Зеркала судьбы. Изгнанники.

Пока я размышляла о причинах случившегося, стражники надели мне на руки железные обручи, соединенные короткой цепью. Такой же штукой украсили и мои ноги, только цепь на ней была чуть длиннее, чтобы я могла делать небольшие шажки. Боялись, что сбегу. И правильно. Потому что никакой вины я за собой не чувствовала. А раз не виновата, значит, и наказание нести не обязана. Конечно, я попыталась бы сбежать, но мне такой возможности не дали. Меня окружили пятеро стражников и, держа под руки, повели в тюрьму. Перед зданием суда царила суматоха: трое мужчин пытались взять под уздцы Зверя. Четвертый, тихо поругиваясь и потирая искусанное плечо, стоял поодаль. Жеребец сопротивлялся захватчикам со всей злобой, на которую был способен. Он крутился, насколько ему позволяла привязь, бил копытом, нервно ржал и норовил цапнуть людей за руки.

— Как конь-то ваш убивается, леди, — сочувственно сказал один из стражников.

А у меня душа разрывалась на части. Как бы ни был Зверь бесстрашен и злобен, он всего лишь животное. Я боялась, что, не справившись с ним, люди могли причинить ему боль или того хуже — убить.

— Можно с ним попрощаться? — спросила я — Постараюсь его усмирить.

Все же стражники были неплохими людьми. То ли они не верили в мою вину, то ли считали, что Ранвальд вполне заслуживал смерти, но обращались со мной по-доброму и даже с уважением.

— Пойдемте, — решил старший, — чего ж с конем не попрощаться? Конь — он не просто животина безмозглая, он друг и боевой товарищ, верно, леди?

Они подвели меня к коновязи и отошли на шаг назад, не забыв, однако, прицелиться из арбалетов. При виде меня Зверь немного успокоился. Тихо всхрапнул и покивал гордой головой, сердито косясь на людей. Словно упрекал, что я оставила его одного в таком неподходящем месте. Я ласково погладила крутую шею, сказала на орочьем:

— Мы должны расстаться. Ты прости меня. Теперь у тебя будет другой хозяин.

Словно поняв мои слова, жеребец понуро опустил голову и позволил людям отвязать его. Я ушла, унося на себе укоряющий взгляд карих лошадиных глаз.

Тюрьма находилась неподалеку от суда. Стражники вернули мне дорожный мешок со сменной одеждой — спасибо им за это, надоело ловить липкие взгляды прохожих, глазеющих на едва прикрытое обрывками куртки тело — и провели внутрь. Там ребята душевно попрощались со мной, пожелали скорейшего освобождения и сдали с рук на руки тощему пожилому тюремщику и его помощникам. Старик равнодушно бросил:

— За мной. — И меня повели по длинному вонючему коридору, по обе стороны которого находилось множество зарешеченных дверей.

Отперев одну из клеток, тюремщик впихнул меня внутрь, запер решетку и приказал:

— Руки вперед.

Я протянула руки, старик снял цепи. Потом потребовал, чтобы я подошла к решетке вплотную, кряхтя, наклонился и освободил мои ноги.

— Не кричать, не шуметь, не драться, встречи с начальником тюрьмы не требовать, — скороговоркой произнес он. — Иначе брошу в холодную. Все понятно?

— Да, — спокойно ответила я.

Позвякивая снятыми с меня цепями, тюремщик удалился. А я обернулась и осмотрела свое новое обиталище. Ничего страшного, комната как комната, только сырая слишком и душная. Здесь царила полутьма, крохотное, в две моих ладони шириной, окошко под потолком пропускало лишь тонкую дорожку дневного света. Вдоль стен стояли четыре длинные деревянные лавки, в углу смердело ведро для отправления нужды. Больше ничего в этом каменном мешке не имелось, если, конечно, не считать его жительниц. Их было четверо.

— Добро пожаловать в камеру, сестренка! — хрипло сказала одна из них.

Она поднялась со скамьи, на которой сидела, сплюнула прямо на пол и медленно, вразвалочку, двинулась ко мне. Я спокойно разглядывала товарку по несчастью. Женщина была высокой — всего на полголовы ниже меня, и крупной, но рыхлой. Обильные складки жира на боках и животе, которые не скрывало даже просторное серое платье, сотрясались при ходьбе. На вид ей было лет пятьдесят, наверное. Не дойдя до меня пары шагов, тетка остановилась, прищурив и без того маленькие глазки. На ее обширном, круглом и бледном, как непропеченная лепешка, рябом лице появилось выражение досады и разочарования.

— Орка? — отрывисто спросила она.

Я кивнула.

Женщина резко развернулась, отошла назад и плюхнулась на скамейку. Я не стала спрашивать, чем вызвано такое поведение, мне было не до того. Хотелось вернуться к своим мыслям о том, кто устроил мне такую славную жизнь. Я присела на лавку рядом с другой узницей — худой рыжеволосой женщиной лет тридцати. Она бросила на меня недобрый взгляд, но промолчала. Я сменила разодранную одежду, засунула ее в мешок, положила его за спину, так, чтобы не касаться скользкой сырой стены. Потом скрестила руки на груди, прикрыла глаза и задумалась. Но долго размышлять мне не дали.

— Слышь, подруга, — раздался над ухом гнусавый голос, — нары-то заняты.

Я не стала отвечать. Тем более что слово "нары" было мне незнакомо. Но женщина повторила:

— Нары заняты! — и сопроводила свои слова крепким тычком в плечо.

Я открыла глаза и увидела перед собой наглую физиономию рыжей.

— Ты чего, не поняла? — завопила та, размахивая передо мной костлявым кулачком, — Я говорю, пошла вон! Нары заняты!

Я аккуратно, чтобы не сломать, взяла ее за запястье, слегка сжала и внимательно взглянула в желтоватые глаза. Женщина завертелась, ища поддержки у своих соседок.

— Дура ты, Ржа, — лениво произнесла толстуха. — Это ж орка!

— И что? — завизжала рыжая. — Если орка, так мне ей свои нары уступить?

Наконец до меня дошло, из-за чего она разбушевалась. Нары — это, наверное, они лавку так называют. Их тут четыре. А нас пятеро. Вот рыжая и бесилась. Если бы она меня попросила, я могла бы и на полу расположиться. Ну, сыро немного, подумаешь! В Т'харе на охоте мне и в талом снегу приходилось лежать. Но ведь она же в драку полезла! А такого спускать нельзя. К тому же чутье подсказывало мне, что здесь по-хорошему не договориться, эти женщины уважают только грубую силу. Ладно. Я неохотно поднялась, заметив, что глаза Ржи блеснули торжеством, а толстуха слегка удивилась. Я же взяла рыжую за шиворот, подняла так, что ее тощие ноги болтались, не доставая пола, немного потрясла и кинула в угол. Женщина шлепнулась рядом с нужным ведром, разразившись грязной бранью. Я же снова уселась и прикрыла глаза. Для того чтобы следить за Ржой, мне не требовалось смотреть на нее — слишком шумно она себя вела. Толстуха издала несколько каркающих отрывистых звуков, очевидно, обозначавших смех.

— Вот тут теперь твое место, Ржа! У нужника! — и, уже обращаясь ко мне, спросила: — Тебя как звать, сестренка?

Поняв, что от знакомства не отвертеться, я открыла глаза и неохотно ответила:

— Мара.

— Молодец, Мара! Наш человек... ну, орка, то есть. А я — Большая Бет. Эта, которая с ведром обнимается — Ржа. Ну, да ты уже слыхала. Там вон, — она показала на унылую длинноносую девицу с серенькими жидкими волосами, — Дешевка. Рядом с ней, — теперь жирный грязный палец указывал на маленькую хрупкую женщину, лицо которой скрывал капюшон красного потертого плаща, — Тир-на.

Странное имя. Я мысленно отметила, что из трех своих соседок толстуха только ее представила, не прибегая ни к какой кличке. Хотя сокамерницы меня ничуть не интересовали. Я мечтала лишь об одном — чтобы от меня поскорее отвязались. Но у Бет имелось свое мнение на этот счет. Видно ее одолевала скука, и мое появление внесло в этот день пусть небольшое, но приятное разнообразие. Мне же не хотелось обзаводиться лишними врагами. Конечно, даже вчетвером женщины со мной не справились бы. Но зачем обострять ситуацию?

— Сколько? — с любопытством спросила толстуха.

Я не сразу поняла и вопросительно уставилась на нее.

— Сколько дали, говорю? — пояснила Бет.

— Восемь лет рудников.

Женщина уважительно присвистнула:

— Кого пришила? — и, снова наткнувшись на мой непонимающий взгляд, пояснила: — Кого убила, говорю? За воровство столько не дают. Значит, либо покалечила арвалийца, либо убила пришлого.

— Никого я не убивала...

— Может, дом какой шишки ограбила? — предположила серая девица.

— Да ничего я не делала!

Все, кроме Тир-на, весело расхохотались.

— Ну так, оно понятно, — взвизгнула Ржа, — тут одни невинные маргаритки собрались!

— Чего ты, сестренка, упираешься? — миролюбиво произнесла Бет. — Срок уже дали, никуда не денешься. А мы тут все свои. Я вот завтра на этап. Пять годочков, третья ходка. Лавку одну обчистили, да неудачно. Ржа — кисетчица. Срезала кошель на базаре, а ее за руку поймали. Два года.

— Да там и было-то всего три криона, — обиженно пробубнила рыжая.

— А сбрасывать надо было, дурища! — назидательно пожурила Бет. — Дешевка — она по бабьему делу. Клиента сонным зельем опоила, да не рассчитала с дозой. Онемел и окривел, бедолага. Ей и дали семерик. Теперь ты рассказывай.

Положительно, Тир-на здесь уважали. Ни одна из женщин не обмолвилась, за что та оказалась в этой камере. Я пожала плечами:

— Мне нечего рассказывать. Меня обвинили по ошибке.

— Ай! — Бет досадливо махнула рукой.

— Подумайте, какие мы цацы, — начала было Ржа, но, наткнувшись на мой взгляд, замолчала.

— Как хочешь, сестренка. Ты все ж поделись — полегчает, — прошепелявила Дешевка.

— Оставьте ее, — вдруг низким, но мелодичным голосом произнесла Тир-на.

Она встала и медленно, плавно, словно скользя по воздуху, подошла ко мне. При ее приближении остальные будто съежились и сразу же замолчали. Тир-на немного постояла рядом с моими нарами, потом сняла с головы капюшон. При виде ее лица я почувствовала себя немного неуютно — уж очень необычно выглядела эта женщина. Боги, создавая Тир-на, поскупились на краски. Ее волосы, брови, ресницы, кожа были совершенно белыми. И на этом бесцветном фоне двумя сгустками крови светились огромные красные глаза — без белка, радужки и зрачка. Женщина впилась в меня взглядом, и я ощутила, как у меня что-то внутри замирает, поддаваясь странному, похоже, волшебному, воздействию. Я попыталась отвести глаза, но у меня ничего не вышло — взгляд Тир-на затягивал, пронизывал до самых сокровенных глубин души. Я чувствовала, что сейчас она узнает обо мне все. Но тут пришла спасительная злость, а за нею и понимание, как следует поступить. Я постаралась изгнать из души все чувства и погрузиться в состояние раш-и. Не сразу, но мне это удалось. Вслед за этим я мысленно закрылась от красноглазой женщины, словно выставила между своим и ее разумом невидимый щит. Только тогда сумела опустить глаза и увидела руки Тир-на. Пальцы были нечеловечески длинными и заканчивались острыми, кривыми, как у хищной птицы, когтями.

— Ты сильна, — в грудном голосе женщины слышалась улыбка. — Я не успела увидеть того, что ты совершила. Обычно я не предлагаю этого, люди находят меня сами, а я решаю, внять их просьбе или нет. Но ты не такая как остальные. Хочешь, я обращусь к Лак'хе и предскажу твое будущее?

Еще одна колдунья по мою душу! Хватит с меня и предсказания Одноглазого Улафа. Я отрицательно покачала головой.

— Да ты что, сестренка?! — возбужденно прошептала Большая Бет. — Такое раз в жизни бывает! Это ж ольда! Нам она гадать не захотела!

Ольда? Мне это ни о чем не говорило. В Т'харе такие существа не живут.

— Но должна тебя предупредить: я увижу не только твое будущее, но и прошлое, — проговорила Тир-на. — Быть может, ты этого боишься?

Мне становилось все любопытнее. Хоть и говорят, что нельзя испытывать Лак'ху, но может быть стоит попробовать? Вдруг ольда сумеет назвать тех, кто меня подставил?

— Хорошо, — решилась я. — Что нужно делать?

Тир-на присела рядом со мной.

— Покажи правую ладонь.

Я протянула женщине руку. Та провела по ладони острым, твердым, как сталь, когтем, внимательно вглядываясь в переплетение линий.

— Теперь левую...

Соседки замерли, в наступившей тишине слышалось только их тяжелое дыхание. Наконец ольда произнесла:

— На твоих руках кровь.

— Ха! Я ж говорила! — торжествующе выкрикнула Бет, но тут же осеклась под тяжелым взглядом Тир-на.

— Так и есть, — я изо всех сил старалась сохранять спокойствие. — Я — воин, и мне приходилось убивать.

Ольда отрицательно покачала головой.

— Нет. Это кровь невинных.

Я вырвала свою руку:

— Ты ошиблась, гадалка. Я не убийца.

Бет испуганно охнула, на лицах ее подружек читался суеверный ужас. Все они будто ждали, что Тир-на испепелит меня на месте. Но та восприняла мою резкость спокойно.

— Я проверю, орка. Подожди.

В ее когтистых пальцах словно сама собой появилась стопка небольших картинок.

— Священные карты Лак'хи! — выдохнула Дешевка.

Ольда стала раскладывать картинки на нарах. Я с интересом разглядывала странные, полустертые временем рисунки. Лицо Тир-на оставалось невозмутимым, но голос слегка дрогнул, когда она сказала:

— Это правда, Мара. Ты убийца. Но только в будущем.

Я усмехнулась:

— Если только убью кого-нибудь из надсмотрщиков на рудниках.

Ольда не приняла моего шутливого тона.

— Я не вижу в твоей судьбе узилища. Все переменится, и очень скоро. Будь осторожна, орка. Иногда свобода опаснее неволи.

— Спасибо за предупреждение, — ответила я. — Но ты напрасно тревожишься обо мне. Настоящий воин никогда не поднимет руки на невинного.

Тир-на снова накинула капюшон, давая понять, что разговор окончен, и проплыла к своему месту. Я же улеглась на нары, отвернувшись лицом к стене. Сама того не желая, я была несколько смущена гаданием ольды. Меня не испугало бы предсказание смерти — орки не приучены ее бояться. А вот убить невинного — страшный, несмываемый позор. Я пыталась думать о том, кто и зачем убил Ранвальда, но против воли снова и снова вспоминала слова гадалки. Наконец, я уснула.

Наутро за Большой Бет пришли стражники.

— Прощайте, девки, — сказала толстуха. — Может, и свидимся на рудниках.

Днем в камеру заглянул тюремщик и с опасливой вежливостью проговорил:

— Леди Тир-на, вы свободны. Ваш супруг внес выкуп.

Ольда неторопливо поплыла к выходу. Проходя мимо меня, она откинула с лица капюшон и тихо произнесла:

— Будь осторожна, Мара.

На мгновение наши взгляды встретились. Гадалка дружелюбно улыбнулась, открывая белоснежные игольчатые зубы.

— Да хранит тебя Лак'ха...

Вечером забрали на пересылку Ржу и Дешевку. Глухо переругиваясь, женщины покинули камеру. Я осталась в долгожданном одиночестве — подселять новых соседок тюремщики не торопились. Постаравшись использовать дарованную мне передышку со смыслом, я перебирала в памяти всех, кому могло быть выгодно мое заключение, да так ничего и не придумала. Выкупить меня было некому, оставалось лишь ждать пересылки. Поэтому слова тюремщика, появившегося следующим утром на пороге камеры, стали для меня полной неожиданностью:

— А ты везучая, орка! За тебя внесен выкуп. Следуй за мной, тебя ждут.

Я уже раскрыла было рот, чтобы сказать, что произошла ошибка, но вовремя одернула себя. Врать не надо, надо только промолчать. Я молча вышла вслед за стариком, который препроводил меня в низкую сторожку, прилепленную к зданию тюрьмы. Навстречу мне со скамьи поднялся светловолосый мужчина в темной одежде.