Вышивальщица и топор Ларны

Страф припустил с места резвой побежью, непривычной для Малька. Курьер держал повод и на ходу советовал, как половчее сидеть в седле, пружинить ногами и понимать ритм бега. Тоскливо изучил разорванную во многих местах куртку Малька — но все же пригласил выра на свое плечо, понимая: воспитанник Шрома едва держится в седле.

— Ехать недалече, — утешил курьер. — До ущелья, по нему вниз, к берегу малой реки. Ар Шром сказал, что встретит вас.

— Нас! — гордо подтвердил Хол.

Страф покинул натоптанную главную тропу, на траве его ход сделался ровнее, но медленнее. Трехпалые лапы теперь впивались в дерн, искали опору на сложных склонах спускающейся к морю холмистой гряды — местами жирной, плодородной, а местами каменистой, как старая кость мира, лишенная мяса и жил. Малек смотрел вперед, ловил всякий проблеск синевы моря, радовался ей. И думал: если все сложится хорошо, если кланд не пойдет большой войной, если дела не завалят выше макушки... Много если! Но есть и "тогда". Он вырастет и обязательно станет капитаном. Пойдет туда, за горизонт, откуда берега не видать. С хорошей командой можно плыть далеко. А с таким лоцманом, как Хол, ни буря не страшна, ни рифы, ни сложные скальные проходы. Клешни и сила хороши в бою. У Хола есть много иного, по недосмотру неоцененного вырами. Он умен, у него исключительная память, великолепные слух и зрение. Он ощущает перемену погоды, как никто другой. Не умеет унывать, что тоже важно.

— Море копит волну, да, — сообщил Хол. — Завтра нахмурится, а потом пойдет на берег приступом. Ар-Рафты пусть спешат. Пусть ставят галеры к причалу. Позже волна все побьет в щепу, да!

— Ты думаешь, в гости идут? — удивился курьер.

— В гости, — весело отозвался выр. — В гости! Я знаю. Я Шрома знаю, да...

Курьер тихонько рассмеялся и кивнул. Шрома все знают, чего уж там. Его сложно перепутать с любым иным выром. У него вороненый оттенок панциря, редкий для тех, кто не бывал в глубинах. Отчего-то этот тон для выров почти так же значим, как длина усов. Малек несколько раз порывался выяснить — но времени не хватало.

День нагрел и испарил туман, сидеть в седле сделалось невыносимо. Курьер то и дело тормошил, требовал не спать: кругом скалы, упасть никак нельзя, опасно. Поил водой из фляги и занимал разговором. Убеждал: уже близко, еще одна долина осталась. Страфы вырвались из рощи на пустую дорогу, промчались двумя темными тенями через деревню, распугав домашнюю птицу. Самую неповоротливую вороной белоперый успел схватить и в два незаметных движения, обозначенных лишь звуком щелканья клюва, превратил в обед... Курьер сердито дернул повод, отстал, бросил в пыль несколько мелких монет: обычную плату за плохое воспитание страфов, чинящее ущерб. Впрочем, кому ущерб — а кому и выгода... Пойди, продай птицу в середине лета, когда нет ни праздников, ни осенних базаров.

— Там спуск, — указал курьер. — Осторожнее, он крутой, камни скользкие, а страфы разгорячились. Голову ему задирай поводом выше, вода ледяная, напьется — пропадет.

Малек кивнул, собрался с силами и крепче вцепился в верткий повод. Подумал: как парень за месяц освоился с новым делом! Про страфов все знает, и цену за ущерб усвоил, и в седле держится превосходно, и тропы выучил. Толковый человек.

Спуск дался трудно. Но внизу уже виднелся панцирь Шрома, и это придавало сил лучше, чем любое иное средство. Хол запищал, азартно прыгнул от изгиба тропы, прицелившись в глубокий омут под берегом. Выплеснулся, метнулся к Шрому и вцепился в его хвост, что дозволяется немногим. Сам Малек добрался до дна оврага позже и мешком свалился из седла в лапы дядьки.

— Загоняли мы тебя, да-а, — огорчился Шром, помогая пристроиться на своей спине. Прицелил оба глаза на стеблях в сторону курьера. — Молодец, все исполнил споро, да. Домой езжай, я скажу Шрону, что сам велел. Два страфа, покрасуешься, родне поможешь. — Выр хитро пошевелил ворсом у губ. — Или девок покатаешь. Оно у вас, у людей, так заведено. Без того и нельзя, как мне теперь понятно. Езжай. Три дня отдыха даю, да.

Курьер блеснул улыбкой, торопливо поблагодарил и дернул повод освободившегося от седока страфа, требуя подчинения. Малек улегся на панцире, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Спина у дядьки — вроде палубы, широкая. Можно глядеть в небо, вдыхать запах моря и радоваться. Вон как береговые скалы убегают назад, всем страфам на зависть, а утомления и нет.

— Дядька, ты плаваешь быстрее любой рыбы.

— Я не cпешу пока что, да, — отозвался Шром, замедлив ход и наклонившись так, чтобы головогрудь приподнялась, позволяя раскрыть легкие и разговаривать. — Тебя берегу, да заодно коплю разговор помаленьку. Мысль есть: надо встретить ар-Рафтов в море. Шрон против, оно, видишь, как выглядит... Идут боевым строем, десять галер, все при знаках рода и парусах с росписью. На каждой, значит, капитаном — выр. Не войной идут, а вроде парадом, да. У нас же причал мал, нам более семи галер и не разместить. Если погода будет хороша, в чем я сомневаюсь...

— Шторм ползет с заката, — сообщил Хол, взбегая по панцирю к спинному глазу Шрома. — Я знаю! Я точно знаю, да! Самый для замка плохой шторм, волну загонит к причалам, побьет галеры, попортит, если их много.

— Ты молодец, тебе верю, — вздохнул Шром. — Малек, опасно туда соваться, к ар-Рафтам. В обиде они на меня, повод у них глубинный есть, да. Но я верю им и это моя вина, надо давно признать ее. Один плыть не могу, старый закон требует вежливости... Либо со старшим братом встречай гостей, либо уж с воспитанником.

— Я всегда с тобой, дядька, — улыбнулся Малек. — Но хотелось бы, чтобы ары нас накормили обедом. Или ужином. До них далеко плыть?

— Отсюда недалече, с севера они идут-то, — оживился Шром. — Тогда держись, Малек. Крепко держись, я уж поплыву как умею, не вполсилы, да. И ты, Хол, держись.

Мелкий выр молча юркнул под руки Мальку, позволяя себя разместить и закрепить. Шром глубже осел в воду, послышался отчетливый хлопок закрываемых легких. В несколько движений выр настроился на новый ритм движения — и бурун у панциря стал расти, покрываясь сердитой пеной. "Все равно лучше, чем на страфе", — упрямо подумал Малек, отплевываясь и прилаживаясь дышать.

Галеры первым рассмотрел Хол. Или опознал иным способом, одному ему ведомым? Засвистел, оживился. Шром сбавил ход, затем встал на хвост, как это называют выры — ненадолго выпрыгнул из воды целиком, давая себя рассмотреть. Успокоился, лег в воду, открыл легкие и стал ждать. Галеры замедлили ход, первая в строю отклонилась от курса, чтобы подобрать гостя. Вежливо приготовленный трап свисал до самой воды, а над ним азартно водил усами крупный выр, светло-серый в темных разводах сложного панцирного узора.

— Ух красив узор! Я таких не видел, — удивился Малек. — Полнопанцирный?

— Еще бы, — прогудел Шром. — Трижды мне, дурак недоросший, бросал вызов на отмелях. Когда ему еще до боя было крепнуть и крепнуть. Хорош стал, пять лет я не видел его. Порода ар-Рафтов во всей красе. Говорят, в древности только их мальков и не путали с прочими. Узор-то врожденный, эдакая удобная примета. Как и моя: мы, ар-Бахта, когда вполне удаемся в породу, цветом похожи на вороненую сталь.

— Шром! — проревел капитан галеры. — Шром, чтоб мне обварить хвост! Цел и здоров. Вот закончим с делами, я все же брошу тебе вызов, не отопрешься в четвертый-то раз.

— Ну да, ну да, — бровные отростки Шрома насмешливо дрогнули, выр выплеснулся из воды и взобрался на палубу, оплел капитана усами и руками. — У вас на севере и сталь крепче, и выры крупнее, и вода мокрее. Шрон не велел в море встречать, но я не мог иначе. Я сказал: если Юта на меня зол, пусть скажет. А если он продается за золото и кланду мягкий его хвост полирует, то мне жить незачем в таком мире, да...

— Трудно продаваться за золото из своего же рудника, — отозвался узорчатый выр, ответно ощупывая Шрома усами и хлопая руками по панцирю. — Давай сперва дела решим. Бухта у вас мала. В какой порт поставим пять галер? Тагрим, я полагаю? Далековато от вашего замка, зато рядом с моими землями.

— Тагрим, — согласился Шром. — Я дам твоим капитанам наилучшего лоцмана. Имя его Хол, вот он. Никто не знает погоду и волну, как он. У малыша дар, я им горжусь.

— Ты всегда умел гордиться теми, кем должно, — не оспорил предложения капитан галеры, вежливо приветствуя мелкого лоцмана движением панцирных усов. Устремил взгляд на своего помощника, человека и по повадкам видно — не раба. — Дай сигнал брату. Сближаемся, лоцмана передаем к ним на борт. Пусть идут в Тагрим.

Выр чуть помолчал, наблюдая движения галер и одновременно рассматривая с немалым интересом Малька. Хол занял место на клешне крупного, почти равного размером Юте, пожилого выра. Галеры начали расходиться, гребцы прибавили темп. Прибежал моряк из трюма, принес угощение: несвежую печень для выров и прожаренную до корочки рыбу — Мальку.

— Мы прочли письмо Шрона. Наши и ваши земли так расположены, — тихо молвил Юта, — что поссорившись с нами, кланд лишится половины обжитого плодородного побережья и контроля над северными морскими торговыми путями. Это пока ты не бросил ему вызов по старому закону... Я собственно, готов поссориться с тобой, если ты не намерен раздавить его в лепеху. Так что, разворачивать галеру?

— Я не спешу в главный бассейн... пока что, — отозвался Шром. — Мы с братьями хотим понять, что создало нынешние законы. Прежде этого можно ли пытаться ломать их? Шрон мудр, он полагает: спинной глаз дан выру не для баловства. То, что позади — имеет значение. Но менять следует то, что впереди. Очень скоро я буду готов заняться кландом. Хотя это станет затруднительно сделать, если ты развернешь галеру.

— Значит, мне не судьба разочароваться в выборе курса, — усы Юты взметнулись. — Шром, мы единственный род, не допустивший переплавки книг. Мы обманули всех, хотя кланд тогда был силен, и нас вынудили сотрудничать. Золота на севере много, но рыба и мясо порой важнее. А также зерно, наши люди нуждаются в пище. Плохие они или хорошие, шаары или свободные — но голода в краю ар-Рафтов не должно быть, так сказал хранитель нашего бассейна. Мы отдали гнильцам книги, но создали точные их копии. Только мы и могли так поступить. Золото добывается в наших рудниках. Увы, сохранность книг нехороша, часть текстов нанесена небрежно и на старом языке, ведомом лишь мудрым. Таков твой брат Шрон.

— Так десять галер...

— Да, охранение, — сразу отозвался Юта. — Книги у меня на борту.

— Почему ты не бросил до сих пор вызов кланду?

— Потому что все мы привыкли жить так, как жили век за веком, — волоски у губ выра смущенно качнулись. — Золото текло в наши кладовые, слава не подвергалась сомнению, нас похваливали и не ущемляли. А что выродеры порой очень кстати убирали старших и мудрых... трагедия, но мы не видели за ней умысла. Иногда очень удобно не видеть того, что само лезет в глаза. У вас уродился Борг, у нас при бассейне уже давно состоят подобные ему. Берегом воспитанные, то есть — испорченные. Из-за них я узнал о твоем письме лишь две недели назад. Пока старшего брата оповестил, пока галеры собрал... Наших гнильцов везут на второй галере. Обоих. Говорят, у тебя имеется толковый выродер. Одолжишь? Хочу узнать, отчего последние личинки все как есть — ущербны, да из неподмоченных гнезд. Еще спрошу: почему двух младших братьев отослали на воспитание в главный бассейн, словно дома им нет наставника.

— Дожили. — пробулькался смехом Шром. — Я посредничаю у выродера Ларны! Впору свою долю с заказов брать, да-а. — Его короткая радость угасла. — Выры вскрывают панцири вырам, и находят внутри больше гнили, чем водится порой у людей.

— И еще вопрос, — тихо прошелестел Юта. — Самый главный. Верно ли, что Шрон нырял на сто саженей и путь вниз найден?

— Сто сорок, как он полагает, таков был лучших итог. Но пока что это путь к погибели, — твердо и прямо ответил Шром. — Мы знаем теперь о желтой смерти гораздо больше. Мы надеемся её одолеть.

— Есть средство?

— Есть непонятные намеки в старых летописях. Слова о забытом. Их мы пробуем разгадать.

— Я добавлю к твоим словам о непонятном много своих и, увы — о самом мрачном и невозвратном, — хмуро сказал Юта. — Но всему свое время. Идем на нос галеры, закон требует нашего присутствия там.

— Соблюдаешь?

— По мелочам не спорю, — усы Юты снова взметнулись. — По мелочам спорить — себе вредить. На носу вид хорош, опять же... и тень от паруса туда падает при нынешнем курсе.

Шром булькнул смехом и охотно перебрался на новое место. В тени, над бадьей печени, он приступил к длинному, подробному обсуждению славных дел своего воспитанника. Рассказал о воровстве шааров, которые гнилее гнильцов, но и без них край не удержать. Затем выры посплетничали всласть о новых бойцах, появившихся на отмелях за минувший год. Сковзь сон Малект улыбался. Впервые он наблюлдал Шрома таким счастливым. Для бесед высикалось очень много удобных тем. Вполне достаточно, чтобы скоротать день.

Когда ночь опустилась на море, вереница галер миновала освещенные факельщиками узости и добралась до причала. Золотые книги пронесли наверх, в главный зал замка. Шрон ждал. Увидел сокровища — и задрожал усами от восторга. Ощупал тонкие листы старого, измятого золота, хранящего следы песка глубин. Подозвал Малька: руки людей удобнее для переворачивания страниц, они не наносят и малых царапин, не портят и без того пострадавший текст.

Юта шевельнул усом, требуя уложить на подставку нужную книгу и открыть её на заранее обозначенной странице.

— Тут читай. Мы пробовали, но понимаем один символ из пяти. Язык искаженный, вроде и не глубинный, и не нынешний, человечий. Переходный. Так писали недолго, четыре с половиной века этой записи. То, что мы смогли понять, привело нас в ужас. Это одна из причин спешного похода. Если мы прочли верно, Ар-Рафты несут на себе вину, достойную вырывания усов... Древние ар-Рафты, но я их наследник. Я не желаю хранить позор, не смыв его новыми делами. Читай отсюда, прочее — после, прочее не так ужасно.

331