Унн, глядя на мои старания, добродушно хмыкнул:
— Вот уж не думал, что ты с детьми станешь возиться.
А кто думал? Меньше всего — я сам.
Отвечать было лень. После возвращения накатила какая-то нега. То ли это был отголосок скинутых с плеч забот, то ли общее настроение подействовало.
— Что тебе в них? — немного помедлив, спросил отшельник.
Я понял вопрос Унна и замялся с ответом.
Второй раз промолчать — значило обидеть старого знакомого, поэтому пришлось признаться:
— Не знаю. Так получилось.
— Ты смотри, осторожнее.
Неожиданная забота хозяина, не склонного к подобным сантиментам, заставила меня посмотреть ему в глаза. Странная тоска обесцветила радужку отшельника, поменяв ярко-голубой цвет на обычный серый.
Не договаривал и темнил мой старинный приятель, пришлось спросить самому:
— Ты что-то чувствуешь?
Он только вздохнул, страдальчески выгнул брови, утер рукавом рот и неохотно пояснил:
— Неприятности за тобой по пятам идут. Из-за твоих спутников. Которых ты уже считаешь друзьями.
Так вот что его волновало — неприятности. Да они со мной с первого вздоха, а точнее — с самого зачатия! Может, впервые в жизни у меня появилась какая-то цель и люди, за которых по-настоящему волнуюсь!
Эта мысль удивила меня. Похоже, я не заметил, как разрушилась незримая стена, возведенная в раннем детстве. Мое жизненное кредо — я вам не нравлюсь, а вы мне и вовсе до одного места, будем жить рядом по принципу "ты мне — я тебе" — затрещало по швам.
Пытаясь осознать, не погорячился ли, я повторил крамольную мысль вслух, проверяя, насколько она режет ухо.
— Вот видишь, я прав, — усмехнулся Унн и подытожил. — Веди себя осмотрительно и старайся следовать нехитрому совету: самая важная персона в нашем мире — это ты сам.
Хорош советчик, на себя бы посмотрел. Принимает в доме совершенно незнакомых людей, да и нелюдей тоже.
— И еще, — Унн замялся, словно ему не нравилось то, что он собирался мне сказать, почесал растопыренной пятерней затылок, вздохнул, как больной медведь, и выдавил: — Ты уж постарайся больше ко мне с женщинами не приходить!
Вот так. Я ждал этой фразы. Еще одно правило, вернее, не правило, а пожелание. Хозяин заветной избушки прекрасно понимал — если прижмет, явлюсь даже с двумя десятками женщин. Больше, пожалуй, в его доме не уместится.
— Хорошо, Унн, я постараюсь.
А что еще можно было сказать?
Лес становился все гуще, постепенно превращался в непроходимую чащу, лишь изредка прореженную тропами. Как же он мне надоел за восемь дней, а самое главное, восемь ночей пути! Комфортных и хорошо защищенных домов, как у отшельника, нам больше не встречалось. Приют давали такие же одиночки, как Унн, в основном не очень сильные колдуны. Спалось всем, кроме Морры, во время таких остановок плохо. Я, так и вовсе, на всякий случай не ложился. Слишком зыбкими и ненадежными, по моему мнению, были наши убежища. А может, мне казалось. Ведь жили в них как-то люди до нашего прихода.
Только с рассветом я заваливался часа на два, пользуясь моментом, когда народ встает и собирается в дорогу. В итоге от постоянного недосыпа и усталости мои глаза стали красными, как у вампира после сытного обеда, а голова наполнилась зыбким туманом. Тело настойчиво требовало отдыха, но проклятый лес все длился и длился!
По счастью, все когда-нибудь кончается. Сегодня ближе к обеду мы, наконец, доберемся до предгорий, а к вечеру поднимемся туда, где окажемся в полной безопасности, там и отдохнем, как следует. Но это к вечеру, а пока приходилось оставаться настороже. Этот лес был очень недобрым в любое время суток, даже днем. Все время казалось, что за нами следят чужие глаза. Один раз я даже уловил неяркие красные огоньки в густых зарослях папоротника, но они тут же погасли, едва ощутив внимание.
Да, совсем гнилой лес, нехороший. Стволы обросли мхом и похожим на седые волосы лишайником, из грибов — только застывшие грязной пеной твердые сероватые наросты на соснах. Птиц не слышно, мелкого зверья не видно. Бурелома много. И кроны слишком густые, плотно смыкаются над головами, превращая свет ясного погожего дня в неприятный сумрак.
Мой маленький отряд давно притих: всех тяготили затхлый воздух и настороженная тишина. Даже лошади жались друг к другу, испуганно косясь на седоков и норовя сорваться в галоп. Я бы с удовольствием дал им волю, но это только бы навредило: давящий страх был настолько велик, что животные могли совсем потерять разум и покалечиться, а то и вовсе — унести всадника в неизвестном направлении. Не хватало потом рыскать по опасным дебрям в поисках потерявшегося.
Склон постепенно поднимался выше и выше. Далеко впереди синел кусочек неба, даруя надежду, что скоро мы все-таки покинем эту негостеприимную чащу. Наконец показался просвет: лошади вынесли нас на большую поляну. И хотя за ней снова маячила стена из деревьев, она уже не казалась слишком плотной и темной. Да и лес поменялся: прибавилось берез, дубов и (что особо радовало), самого замечательного и необходимого дерева в Пустоши — осин. У меня словно гора с плеч свалилась.
Это надо же, как я, оказывается, ждал беды!
Но если я перевел дух незаметно, то Агаи своих чувств скрывать не стал.
— Ух, — выдохнул сирин, достал платок и промокнул вспотевший лоб, — ну и местечко... Знаешь, Дюс, я думал, мы в этом проклятом буреломе навсегда застрянем!
— Да тебе-то что, — усмехнулся я. — Перекинулся, взлетел повыше, глядишь, и уцелел.
Волшебник оторопел от такого предположения.
— Ты что, правда так думаешь?
Растерянный, обиженный Агаи смотрел на меня, приоткрыв рот.
Идеалист, наивный мальчишка, не способный трезво мыслить. А я циник и твердокожее существо! Мог бы догадаться, как парень отреагирует. Придется теперь выкручиваться.
— Думаю и приказываю, если понадобится, поступить именно так. Решай сам, где удобнее колдовать — в самой гуще свалки или в безопасности? Да и у меня станет меньше причин для волнения, а девочку мы с Танитой как-нибудь прикроем.
Резкий тон отрезвил волшебника, он покраснел и отвернулся, пряча взгляд, и мне осталось непонятно, прислушается сирин к разумному совету или поступит по-своему.
— Я думал, ты другое имеешь в виду, — наконец буркнул аптекарь.
Правильно думал, только я в этом не признаюсь. Сложно иметь дело с чувствительным человеком, вот Танита, она бы просто меня послала куда подальше и минут через пять забыла, о чем шла речь. А Агаи растянет волынку обид дней на пять или, чего доброго, примется читать мораль.
Нет уж, увольте меня от такого счастья.
Узкая "козья" тропа вела по склону пологой горы, догоняя готовое нырнуть за горизонт солнце. Густой лес остался позади, сменился одинокими деревьями, вгрызающимися голыми корнями в каменистый склон.
Хорошо, что горы в Пустоши невысокие: старые, сглаженные прожитыми веками. Нет ни отвесных круч, ни бездонных пропастей. Если бы не нежить, более благодатного места для скотоводства не найти: сплошные луга с сочной травой.
Предки Фирита не раз и не два предпринимали попытки вывести злобных тварей и расселить здесь людей. Сулили взамен прощение всех грехов, свободу и обжитую землю в собственность. Находились отчаянные колонисты, уходившие целыми семьями покорять и заселять неизведанный край. Даже не буду пытаться представить, что сталось с этими несчастными.
Не успели мы взобраться на седловину перевала, зажатого между двух вершин, как раздалось сердитое ржание, и на тропу вынесся табун диких лошадей. Он промчался и исчез, оставив двух жеребцов, зло терзавших зубами друг друга в борьбе за власть. В первый раз за все время пути нам встретились крупные животные. Верный признак того, что мы почти достигли места нашей следующей ночевки.
Как зачарованный, я следил за борьбой претендентов на лошадиный гарем. Жеребцы бились отчаянно: вставали на дыбы, молотили друг друга копытами, рвали холки до крови, оглохнув от ярости и не слыша наших шагов. Наконец, один из соперников сдался и, жалобно заржав, подгоняемый победителем, умчался прочь, скрывшись от наших взоров по ту сторону склона.
— Как красиво! — восхищенно выдохнул сирин, выражая общее мнение.
Это действительно впечатляло: два вздыбленных силуэта с развевающимися гривами, залитые оранжевыми лучами вечернего солнца. Ничего, скоро еще красивее будет.
Мы спустились за табуном. Умные животные уже давно сообразили, где могут спокойно ночевать без страха за свои шкуры, и нам оставалось только следовать за ними.
Танита возмущенно фыркала — не нравилась ей тропа, усеянная конским навозом — а Агаи тут же пустился в расспросы:
— Откуда кони?
— Да Ирия знает, — пожал я плечами. — Может, всегда здесь водились, а может, одичавшие лошади переселенцев.
— А как же они выживают?!
— Увидишь, — я не стал вдаваться в подробности. Хотелось сделать небольшой сюрприз.
Озеро открылось неожиданно, стоило завернуть за небольшой утес. В его глубине отражалось синее небо с розовеющими перьями облаков. Частично озеро скрывали деревья, и из-за них не было видно маленького водопада. Зато сами древние клены и дубы окаймляли водоем подобно резной раме. Изумительное зрелище, особенно если учесть, что здесь росли в основном вирозийские клены, у которых молодая листва удивительно красивого алого оттенка и больше походит на яркие цветы, чем на листья. Стволы и ветви деревьев обвивали лианы. Они образовывали настоящие занавеси из тонких длинных стрелок, усеянных мелкими белыми цветами.
Весьма романтичное место, только свидания девушкам назначать и в любви признаваться.
Правда хозяйка, которая так любовно украсила свой дом, наверняка будет против. Дамы редко терпят конкуренцию в своих владениях.
Мы подъехали к маленькому, струящемуся к озеру ручейку, я спешился, опустил в него руку и дал воде как следует омыть ладонь.
— А что ты делаешь? — тут же отреагировал любопытный волшебник.
— Здороваюсь, — ответил я и улыбнулся, углядев едва заметную ярко-зеленую искорку, метнувшуюся вниз по течению.
Хранительницы встречаются разные: злые, равнодушные, добрые, иногда — такие, как Корри, но та, которая живет в этом озере, совершенно бесподобна и ни на кого не похожа. Если бы меня спросили — кого действительно люблю, я бы ответил — Мей.
Озерная фея Мей — самое прекрасное и великодушное существо на всем белом свете. Не помню случая, чтобы она хоть раз отказала в пристанище или сделала плохо своим гостям, даже когда они того стоили. Правда, люди почти всегда отвечали добром на добро. До озера добирались только опытные путешественники, умеющие ценить все мало-мальски хорошее в Пустоши, а тем более крошечную озерную фею. Но если кто-нибудь, когда-нибудь попытается ее обидеть.... Найду, хоть под землей, и сам накажу!
И снова, как на границе Пустоши, нас встретили сложенные друг к другу валуны. За ними и простиралось маленькое озерное королевство самой хорошенькой представительницы народца араи.
Моя кобыла прибавила шаг и легко перемахнула через камни, жеребец волшебника без колебаний последовал за ней: животные сразу почуяли, где им будет хорошо.
Среди деревьев уже устроились на ночевку дикие лошади. Они проводили нас настороженными взглядами, а вожак даже выбежал вперед и замер, вытянув шею и принюхиваясь. Моя кобыла тут же игриво тряхнула головой и загарцевала.
Вот что значит женская натура: жеребец на стороне ей нравился больше, чем тот, на котором восседал сирин.
У самого озера нас уже поджидали большой полотняный шатер — для людей, и ясли, полные овса — для лошадей.
Белое тонкое полотно временного пристанища чуть заметно колыхалось от ветра. Я по-хозяйски, на правах постоянного гостя, откинул занавесь входа и шагнул внутрь, подавая пример остальным. Слуги Мэй уже накрыли для нас стол и приготовили мягкие ковры с многочисленными подушками.
Наконец-то я высплюсь!
Морра обрадовалась постели не меньше меня, тут же побежала и плюхнулась на подушки. Агаи и Танита пока озирались с опасливым интересом. Впрочем, рош-мах почти сразу успокоилась и впервые за эти восемь дней перекинулась в человека, не дождавшись, пока я выйду.
Всегда умиляла ее простота. Или она меня уже за мужчину не считает?
Сирин, правильно истолковав мой сердитый взгляд, покраснел вместо супруги и сказал, извиняясь:
— Она не любит долго быть в шкуре зверя.
Надо же, а мы, оказывается, нежные? Да ладно, что я, голых женщин не видел? Переживу как-нибудь.
Теперь пришла наша очередь нанести визит вежливости, поблагодарить за заботу.
— Кто-нибудь пойдет со мной к хозяйке?
Сначала я не понял, почему лицо Таниты резко вытянулось, но потом вспомнил, чем закончилось свидание с Корри, и усмехнулся — оборотень ревновала супруга. Агаи же, несомненно, хотелось присоединиться ко мне, но он мялся, ожидая разрешения жены.
Ну-ну. Целомудренный ты чересчур, парень. Вредно это.
— Агаи, ты знаешь, что в этих краях встречается бикорн? — я постарался сказать эту фразу как можно серьезнее.
— А кто это? — простодушно спросил сирин, развязывая узел на дорожной сумке и не чуя подвоха.
Все с тобой ясно, юноша. Значит, легкомысленную литературу ты игнорируешь, а зря.
— О... Это страшный зверь! Он имеет два больших рога и питается исключительно добропорядочными и терпеливыми мужьями. А самое главное, водится везде и в больших количествах, потому что пищи для него предостаточно. Смотри, как бы на твой запах не прибежал!
Волшебник сдавлено хихикнул, а рош-мах налилась краской и открыла рот, чтобы съязвить, но я опередил ее, миролюбиво предложив присоединиться к нам вместе с девочкой. Морра тут же подбежала и уцепилась за мою руку, а вот красотка только нос задрала, заявив, что останется здесь, и что наше общество ей за эти дни порядком надоело.
Было бы предложено...
Уже по дороге к выходу я не удержался от заключительной шпильки:
— Знаешь, Агаи, говорят, существуют также чиведасы. Они едят только послушных и добродетельных жен. Вот их вряд ли получится увидеть. Мне кажется, они давно передохли... от голода!
Волшебник был уже за пределами шатра, и поэтому рассмеялся во весь голос, а мне между лопаток врезалась подушка, пущенная сильной рукой.
Говорить правду опасное дело — благодарности никакой, одни затрещины.
Я обернулся. Рош-мах стояла, уперев руки в бока и надув губы, но глаза ее смеялись. Впрочем, менять свое мнение она не собиралась.
Я шутливо приподнял шляпу и вышел.
Маленькая глубокая заводь, обильно украшенная белыми лилиями, желтыми кувшинками и свисающими с деревьев до самой воды цветущими лианами была удивительно красива. Ее прозрачные, пронизанные светом двух лун воды мерцали таинственными искрами.
Я разделся, зашел по колено в воду, дождался, пока сирин снимет с себя и Морры одежды, и потребовал:
— Вытяни руки, я должен их связать.
— Зачем? — изумился волшебник, одарив меня подозрительным взглядом и отступив на шаг.
Смешной. Как будто, если я захочу его обидеть, это поможет.
