Организм 2.0

Глава 5

Апартаменты располагались на десятом этаже. В привилегированной, как сообщил Швец, зоне. На верхних этажах было не хуже, и единственное, чем привилегированная зона отличалась от обычной, — это отдельными комнатами и наличием отопления и воды в кранах. В остальном же, как заверил провожатый, поднимаясь по лестнице, бытовые условия были примерно одинаковыми. Наверху было разве что теснее, ибо народу там жило намного больше, чем внизу, и людям приходилось делить комнаты с десятком соседей. Комнаты в небоскребах, правда, были не под стать каютам паромов с Валаама и легко могли вместить хоть сотню человек.

Отвечая на немой вопрос, Швец сразу сообщил, что их привилегированный класс состоял из глав, старших научных сотрудников, капитанов и членов групп поиска и зачистки, или, как их называли, штурмовиков. Любой желающий мог пройти подготовку, сдать экзамен, вступить в группу и переехать вниз в свою отдельную комнату, однако многие либо не могли пройти отбор, либо предпочитали остаться наверху — пусть там теснее, зато не придется выезжать в рейды в город и рисковать жизнью. Да и в случае прорыва не придется принимать на себя первый удар протистов. Вдобавок кому-то все равно надо было заниматься сельхозработами в разбитых на верхних этажах оранжереях, ухаживать за мелкими животными и птицей, поддерживать здания в чистоте и порядке и обслуживать толпу военных, штампуя для них патроны и готовя защитную амуницию.

Первые же пять этажей каждого небоскреба служили буфером между людьми и протистами. Все входы и выходы из них были перекрыты арматурами, залиты бетоном и заблокированы. Прорыв в башню случился лишь однажды, но мертвеца и зараженных им людей удалось изолировать и ликвидировать меньше, чем за минуту, усилиями людей коменданта — местных стражей правопорядка.

Опознать 'законников' было легко — на рукавах они носили красные повязки, и только они да дежурившие в гаражах группы штурмовиков имели право на ношение огнестрельного оружия внутри небоскребов. Остальным оно было неположено и выдавалось лишь по приказу сверху. Находясь в ожидании очередного рейда наружу, из которого вернуться не все, штурмовики пребывали в состоянии вечного стресса. Между ними зачастую вспыхивали потасовки, психика некоторых не выдерживала и ломалась, и конфликты нередко заканчивались стрельбой. А прекрасно обученный вооруженный человек с помутневшим рассудком легко мог устроить настоящую бойню. Что уже случалось и не однажды. Коменданты же были освобождены от участия в рейдах, не испытывали никакого давления и набирались из уравновешенных людей. Они были неспособны сорваться.

— Значит, шестой этаж и выше уже жилые? — спросил Долин, проходя по лестничной площадке с цифрой шесть на стене.

— Не, — покачал головой Швец. — Жилые начинаются с девятого. Шестой — зал для испытаний. Седьмой и восьмой — цеха переработки.

— Да что еще за испытание? — не выдержал Савельев.

— Экзамен на вступление в боевую группу. А для кого-то наказание.

— И что надо делать на вашем испытании?

— Выжить, — сказал, как отрезал, Швец.

Поднявшись на десятый этаж, Швец вывел троицу в коридор. Первое, что бросилось в глаза, это чистота. На полу не было ни пылинки, стены, обшарпанные и исцарапанные, еще сохранили налет роскоши. В коридор, правда, темновато — местные ни в чем особо не нуждались, но им все равно приходилось экономить, так что светила каждая третья лампочка.

Топая по длинному коридору, Долин то и дело натыкался на группы мужчин в холлах — они сидели за столами, перекидываясь в карты, играя в нарды или шашки. В небольшом зале несколько человек гоняли мячик, кто-то что-то мастерил, некоторые просто беседовали. Все, включая встреченных ранее людей, выглядели довольно молодо, не старше сорока лет, и были подтянутыми. Пожилых Долин не заметил, женщин тоже.

— Женщинам сюда нельзя? — уточнила Кнопа.

— Нет, — ответил Швец. — Просто здесь живут только военные. Женщина может вступить в боевую группу только в исключительном случае, когда очевидна ее ценность.

Поколебавшись, слегка покраснев, Кнопа спросила:

— Слава, а у тебя есть девушка?

— Личные отношения под запретом. Есть дни посещений, но в остальное время никаких личных контактов. Вдобавок женщин намного меньше, чем мужчин. — Швец умолк, заметив приближающихся людей с автоматами и красными повязками. Когда они прошли мимо, он пояснил: — Вы уже, наверное, заметил, что у нас нет никого старше сорока. Стариков и просто людей в возрасте можно пересчитать по пальцам, они все работают в научном отделе. Ну, есть еще майор.

— Кстати, да, — только-только сообразил Савельев. — А почему так?

— Когда началась пандемия, сюда не мог попасть кто угодно. Был отбор. Право войти в убежище получили военные, в основном профессиональные и прошедшие спецподготовку, научные сотрудники и люди определенных профессий. Условиями было — иметь отменное здоровье и быть не старше тридцати лет. Соотношение мужского и женского населения убежища должно было составить и составило семьдесят процентов мужчин и тридцать женщин в возрасте до двадцати пяти. По замыслу, часть мужчин должна была погибнуть в боях с зомбаками и к концу пандемии количество мужчин и женщин сравнялось бы. Оставшегося числа мужчин и женщин хватило бы, чтобы полностью восстановить популяцию людей.

— Фига у вас замыслы! — содрогнулся Савельев. — И что за умник придумал такую систему?

— Руководитель научного отдела, известный микробиолог Максим Салищев, он же Хряк, — ответил Швец. Резко остановился, схватил Савельева за рукав и, притянув к себе, с угрозой предупредил: — Больше никогда не смей вслух критиковать наши правила. Или отправишься на испытание. Ясно?

Растерявшись, Савельев закивал:

— Да-да, больше не буду.

Отпустив инженера, Швец хлопнул его по плечу.

— Вот и отлично. Молодец, что усвоил. И запомните, в нашем убежище есть всего три главных заповеди — порядок, дисциплина, подчинение. Кто им следует — может здесь жить. Кто против — пулю в лоб и на переработку. Чтобы не умножать число врагов. — Оглядев вытянувшиеся лица девушки и инженера и невозмутимое Долина, Швец печально улыбнулся. Пожал плечами. — А вы что, думали, что в сказку попали?..

Их новое жилье принадлежало Швецу. Мебели в небольшом двухкомнатном пентхаусе почти не было — только кухня, двухместные кровати в каждой комнате и стол со стульями. Сменная одежда владельца жилья была свалена прямо на столе и на полу, всюду валялись грязные носки, на полу были заметны следы пыли. Из затемненного, во всю стену, окна открывался вид на площадь между башнями, заполненную протистами.

Проводив гостей в свою комнату, Швец отправился сдавать винтовку в арсенал. Когда он вернулся, у него в руках был поднос с четырьмя дымящимися мисками. Порции из пюре и тушенки был не самыми сытными, но по сравнению с порциями на Валааме казались просто огромными.

К моменту, как все отужинали, на полчаса включили воду. На помывку каждому из гостей отводилось по десять минут, что для привыкших к аскетичным условиям петербуржцев было более чем достаточно.

Когда все помылись, Швец заварил чаю и пригласил за стол, где поведал историю московского убежища. Гости слушали с нескрываемым интересом, ибо после начала пандемии они почти ничего не знали о случившихся в мире событиях...

Когда стало ясно, что уничтожение Петербурга не дало результатов и протисты вырвались за пределы Ленинградской области, мир охватил ужас. По всем расчетам, скорость распространения пандемии достигала пятидесяти километров в час, однако очаги болезни то и дело вспыхивали в зонах, считающихся безопасными и находившимися далеко от границ Ленобласти. Спустя всего три часа после бомбардировки Питера токсоплазмоз проник к южные районы России и на Кавказ, окружив Москву. С момента, как отступать стало некуда, мир был обречен, но понимали это немногие.

Первыми в неизвестном направлении скрылись президент и верхушка правительства. Перед тем, как подняться в воздух на борте номер один, они отдали приказ защищать Москву до последнего, и в столицу в срочном порядке стали стягиваться армейские части. Оружие выдавалось всем, кто мог держать его в руках, на границах города возводились фортификационные сооружения и баррикады, но в условиях всеобщей паники и попыток выбраться из столицы дороги оказались заблокированы. Лишившись возможности получить подкрепление и боеприпасы, все обороняющиеся неминуемо должны были потерпеть поражение. Часть солдат дезертировала, но большинство до конца осталось верными присяге и не сдвинулись с границ города ни на шаг.

Первым всю тяжесть их положения осознал командир роты десантников из Пскова майор Евгений Конаровский. Пара его находившихся в увольнении сослуживцев, не успевших на рейс до Москвы и оставшаяся в Пскове, сумела передать командиру все характеристики противника, и Конаровский понял, что против такого врага им не выстоять. Выйдя из подчинения штабному командованию, фактически подняв бунт, майор перетянул на свою сторону командиров нескольких спецподразделений и начал готовить убежище. Покинув позиции на границе столицы, взбунтовавшиеся военные направили оружие против своих и за несколько часов захватили тяжелую технику и грузовики. Совместно с микробиологом Салищевым, который консультировал штабных генералов, прознал про бунт и лично отыскал майора, был разработан план по спасению человечества. Местом для убежища выбрали Москва-сити.

Пока часть солдат расчищала бульдозерами дорогу для колонны тяжелой техники и грузовиков с боеприпасами, другая часть совершила марш-бросок к все еще строящемуся кварталу небоскребов. Захватив над ними контроль, повыгоняв всех из зданий, они воспользовались строительной техникой для превращения башен в неприступные для протистов укрепления. На поиски всего необходимого, чтобы пережить несколько лет осады, были отправлены группы солдат. Одновременно с этим начался отбор. Следуя холодной логике Салищева, был составлен список тех, кто получит право жить. После подсчета доступной площади небоскребов и исключения из общей цифры площади под технические помещения удалось установить, что башни способны принять около пятидесяти тысяч человек. Пятьдесят процентов из этого числа составили военные, в чьи обязанности должна была войти оборона убежища, десять — подростки мужского пола от пятнадцати, до восемнадцати лет, ставшими чернорабочими и своеобразным резервом военной силы, восемь — мастеровые и технический персонал, два — научные работники и медики, и тридцать процентов — пригодные для деторождения молодые женщины.

Всех, кто не удовлетворял критериям отбора, просили уйти. Всех, кто не соглашался с заранее озвученными правилами убежища, просили уйти. Всех пытавшихся силой прорваться в башни просто убивали.

К моменту, когда отбор был закончен, а техника с припасами и оружием наконец пробилась к небоскребам, на подступах к столице появились первые протисты. Город был полностью захвачен токсоплазмозом менее чем за два часа. Укрывшимся в небоскребах оставалось лишь наблюдать, как тысячи собравшихся у башен и молящих спасти их людей становятся добычей мертвецов и погибают. Чтобы возродиться и убивать еще и еще. Внутрь не пустили ни одного, как их окрестил Салищев, забракованного.

Когда Москва опустела, а небо затянули тучи, начались однообразные, похожие друг на друга унылые дни. Постепенно люди отправились от всех потрясений первых дней, приспособились к новым условиям жизни и начали борьбу с мертвецами. Целью было — выжить и очистить город от врагов. Все обитающие в башнях не имели права сомневаться в победе, все были обязаны уметь обращаться с оружием. Ради блага общины любой должен был быть готов поступиться собственными интересами и даже пожертвовать жизнью. Решения руководства не обсуждались, а беспрекословно исполнялись. С паникерами и сомневающимися в победе проводились разъяснительные беседы. Если они не давали результата, от человека избавлялись...

Когда Швец закончил свой рассказ, в комнате повисла гробовая тишина. Всем нужно было обдумать услышанное, ни в чем не сомневался только Долин.

Откинувшись на спинку стула, Алексей зевнул и спокойно заметил:

— Вы никогда не победите. Протистов не станет меньше. Ваше оружие и навыки помогут вам выжить, но на победу не надейтесь.

Швец прищурился.

— Если я передам твои слова Боштану или майору, тебе казнят.

— Тогда получится, что ты зря вписался за нас.

Швец уставился на лежащие на столе руки и промолчал.

— Только интересно, — подавляя очередной зевок, проложил Долин, — почему же ты нас спас? Зачем оно тебе?

Поколебавшись, Швец в лоб спросил:

— Ты знаешь что-нибудь о типе два?

— Тип два? — нахмурился Долин.

— О новых мертвецах, более умных.

— О, я много чего о них знаю, — помрачнел Долин. — Двадцать четыре часа назад они уничтожили наш дом и убили моего лучшего друга. Я знаю о них такое, о чем предпочел бы вообще забыть.

Пристально взглянув в глаза Долина, Швец кивнул:

— Значит, я не ошибся. Я так и думал, что ты не просто так пристрел того второго. Значит, тип два — это не просто слухи...

— То есть, вам о них ничего не известно? — уточнил Долин.

— Почти ничего. Среди бойцов ходят слухи о зомбаках, которые ведут себя не как остальные. Я сам пару раз сталкивался со вторыми, но Салищев, Хряк, отрицает их существование. — Швец настороженно огляделся, словно их могли подслушать, покосился на инженера. Хлопнув ладонями по столу, он поднялся: — Ладно, пока разговор не стал слишком опасным, предлагаю его закончить. Пора спать. Мы как-нибудь разместимся здесь, даме выделим отдельную комнату.

Немного обидевшись, Савельев проворчал:

— Не, ну ваще... Я как бы умею хранить секреты...

Пока Швец стелил на полу матрасы и искал одеяла, Долин, захватив рюкзак, заскочил в ванную комнату. Защелка была сломана, но Долин не ждал внезапного вторжения. Усевшись на край ванны, он закатал штанину, размотав бинт, осмотрел рану овальной формы со следами зубов.

Протисту не удалось вырвать кусок плоти, но сила укуса у него была будь здоров. Само место укуса воспалилось, кожа вокруг него покраснела. От легкого прикосновения Долин поморщился — на ногу словно плеснули кипятком. Хотя это хорошо — боль с воспалением значили, что иммунная система сопротивляется заразе. Однако еще с утра воспаление было намного меньше. Судя по скорости его распространения, нога перестанет функционировать дня через три-четыре.

Интересно, подумал Долин, когда проявятся первые признаки болезни? И какими они будут? Сердце начнет останавливаться постепенно, станет хуже память? Или все произойдет мгновенно? И если его заразил тип два, не станет ли он как тот разумный протист бродить по миру, полностью утратив память и забыв, кем он когда-то был?

Хмыкнув, Долин решил больше не думать об этом. Есть цель — отыскать Дай Чуаня и вакцину. Посторонние мысли лишь отвлекают.

Отыскав в рюкзаке аптечку, он продезинфицировал рану и сделал в плечо укол иммуноглобулина. Поразмыслив, вкатил себе двойную дозу пенициллина. Хуже точно не будет, зато, возможно, удастся притормозить размножение паразита.