Призрачное бормотание на краю слуха стало громче, голоса слились, превращаясь в вой, схожий с воем ветра в многочисленных щелях. Ни один волосок не шелохнулся у меня на голове, высокое пламя свечей тоже оставалось ровным, но столбики дыма закрутились спиралью, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. Воронки миниатюрных торнадо слепо шарили по потолку, не выходя, впрочем, за пределы воображаемой проекции нарисованного кровью квадрата, потом начали сливаться, превращаясь сначала в конус, а потом в некое подобие бешено крутящегося копья, центральной осью которого была струйка дыма, тянущаяся от свечи у моих ног. Копьё нацелилось в центр потолка, на мгновение замерло, а потом стремительно пронзило его, потащив следом за собой и меня. Нет, сама я продолжала прочно стоять на полу, в центре нарисованной мной магической фигуры. Но у меня было чувство, будто часть меня выдернули из тела, и теперь я видела происходящее в верхней комнате куда лучше, чем то, что находилось вокруг. В висках заломило, но я ничего не могла поделать — только смотреть.
Красный вихрь вырос из пола и тут же ринулся к лежащему на постели мальчику, мгновенно разделяясь на пять частей. Сидевшая рядом с постелью женщина в белом халате вскочила, выронив книгу, и кажется, попыталась сотворить какое-то колдовство, но никакого результата её жалкие потуги не имели. Красные нити оплели детское тело, проникая внутрь, и коснулись того, что было внутри. На мгновение броллахан оказался закутан в красную сеть, и мне показалось, что сейчас его либо задушит, либо выдернет из его вместилища. Но я ошиблась — он начал выходить сам. Хлынул разом во всех направлениях вдоль опутывающих его нитей, словно они и впрямь пробили крошечные бреши в удерживающем его заклинании.
В комнате потемнело. Нечто, похожее на густой дым, заклубилось вокруг кровати, оно становилось всё гуще, и вот уже перед остолбеневшей медсестрой воздвигся клубящийся столб, и в нём блеснули красные искры глаз. Именно таким броллахана и описывали учебники, и был он, судя по всему, зол и голоден. И отнюдь не прочь подзакусить кем-нибудь, вознаграждая себя за вынужденное заключение.
Проклятье! Сиделка!
Дымный столб изогнулся, наклоняясь к новой жертве, и тут уже начавшие гаснуть нити заклинания прянули вперёд, опутывая броллахана новой сетью. И откуда только силы взялись — отчаянным усилием воли я запрещала только что подчинившейся мне твари трогать такую близкую и желанную добычу. Если до этого я пыталась удержать беснующуюся лошадь, то теперь мне показалось, что я держу в руках вожжи взбесившейся упряжки. От напряжения потемнело в глазах, хрустнули зубы, и мозги в голове, полное впечатление, стали плавиться и слипаться в бесформенный ком. Но я выдержала. Броллахан беззвучно, но от того не менее пронзительно взвыл, так что завибрировали все кости в моём теле... и вдруг провалился вниз, оказавшись прямо передо мной. Трогать медсестру я ему запретила, но вот запретить нападать на саму себя сил уже не было. И теперь рассерженный "дым" метался по ту сторону проведённой мелом черты, будучи не в силах проникнуть внутрь охранного круга.
Видение верхней комнаты померкло перед глазами, я снова была вся здесь, едва удерживаясь, чтобы не упасть на пол. Свечи всё ещё горели красным, но пламя уже опадало. А совсем рядом мерцали другие огни, тоже красного цвета. А я-то удивлялась, зачем нужен этот, никак не помогающий в колдовстве, дополнительный круг. Оказывается, затем, чтобы помешать чудовищу напасть на самого заклинателя. Создатели обряда учли всё, спасибо им за это великое...
Я облизнула губы и почувствовала на языке солёный вкус. Оказалось, что и губы и подбородок вымазаны в текущей из носа крови. Дрожащей рукой я вытерла её, но она тут же полилась снова. Нужно было применить магию, но я чувствовала себя слабей котёнка, а броллахан и не думал уходить. Сперва нужно как-то исхитриться и прогнать его, а уж потом тратить силы на приведение себя в порядок.
"Уходи! — мысленно приказала я твари. — Убирайся!"
Глупо, конечно, было думать, что он послушается простого приказа. Я ведь только что с превеликим трудом справилась с ним при помощи магии. Броллахан и в самом деле только глумливо взвыл, закрутился ещё быстрее, "дым", составлявший его тело, стал ещё гуще... и вдруг рассеялся. Совсем. Словно его и не было. Причём у меня возникло чёткое впечатление, что на прощание мне отвесили насмешливый поклон.
Я была настолько потрясена, что не услышала звука открывшейся двери. И только повернувшись в ту сторону, увидела, что она распахнута настежь. На пороге стояли господин Равикович, госпожа Голино и сиделка со второго этажа.
— Студентка Чернова заговорила о применении чёрной магии ещё вчера, — госпожа Голино смотрела только на ректора, не удостаивая меня взглядом. — Я запретила ей и думать об этом, но на всякий случай решила проследить, чем она займётся после своего ухода. Вскоре у меня не осталось сомнений, что она решила пренебречь моим запретом.
Господин ректор слушал её стоя. Рядом с ним расположился его заместитель, а господин Равикович подпирал входную дверь. Я, угрюмо насупясь, сидела на стуле у стены. Спасибо, хоть стул предложили, на ногах я сейчас держалась с изрядным трудом. За окнами кабинета гремела, смеялась, играла новогодняя ночь.
— Я пошла к господину Равиковичу с просьбой образумить его подопечную, но он сказал, что будет лучше, если мы подождём, пока Чернова не приступит непосредственно к колдовству. К сожалению, пока оно происходило, мы оказались не в состоянии попасть в комнату и как-то вмешаться.
Я удивлённо вскинула голову. А это ещё почему? Я вроде дверь не запирала. Впрочем, оно и к лучшему, войди они, и броллахан подзакусил бы ими за милую душу.
— Это правда? — спросил ректор у господина Равиковича.
— Да, господин Эйдлин, — подтвердил тот. — Именно так всё и было.
— А почему же вы, позвольте спросить, не попытались предотвратить готовящееся преступление?
— Моя вина, господин ректор. Я думал, мы с лёгкостью сможем прервать колдовство в самом начале, пока оно никому не успело причинить вреда. Вина же студентки Черновой должна была быть доказана. Если помните, ещё госпожа Фримэн предупреждала...
— Я помню, о чём предупреждала госпожа Фримэн, — прервал его ректор и впервые повернулся ко мне. До сих пор они вели себя так, словно меня в комнате не было.
— А вы что можете сказать в своё оправдание?
— Ничего. Мне не в чем оправдываться.
— Вот как? — прищурился господин Эйдлин.
— Да. Я сделала то, что должна была сделать. Вернее, то, что должна была сделать не я. И моё колдовство, чтобы там не говорил господин Равикович, никому не принесло вреда.
— Никому?! — взорвался Равикович. — А медсестра Пройс? Даже если отбросить судьбу мальчика...
— Господин Равикович, — мягко прервал его ректор, и мой наставник сразу замолчал, а господин Эйдлин снова повернулся ко мне.
— Откуда это у вас? — спросил он, указывая на лежащий на столе "Полуночный сбор".
— Взяла в библиотеке.
— В какой библиотеке?
— В здешней, штернштадтской. Она была среди книг, которые я разбирала в прошлом году по поручению господина Кокса.
— Очень интересно. Там были и другие книги по чёрной магии?
— Нет. Только эта.
— Почему же вы не отдали её библиотекарю?
— Не сочла нужным, — буркнула я.
— Вы её уже использовали?
— Нет, это было в первый раз.
— И то хорошо, — господин ректор качнул головой. — Милая девушка, неужели вы и в самом деле не понимаете, что натворили?
— Я спасла жизнь ребёнка.
— Спасли, быть может. Но кто знает, как это скажется на мальчике в дальнейшем? Воздействие тёмных Сил в столь юном возрасте... К счастью, Дара у него нет, но он и без него может натворить бед, обнаружив тягу ко злу. И всё в результате вашего неразумного — хочется думать, что только неразумного, а не преступного — поступка.
— О да, — со всем доступным мне сарказмом сказала я. — Вот если бы он умер, то не смог бы вообще ничего натворить, ни плохого, ни хорошего.
— Что с ней говорить, господин ректор, — вмешался Равикович. — Преступные наклонности налицо. Госпожа Фримэн, надеясь на лучшее, ошибалась.
Господин Эйдлин не ответил, задумчиво листая "Сбор". Потом положил книгу на место.
— Вот что, госпожа Чернова, покажите нам те книги, которые вы разбирали в прошлом году. Только, — он с брезгливой гримасой провёл рукой перед своим лицом, — прежде приведите себя в порядок.
В туалет, смывать остатки крови со лба и подбородка, я отправилась под конвоем госпожи Голино и господина Равиковича. Никогда раньше не замечала в нём особой враждебности ко мне, госпожа Фримэн временами бывала строже, но теперь, подумала я, дай ему волю, он надел бы на меня наручники. Когда я вышла из туалета, к нам присоединились ректор с заместителем, и все вместе мы вышли из больничного корпуса.
— Вот, — я махнула рукой на стопки книг в задней комнате, — вот они, те книги.
— Они все учтены? — спросил господин Равикович.
— Разумеется. Даже "Сбор".
Это была правда. Я собиралась вернуть книгу на место при первой же возможности, и потому не стала уничтожать карточку.
— Где эти карточки?
— В главном зале. Левый нижний ящик стола
Равикович вернулся в зал, остальные молча наблюдали за ним. Мой наставник пробежал пальцами по верхушке бумажной пачки, и над ней вспыхнула искра. Какой-то незнакомый мне вид поискового заклятия. Не прошло и секунды, как над стопкой карточек на букву "л" появилось призрачное изображение бумажного прямоугольника с неразборчивой надписью.
— К сожалению, юная леди нам соврала, — сообщил Равикович. — Тут была, по крайней мере, ещё одна книга. Да... Что-то об оборотнях. Куда она делась, любопытно?
Ах ты, чёрт. Ну кто бы мог подумать, что уничтожая карточку, я не уничтожаю память о ней? О чём я вообще думала, когда её писала?
— Так куда она делась? — повторил Равикович, глядя на меня.
— Не знаю, чём вы говорите.
— Прекрасно, — ровно сказал наставник. — А теперь снимите ментальную защиту и повторите сказанное.
Я молчала, понимая, что моё молчание красноречивее любых слов. Если я сниму щит, они тут же определят, что я вру. Но теперь это и так ясно. Сумеют ли они догадаться, куда я дела книгу? А что тут догадываться, оборотень был в Штернштадте совсем недавно. Ой, как бы не получилось, что я крупно подставила Кристиана. Если "Ликантропию" найдут у него, спустя столько времени он уже не сможет отовраться, что он, мол, не знал, что это такое.
— Что ж, студентка Чернова, — не дождавшись ответа, сказал ректор. — Сейчас вас отведут в комнату, куда доставят всё необходимое. И я убедительно прошу вас не пытаться самовольно её покинуть.
— Это что, арест?
— Если угодно, да.
Комната находилась в административном корпусе и была окружена такой магической аурой, что и кошка бы почувствовала. Размером она была чуть поменьше, чем те, в которых жили студенты, тоже с туалетом и душем, но рассчитана на одного. Вскоре туда принесли и мои вещи. Я не думала, что смогу заснуть, но упадок сил дал себя знать, и стоило моей голове коснуться подушки, как я провалилась в сон и проснулась далеко за полдень.
Кто-то, пока я спала, принёс завтрак, но дверь была заперта. Поев, я осмотрела свою тюрьму, пытаясь оценить наложенные на неё заклинания. Пожалуй, ректор мог бы и не предупреждать меня, одолеть такую защиту моих сил не хватит. Чтобы чем-то заняться, я принялась листать учебники, хоть и сомневалась, что меня теперь допустят к экзаменам. Вскоре пришла незнакомая женщина, принёсшая обед и забравшая грязную посуду. На вопрос, долго ли мне здесь сидеть, она только пожала плечами.
Тревога за Кристиана не проходила. Почему-то за него я боялась куда больше, чем за себя, до меня ещё не дошло, насколько крупно я вляпалась. Неколебимая вера в свою правоту делала меня смелой.
Моё заключение подошло к концу на другой день, ближе к полудню. За мной пришли двое незнакомых мне магов и повели наверх, в небольшой зал рядом с кабинетом ректора. Там обнаружилось целое собрание. Ректор, проректор, господин Равикович, госпожа Фримэн, госпожа Голино, ещё несколько преподавателей, и с полдюжины гостей, одного из которых я, кажется, видела — он был среди тех, кто приезжал за Кристианом. Я не была в этом уверена, но во мне впервые шевельнулась тревога. Мне предложили стул, одни из моих конвоиров сел с краю за длинный стол, за которым расположились ректор и гости, второй остался стоять рядом со мной.
— Вот она, — сказал господин Эйдлин. — Можете поговорить с ней самой.
— Что ж, госпожа Чернова... Студентка Чернова... — черноволосый человек рядом с ним наклонился вперёд. — Я думаю, вы понимаете, почему оказались здесь.
— Нет, не понимаю.
— Так позвольте вас просветить. Вы совершили одно из самых тяжких преступлений, какое только возможно в магическом сообществе — применили тёмную магию. Тем не менее, принимая во внимание вашу молодость и неопытность, а также отсутствие дурных намерений, мы готовы проявить к вам снисхождение. Именно поэтому, кстати, вы сейчас находитесь здесь, а не в зале суда. Но снисхождение возможно только в случае вашего раскаяния и добровольного сотрудничества с нами.
— Сотрудничать я готова. А раскаяние, извините... — я развела руками. — Чего нет, того нет. Я совру, если скажу, что раскаиваюсь.
— Но вы понимаете всю тяжесть вашего преступления?
— Нет, не понимаю. Я сделала то, что велел мне врачебный долг. Хоть я и не дипломированный врач, но я не могла оставить человека, тем более ребёнка, без помощи. И при этом никто не пострадал.
— И вам было не противно обращаться к этой Силе?
— Скорее страшно. Но она принесла пользу.
— Вы провели кровавый обряд. От тёмной магии отказались в том числе и потому, что она замешана на крови.
— Но я же никого не убила, и даже не ранила. Кровь была моя, а раз так, я могла распоряжаться ею, как сочту нужным.
— Вы нарушили закон, — резко сказал другой маг, сидевший справа от черноволосого. — Для вас это — ничего не значащие пустяки?
— То есть я должна была позволить ребёнку умереть?!
— Вы считаете себя вправе отбрасывать законы по своей прихоти...
— Ничего себе прихоть!
— ...по-видимому, вы полагаете себя превыше закона.
— Не себя. Создавшуюся ситуацию. И вообще, если ваши законы обрекают на смерть невинных людей, на хрена тогда такие законы?
— Давайте не будем превращать наше разбирательство в дискуссию на юридические и этические темы, — снова вмешался черноволосый, жестом останавливая своего соседа. — Кстати, об этике. Медсестра Пройс осталась в живых буквально чудом. Вы не только подвергли воздействию чёрной магии несовершеннолетнего, вы едва не совершили с её помощью убийство.
— Вот это — действительно моя вина, — признала я. — Не подумала, что броллахан может на неё напасть. Но произошло это по недомыслию, а не по злому умыслу. И потом, если бы я не была вынуждена проводить обряд втайне...
