Столкновение двух людских масс, еще более масштабное чем то, что случилось этим утром по другую сторону от каналов и стен Южной столицы Империи, произошло на пологой приморской равнине, покрытой высокой сочной травой. Наемники, задачей которых было прорвать вражеское построение первым же ударом, справились со своей миссией просто отлично. Делать ставку на них в оборонительной стратегии было бы не слишком разумно, ведь слаженность и общее взаимодействие между раздробленными группами было не на высоте, зато в вопросах нападения эти ребята были подготовлены отменно. Не давая юнь перестроиться и задержать их прорыв, воины торговых домов буквально разделили главные силы южных захватчиков на две части, а удары солдат абордажа на флангах не позволили остальным частям царской армии быстро разгромить ополчение или хотя бы потеснить его обратно к Таури.
Как оказалось, достигнутое преимущество было недолгим. Корпус лим-бо, до того державшийся в резерве у юнь, выдвинулся на передовые позиции, обходя наемников по правому краю, и буквально в считанные минуты растер в кровавый фарш несколько сотен добровольцев, оказавшихся у него на пути. Ополчение городских кварталов дрогнуло от яростного и неудержимого напора элитных штурмовых бойцов, и единый строй в порядках Империи рассыпался также быстро, как и был собран в начале сражения.
Покончив со слабым противником, обратившимся в бегство, лим-бо врубились в ряды купеческой охраны, но в этот раз столкнулись с соперником достойным грозного имени смертоносных латников. Наемники сражались отчаянно и не менее яростно, заставив лим-бо увязнуть в своей массе, и не давая штурмовикам возможности развить свой первый успех. Все прочие ополченцы, за исключением тех, кто угодил под удар лим-бо, также продолжили битву с юнь с не меньшим берсеркерским остервенением. Хотя если бы не сохранявшееся и здесь превосходство сил Империи в стрелках и машинах, вряд ли бы это противостояние могло бы сложиться на равных.
Самое страшное сражение в истории Таури к тому времени кипело уже по всем городским окрестностям, на земле и на морском мелководье, на палубах кораблей, в русле и по берегам священной Матери-Чаан, в болотистых низинах и на песчаных береговых дюнах. Стоны тысяч умирающих и раненых, сотни предсмертных проклятий, свист стрел и звон металла, треск ломающихся бортов и срежет метательных механизмов — всего этого было так много, что даже прозрачный воздух начинал казаться вязким и плотным от звуков. Но больше всего в этот день было крови, пролившейся на землю и в воду столько, что ее хватило бы на то, чтобы заполнить собой все искусственные пруды Золотого Дворца в блистательной Хэйан-кё.
Флотоводцы Юнь не могли не прореагировать на дерзкую выходку куай-сё, пытавшихся разграбить их береговые склады. Четыре крупных галеры и не меньше десятка мелких судов отделились от основной массы флота, полукругом обходя имперские гребные корабли с разных сторон и пытаясь прижать их к берегу. Хайтин Реёко Кэй принял, в ответ на это, решение идти в лобовую атаку.
Остатки речной эскадры Чаанцзянь уступали противнику в количестве орудий, в численности экипажей и в пространстве для маневра. Однако на царских судах по три четверти команд состояли из молодых неопытных матросов, в то время как на всех куай-сё каждый из воинов хайтина Кэя ходил под парусом не меньше шести-семи лет.
Перестрелка между сближающимися судами вышла быстрой и сумбурной, имперцы рвались на абордаж, не считаясь с потерями и повреждениями, а капитаны зелено-золотых галер слишком поздно сообразили, что держаться на расстоянии и использовать свое весомое превосходство в артиллерии будет выгоднее, чем позволить вражеским солдатам ворваться на собственные палубы. Тем не менее, Судьба сегодня благоволила Империи, если конечно, считать то, что получилось в итоге, удачным завершением дня для жителей и защитников Таури.
"Императорский рейдзё" сумел сцепиться бортами с самым крупным из кораблей Юнь, представлявшим собой могучую двухпалубную галеру, имевшую широкий нос и превосходившую флагман Реёко в длину почти на полкорпуса. Другая куай-сё уже приближалась с иной стороны к юньскому судну, но его экипаж был сейчас занят совсем иной проблемой. Борта и днище "Рейдзё" были пробиты во множестве мест и, по сути, корабль держался сейчас на плаву лишь за счет многочисленных веревок с абордажными крючьями. Соленая вода уже затопила всю весельную палубу куай-сё, а устойчивость вражеской галеры все-таки была не столь запредельной, чтобы и дальше продолжать удерживать такой балласт. Тонущий "Рейдзё" непременно утащил бы за собой на дно своего противника, что было бы весьма символично, но юнь и сами прекрасно это понимали. Пока матросы галеры всячески старались расцепить суда, команда хайтина Кэя напротив, пыталась как можно быстрее перебраться на чужие палубы. И хотя численность и в этой ситуации была на стороне южных захватчиков, имперские моряки и солдаты абордажа уверено прокладывали себе путь, сумев захватить всю носовую часть галеры и практически полностью очистить от врагов ее внутренние палубы и трюмы.
Бросать "Рейдзё" Кэю откровенно не хотелось, но хайтин понимал, что это необходимо, и потому покинул тонущую куай-сё одним из последних. На главной палубе его уже поджидал теплый прием от лица тех, кто все еще считал новый корабль Реёко своим собственным. Хайтину пришлось спешно устранять это заблуждение, и уже в который раз за его долгую службу немаловажную роль здесь сыграли боевой опыт и непредсказуемый стиль "воина воды".
От невысокого кряжистого тяжеловеса противник почти всегда ожидал лишь обычных прямолинейных, но сильных ударов. Такие воины по определению должны сражаться грубовато, без лишних изысков и финтов, добиваясь в итоге победы не столько хитрыми изощренными приемами, сколько собственной выносливостью и бесконечными выматывающими атаками в сочетании с такой же простой защитой. Редкие исключения, по мнению Реёко, лишь подтверждали это правило. Только раз ему встретился противник, оказавшийся достаточно быстрым и везучим, чтобы предугадать и оценить истинные способности хайтина Кэя. Тот пожилой ракурт засел в памяти у него на всю оставшуюся жизнь, и даже на смертном одре "воин воды" ожидал теперь его появления в череде воспоминаний, когда собственный разум Кэй окончательно исчезнет в горячечном бреду. Поединок с безымянным воином, чьи одежды не украшали ни цветастые гербы больших семейств, ни многочисленные трофейные драгоценности, продлился не менее получаса, и Реёко никогда не вспоминал о том случае с радостью или с удовлетворением. Никогда прежде он не был так близок к смерти, как в тот самый раз.
Матрос-юнь, зычно крича, бросился на хайтина, едва спрыгнувшего на дощатую палубу, замахиваясь прямым "морским" палашом. Реёко легко отбил его выпад, и клинок его абордажной сабли, описав замысловатую петлю, рассек неудачливого врага от плеча до пояса. Следующий противник даже не успел ударить. Третьего Кэй заколол наградным хайтин-хэ, который держал в левой руке, толкнув перед этим в сторону противника тело его предшественника, которое налетело на того тяжелым мешком. Куда именно стоит прокладывать себе путь, Реёко прекрасно знал. Сердце и мозг любого корабля — это его командирский мостик. Тот, кто удерживает это место, тот и контролирует судно, не столько даже тактически, сколько просто в моральном плане.
Быстро шагая по палубе и обрастая свитой из имперских воинов, подобно гигантской морской акуле, таскающей за собой целый косяк мелких хищных рыбешек, Реёко с пугающей скоростью устранял со своей дороги любого, кто пытался ему помешать. В половине случаев, хайтин даже и не пытался убить врага, подсеченной ноги или сломанной челюсти было порой вполне достаточно. Задержек и филигранной расправы удостаивались лишь самые назойливые, остальных Реёко просто бросал "на растерзание" своим спутникам.
Не прошло и часа, как желтое с красным знамя, трепетавшее на вершине главной мачты, оказалось спущено, и его место тут же занял сапфировый вымпел с черными иероглифами, обозначавшими демонического обитателя подводных глубин. Натянутые абордажные тросы вскоре тоже были обрублены один за другим, и корпус "Императорского рейдзё", верно служившего своей команде почти два десятка лет, медленно стал погружаться в холодную пучину моря. Пленных юнь загнали в отсеки для гребцов, своих раненых разнесли по кубрикам экипажа. Семь куай-сё, сумевших пережить сражение и не потерять способности к перемещению, вместе с еще двумя захваченными кораблями двинулись обратно в сторону порта, следуя в кильватере за своим новым флагманом. Вместо разграбления берегового лагеря, Реёко вынужден был ограничиться лишь его обстрелом из уцелевших бортовых установок, но для чего-то большего у него не оставалось уже ни людей, ни времени.
Сражение при Таури, как впоследствии назовут эти события историки-писцы из императорских архивов, длилось до самого заката. В каких-то местах схватки иногда стихали на время, чтобы потом возобновиться вновь, но полное спокойствие установилось лишь с наступлением темноты.
Самый жестокий участок битвы выпал на долю кораблей из речных эскадр Камо и Синцзян. Многие куай-сё лишились большей части своих экипажей, а такелаж, весла и борта были серьезно повреждены у всех без исключения. Два судна затонули прямо во время сражения, еще один корабль был вынужден выброситься на мель у северного берега, где на него тут же накинулись отряды юньских солдат, пылающие жаждой мести. Команда судна билась отчаянно, а их товарищи с других куай-сё несколько раз порывались прийти к ним на помощь, но плотный огонь вражеских батарей не позволил им сделать этого. К вечеру на борту корабля уже не осталось живых, но и все мелководье вокруг разбитого и горящего корпуса оказалось в итоге просто завалено окровавленными трупами южных захватчиков.
Уже в сумерках две самых непострадавших из куай-сё подошли к берегам Гункань и забрали с острова, значительно поредевшие, силы десанта и экипажа "Железной длани". После того, как им удалось уничтожить саперные части, развернутые на месте бывшей ставки генерала Окцу, солдаты Империи сумели дважды отбить попытки юнь вернуть себе контроль над островом, но цена за эти победы была высока. Уцелело лишь двести бойцов, невредимыми из которых не остался уже не один.
Обе больших группировки оборонявшихся, "выведенных в поле" к северу и к югу от города, медленно оттянулись обратно под защиту стен Таури. Добиться кардинального превосходства или уверенной победы никто из них так и не сумел. На севере к юнь успели подойти несколько тысяч свежих воинов из числа переправленного подкрепления, на юге — лим-бо так и не позволили потеснить царскую армию с занятых рубежей. Южная эскадра возвращалась к родным причалам подобно огромному израненному зверю, а состояние у людей тайпэна Руо Шеня было ничуть не лучшим, чем у всех остальных.
Согласно поименным перечням армейских интендантов суммарные потери имперского войска за этот день превысили три тысячи человек убитыми, а раненых было почти вдвое больше. Основная часть погибших приходилась на отряды ополчения, в особенности пострадали те, кто предался позорному бегству и стал легкой добычей для преследовавшей их кавалерии. Еще практически полностью оказались вырезаны три сотни добровольцев, состоявшие из юнь, проживавших в Таури. Именно они встали на пути у вражеских всадников, защитив собой всю остальную армию от опасного прорыва в тыл. Погиб староста юньского района Зэн Юрчи, погибли многие известные мастера из его квартала, погибли сыновья всех самых богатых семейств и работники крупных цехов самой большой этнической диаспоры Таури, и уже никто после случившегося даже за глаза не осмеливался говорить о возможном шпионаже или предательстве с их стороны. Южная эскадра лишилась двух тысяч солдат и матросов, столько же были ранеными, а судьба еще почти восьмисот оставалась неизвестной, но вносить их в посмертные списки храмов и гуань никто не спешил. Из семидесяти крупных кораблей тайпэна Шеня уцелело пятьдесят два, но выйти в море и вновь сражаться могли из них теперь только двадцать. Четырнадцать галер Юнь привели в порт в качестве трофеев, но к военному делу из них тоже были пригодны только лишь три или четыре.
Радовать в этой ситуации могло только одно — положение дел во вражеской армии было просто катастрофическим, особенно по сравнению с делами городского гарнизона, имевшего, в отличие от противника, довольно комфортные условия для "зализывания ран". По самым скромным подсчетам чиновников дзито Тогу Синкая, и самым оптимистическим оценкам со стороны самих юнь, вместе с генералом Окцу этой ночью на погребальные костры отправилось около семидесяти сотен солдат и офицеров. Почти четыре тысячи сгинули в море на поживу чайкам и рыбам, и больше пяти тысяч оставались в полевых лазаретах. Многие раненые умерли в течение первых часов, в отличие от имперского войска у юнь не было подмастерьев армейских лекарей, которые рискуя собственной жизнью, вытаскивали бы бойцов прямо с поля боя, оказывая им первую помощь, как правило, сразу же на месте. Врачеватели южных захватчиков приступали к своему делу только, когда "больных" доставляли в госпитали их товарищи или посмертные команды, искавшие выживших уже после сражения.
От артиллерии Юнь уцелело где-то две трети, но настоящей осадной техники среди сохранившегося парка не было. А вот флот южан просто перестал существовать. Три десятка разбитых кораблей, уткнувшихся носами в песчаный берег не были до сих пор уничтожены имперцами только потому, что им самим сейчас попросту не на чем было воевать. Но суда Южной эскадры еще можно было починить, а вот затонувшие галеры у рифовых молов, ограждавших проходы к Таури, не в силах была поднять со дна уже никакая магия.
Так или иначе, но продолжать осаду города было бы теперь для юнь чистым самоубийством. Поддержание полноценного кольца окружения требовало, с учетом караульных смен и резервных команд, по меньшей мере, пятнадцати тысяч здоровых воинов, а новый командующий пятой армии имел на руках лишь чуть больше десяти, озлобленных и усталых, лишенных законных трофеев в Имабаси, и обремененных множеством раненых. Тридцать сотен матросов, оказавшихся на берегу и вынужденных примкнуть к сухопутным силам, лишь добавляли неразберихи. Только наличие запасов провианта и уцелевшие обозы позволяли юнь надеяться на возможность удачного отступления, и выбирать им по большому счету было не из чего.
На третий день после Сражения при Таури, пятая армия начала собираться в путь. Защитники города наблюдали за этим с радостью, но без веселья. Отпускать теперь своего врага так просто Хань и Куанши не собирались. Известие о выступлении тайпэна Ваня из Вулинь и о его первых стычках с авангардами четвертой армии вторжения пришли этим же днем с голубиной почтой.
Глава 9.
Маниакальная осторожность, проявленная юнь в последние дни осады, была вполне объяснима, а опасения южных захватчиков более чем оправданы. Хотя имперская армия и была не в состоянии быстро возобновить активные боевые действия, масштабные диверсии и массовые отравления по-прежнему оставались в числе тех "инструментов", которыми располагали защитники Таури. Самое же плохое для врага заключалось в том, что имперцы еще и мастерски умели этими средствами пользоваться.
