Мировой судья с явной неохотой его поддержал и в общих чертах пересказал недавний разговор с инспектором, разумеется, опустив домыслы полицейского о самом драконе и госпоже Черновой.

Впрочем, Шеранн явно заподозрил нечто подобное, уж слишком понимающим сделался его взгляд.

— Все же, — настаивал господин Рельский, — на кого думаете вы?

— Господин Нергассон или Ларин, — поколебавшись, призналась София. — Только у них есть бесспорные резоны. А вы как полагаете, господин Шеранн?

— Или хозяйка библиотеки, или Щеглов! — тут же ответил дракон. — Гномку могла обуять ревность. Такие холодные и сдержанные женщины если уж и теряют самообладание, то полностью.

— А господин Щеглов тут причем? — не выдержала госпожа Чернова.

— Не нравится он мне, — пояснил дракон безмятежно и добавил: — Не понимаю, что он делал в библиотеке...

— Полагаю, ухаживал за Юлией, — пожала плечами София.

— Не думаю, — покачал головой дракон, и госпожа Чернова невольно залюбовалась его вишневыми волосами, которые языками пламени взметнулись вокруг лица.

Заметив это, Шеранн ослепительно улыбнулся и пристально взглянул в глаза молодой женщины, отчего у нее вдруг закружилась голова.

В его очах сверкало яростное пламя, неприкрыто жаждущее и неумолимое...

София вдруг испугалась — до дрожи в коленях, до безрассудного детского желания спрятаться от всего мира, накрывшись с головой одеялом. Давешнее стремление понять, что испытывает человек в пылу необоримых чувств, обернулось ужасающим ощущением полной беззащитности вперемешку с волнительным упоением...

Теперь ее уже вовсе не влекло неизвестное. Привычная броня воспитания и приличий, воли и разума, коими она привыкла руководствоваться, оказалась до невозможности хрупкой, София отчаянно цеплялась за ее обломки, силясь преодолеть непривычные переживания. Так бабочка в последний момент осознает губительность огня и тщится вырваться из его властного очарования...

Молодая женщина с трудом осознавала, где она находится, и не замечала ничего вокруг. Молчаливый поединок взглядов продолжался несколько мгновений, но показались ей бесконечными. Разумеется, происходящее не ускользнуло от мирового судьи.

Господин Рельский опустил тяжелую длань на ее плечо, прервав мучительное ощущение, и проговорил негромко:

— Думаю, час уже поздний и вам пора домой. Вы позволите вас сопровождать?

— Конечно, — с радостью ухватилась за его предложение София, тут же вскочила и стала суетливо поправлять платье дрожащими руками, старательно не глядя в сторону дракона.

Стоящий за ее спиной господин Рельский и Шеранн обменялись взглядами, будто уколами шпаг. Мировой судья казался в этот миг несокрушимым, будто монолит, и дракон отступил: самым галантным образом распрощался и убыл.

Лишь когда за ним закрылась дверь, София вздохнула с облегчением и сумела улыбнуться своему спутнику.

Госпожа Чернова смущенно сообщила, что у нее имелись срочные дела в Бивхейме, а потому домой она пока не собиралась, на что господин Рельский понимающе усмехнулся и предложил:

— Полагаю, мое присутствие будет вам кстати...

Ей оставалось с благодарностью принять его предложение...

Спустя недолгое время двуколка мирового судьи остановилась возле дома мясника.

Мясник, почтенный господин Баруларс, был гоблином средних лет, и обитал на окраине Бивхейма, в уютном маленьком домике с пристроенной к нему просторной верандой, играющей роль лавки. Наружность его не оставляла сомнений о роде занятий оного господина: кожаный фартук и грубые рукавицы, бугрящиеся под рубахой мышцы и самое неприветливое выражение лица. Тонкие губы гоблина при виде господина Рельского неохотно сложились в улыбку, которая силилась казаться гостеприимной.

— Приветствую вас, господин, — почтительно поклонился он, игнорируя госпожу Чернову и выказывая ей таким образом полнейшее пренебрежение.

Софию вновь обуяла злость — настолько, что она без колебаний отбросила всегдашнюю мягкость и соображения вежливости. Не вдаваясь в пустые любезности, она решительно перешла к делу.

— Полагаю, вы позабыли, что мне ведомы руны... — произнесла она почти вкрадчиво, чуть склонив набок голову, и сделала многозначительную паузу. Господин Баруларс промолчал, лишь вздохнул судорожно, несколько поубавившись решимости. Гадалка заметила это и уверенно продолжила: — Заверяю, я не стану терпеть такое отношение. И если вы немедля не извинитесь, не премину наложить на вас нид...

— Да как же можно-то? Это ж преступление! — вскинулся мясник и в поисках поддержки взглянул на ее спутника.

Господин Рельский имел такой вид, будто все происходящее нисколько его не шокировало. Глаза гоблина встретились со спокойным взглядом серых глаз джентльмена, и мясник с упавшим сердцем осознал, что тот ничего не предпримет против госпожи Черновой, более того всецело на ее стороне.

— Мне нечего терять, — тихо произнесла гадалка, на мгновение устало прикрыв глаза. — Раз уж меня все считают убийцей... Знаете ли, обидно быть без вины виноватой! Лучше я сполна отплачу за все и со спокойной душой отдамся во власть правосудия. Прошу вас запомнить это и более не чинить мне никаких огорчений!

Зеленовато-бледный мясник судорожно кивнул и нервно поправил фартук, плотно обтягивающий его внушительную утробу. Как и многие обыватели, он питал суеверный страх перед волшбой, понимая, сколь мало может ей противопоставить, и София безошибочно ударила в его самое слабое место. Господин Баруларс был готов ко многому, но только не к такому!

— Тогда счастливо оставаться! — произнесла молодая женщина и направилась к выходу. Господин Рельский молча последовал за нею.

Оказавшись на улице, она устало опустилась на кстати подвернувшуюся скамейку. Злость схлынула, оставив изнеможение и горечь.

— Вы все правильно сделали, — проговорил мировой судья, глядя на нее с неподдельным участием.

— Разве это что-то переменит? — печально осведомилась София.

— Даже если так, обидчики должны получать по заслугам, — произнес он со спокойной уверенностью, будто живое воплощение бога Тюра, покровителя справедливости и воздаяния.

Она подняла взгляд.

— Вы всегда так поступаете? — пытливо спросила госпожа Чернова. — И вас нисколько не беспокоит, что я в вашем присутствии стращала добропорядочного горожанина?

— В данном случае цель вполне оправдывает средства, — пожал плечами господин Рельский. — И я более чем уверен, что вы никогда не осуществите свою угрозу. Откровенно говоря, — вдруг усмехнулся он, — я для острастки собирался кое-чем ему пригрозить, но вы управились сами.

От неожиданности София широко раскрыла глаза и рассмеялась.

— Что ж, благодарю за заступничество, — весело произнесла она, будто воочию ощутив, как с сердца свалился тяжелый камень, и добавила уже серьезно: — Я очень рада, что вы мой друг!

Мировой судья улыбнулся ей в ответ, помог встать и усесться в экипаж.

Они оставили коляску и направились пешком к дому госпожи Дарлассон. По дороге господин Рельский рассказывал молодой женщине необыкновенно забавную историю, которая произошла с ним еще в его бытность барристером, но веселость его отчего-то казалась Софии напускной.

Наконец прогулка завершилась у двери библиотеки. Вечер уже подкрался на мягких лапках и собирался вот-вот накинуть на город прохладную шаль сумрака. Соль откровенно зевала у самого края небосвода, готовясь отойти ко сну. Ее розовое одеяние предвещало, что следующий день будет ясным, впрочем, как обычно и случалось на Бельтайн.

Госпожа Чернова тихонько вздохнула, вид библиотеки навевал воспоминания и оживлял былые надежды.

Тем временем мужчина уже стучал в дверь. Им открыл слуга, который поведал, что госпожа Дарлассон отправилась на прогулку в сад, и посоветовал искать ее в западной беседке, где хозяйка имела обыкновение проводить погожие вечера.

Гости решили прервать отдых почтенной гномки и направились на розыски. По счастью, госпожа Чернова прекрасно знала окрестности, а потому им не составило труда добраться к искомой альтанке.

Ажурное сооружение, увитое плетистыми розами и диким виноградом, располагалось на небольшой полянке, окруженной каштанами и яблонями. Гадалка любила это уютное местечко, хотя редко здесь бывала.

Однако в этот раз милое очарование сада было грубо нарушено.

Взглядам нежданных посетителей предстало зрелище, столь нелепое, что Софии захотелось протереть глаза.

У самого входа в беседку на земле лицом вниз распростерлась госпожа Дарлассон, возле которой стоял на коленях господин Нергассон. Кузнец не сводил застывшего взгляда с неподвижной гномки, а чуть поодаль валялся молоток, запачканный чем-то красным...

Глава 18.

Молодая женщина почувствовала дурноту и покачнулась. Она прижала пальцы к губам, силясь сдержать крик. Взгляд с пугающей четкостью выхватывал детали: небрежно отброшенный молоток; неестественно белое лицо господина Нергассона; справа от него — оброненный букет еще свежих полевых цветов...

Именно трогательные цветочные головки стали последней каплей — госпожа Чернова закричала, все так же прижимая ладонь ко рту, будто пытаясь затолкать крик обратно.

Этот звук, видимо, привел кузнеца в чувство. Он заполошно оглянулся, дико посмотрел на них и закрыл лицо руками...

Все смешалось в саду. Прислуга, всполошенная воплем, суматошной толпой ринулась к ним. Мировой судья владел собою куда лучше и принялся командовать, давая молодой женщине несколько оправиться.

Госпожу Дарлассон (живую, к всеобщему немалому облегчению) перенесли в спальню, послали за доктором Вериным и полицией... Словом, в библиотеке воцарилась суматоха.

Кузнец так и не промолвил ни слова, безропотно последовав за инспектором Жаровым. Видимо, он находился в глубочайшем потрясении от содеянного...

Господин Рельский, демонстрируя незаурядное хладнокровие, отдал все необходимые распоряжения и подхватил госпожу Чернову на руки, поскольку она была не в силах идти.

Он через плечо велел подать вина и ароматических солей и отнес молодую женщину в гостиную. Мировой судья осторожно усадил ее в кресло и остановился рядом, хмурясь. Она тихо плакала, чуть раскачиваясь и по-прежнему прижимая ладонь ко рту.

По счастью, дамские слезы его отнюдь не пугали: обитая в одном доме с выводком сестер и вздорной матерью, он давно сжился с перепадами их настроения и капризами.

На цыпочках вошел слуга, по-простецки шмыгнул носом и поставил на стол поднос со штофом вина и стаканами.

Господин Рельский проводил его взглядом, отметив про себя, что челядь почтенной госпожи Дарлассон питала к ней очевидную любовь и теперь пребывала в унынии от случившегося. Слуга выскользнул за дверь, а мировой судья налил вина и повернулся к гадалке, обнаружив, что она остановившимся взглядом смотрит на графин с вином и пуще прежнего заливается слезами. Мужчина непонимающе взглянул на нее и подошел поближе.

— Выпейте это! — предложил он мягко, как обычно говорят с малыми детьми, пытаясь вручить ей стакан.

— Нет, — пробормотала она, вжалась в спинку кресла и протестующе выставила вперед скрещенные руки. — Кровь, кровь!

Мировой судья вновь с недоумением посмотрел на злополучное вино, нахмурился и лишь потом понял: напиток имел густо-красный оттенок, и, видимо, напоминал госпоже Черновой недавнюю сцену в саду.

Господин Рельский поспешно отставил стакан и остановился в раздумье, молча глядя на плачущую Софию.

Нюхательных солей в доме госпожи Дарлассон не водилось — гномка презирала подобные снадобья. Уговоры и утешения не помогали, казалось, она их вовсе не слышала.

Решившись, мужчина шагнул вперед, осторожно поднял госпожу Чернову из кресла и вдруг несколько раз с силой встряхнул.

Ошарашенная София уставилась на него, разом прекратив плакать.

— Вам лучше? — поинтересовался он негромко.

Молодая женщина возмущенно вскинулась, но господин Рельский смотрел на нее с такой заботой и состраданием, что она проглотила сердитые слова и молча кивнула.