Главная роль

— Приказали стеречь меня? Говорить — не запретили?

— Нет, — после паузы ответил Септимий.

Максим, как и центурион, был уверен, что подобное запрещение разумелось само собой. Но отдельно упомянуто не было, а потому можно считать...

— Говори, — позволил Септимий.

— Хочу побеседовать с императором. Немедленно.

Центурион даже не усмехнулся подобной дерзости.

— Цезарь Август Домициан сам пришлет за тобой.

— Тогда — с начальником гвардии.

— Его нет на Палатине.

— Тогда — с императрицей Домицией.

Септимий промолчал. Отступил назад и сделал движение, точно желая захлопнуть дверь. Максим схватил его за руку.

— Подожди! Слушай. Я говорил. Участь Домициана решена. Нужно встретиться с Домицией. От этого зависит главное. Сразу придет Траян? Или прежде будет Нерва?

Центурион разом утратил бесстрастность.

— Нерва?! Этот... паралитик?!

— Хочешь ему служить? Хороший император. Слаб, немощен. Походы не возглавит, армию не наградит. Решать за него станут сенаторы...

Центурион схватил Максима за ворот туники и выбросил в коридор.

— Идем!

— Куда?

— К Августе Домиции!

...Максим не ведал, какими обещаниями или угрозами Септимий заставил служанок потревожить покой Августы. Знал одно: не прошло и четверти часа с того мгновения, как рабыня исчезла в дверях опочивальни, а его уже провели к императрице.

Овальную комнату озаряли десятки светильников, вставленных в хрустальные канделябры. Отблески пламени играли на стенах, украшенных серебром и перламутром. Поблескивали золоченые капители колонн.

Императрица стояла, опираясь рукой на маленький круглый столик. Веки ее чуть припухли и глаза покраснели, как у внезапно разбуженного человека. Покрывало, расшитое мелким жемчугом, сползло с головы, густые пряди волос рассыпались в беспорядке.

Высокая, полная, с массивными чертами лица, она не была хороша, но бесспорно, могла нравиться, даже опьянять. От нее исходило ощущение удивительной, завораживающей силы.

Домиция смотрела внимательно, пристально, пронзительно. Узнав Максима, чуть улыбнулась.

— Прорицатель! — сказала она глубоким, многострунным голосом. — Отчего ты не пришел раньше? Я ждала. Думала, поспешишь.

— Поспешу?.. — переспросил Максим.

— Да, поспешишь назвать роковой день, когда моему царственному супругу будет грозить смертельная опасность. Ты понимаешь? Я должна знать загодя, чтобы предотвратить покушение.

Никогда прежде не видел Максим таких беспощадных глаз. Сразу стало ясно: Домициан обречен. До сих пор, вероятно, его спасало то, что Домиция не желала расставаться с титулом Августы, покидать Палатин. Но теперь готовилась принести эту жертву.

Максим сразу сообразил, какой опасный разговор предстоит. Не мог даже решить, чью игру взять за образец: Вячеслава Тихонова в "Семнадцати мгновениях весны", Олега Даля в "Операции Омега" или Донатаса Баниониса в "Мертвом сезоне"? После долгих колебаний выбрал: Юрия Соломина в "Адъютанте Его Превосходительства".

Да, именно так. Невероятная выдержка в сочетании с безграничной отвагой. И при этом — безупречные манеры.

— Ты уверен, Цезарю грозит опасность? — настаивала Домиция.

"Уверен — с первого часа, как увидел тебя, Августа".

— Да.

— Когда же свершится предначертанное?

— Когда?

Максим не сомневался: Августа убеждена, что заговор существует. Хочет знать планы заговорщиков. Уверять, что никакого заговора нет, бессмысленно. Не поверит.

— Скоро.

— Это ужасно, — сказала Домиция. — Неужели ничего нельзя изменить?

— Ничего, — успокоил ее Максим.

Домиция села на кушетку.

— Бедный Цезарь! Каким великим правителем он... был.

— Да, — согласился Максим, вспоминая поговорку: о покойниках ничего, кроме хорошего. — Прозорливым...

— Прозорливейшим, — подхватила Домиция. — Чувствовал, что его убьют. Казнил по одному подозрению.

— Мудрым, — подсказал Максим мягким и вежливым тоном Адъютанта Его Превосходительства.

— Мудрейшим. Философов изгнал: ни в чьих поучениях не нуждался.

— Справедливым.

— Справедливейшим. Ни цвет юности, ни седины осужденных не могли смягчить приговора.

— О нравах заботился.

— Еще как! — поддержала Домиция. — Иной бы гневом своим обрушился на всякую мелочь, на сводников, содержателей лупанаров. А он покарал весталку.

— Полководцем был.

— Великим! Не забывал справить триумф после каждого поражения.

— Актеров оберегал.

— От зрителей, — глаза Домиции сверкнули. — И зрителей — от актеров.

Максим поежился. Верно, Домициану пришлось немало потрудиться, чтобы удостоиться подобной ненависти.

— Какая утрата для Рима, — вздохнула императрица. И сразу перешла к делу: — Кто же осмелится? Кто-нибудь, несправедливо обиженный? Согласится погибнуть, лишь бы отомстить?

Максим прекрасно понял намек. Домиция полагала, убитый горем Марцелл не побоится поднять кинжал на Цезаря.

— За обиженным следят. Не удастся.

Августа чуть сдвинула брови. Сказала как бы про себя:

— Правильно.

Указала Максиму на табурет. Актер послушно сел. Императрица решительно проговорила:

— Ты прав, Марцеллу приблизиться к Цезарю не дадут. А действовать нужно быстро. Чем больше пройдет времени, тем скорее кто-нибудь проговорится.

Максим не мог объяснить, что проговариваться некому. Заговорщиков пока только двое — он и Домиция. Но для Августы он — связующее звено между ней и мятежными сенаторами. Пусть так. Отступать поздно. "Да и не женщине же подготовлять убийство, хотя бы и Августе!"

— Когда? — спросил Максим с непреклонной решимостью Адъютанта.

— Завтра.

— Э-э... — Максим не был уверен, что проживет так долго. — Утром Цезарь призовет меня...

Домиция понимающе улыбнулась.

— Утром он отправится в сенат. Потом — обед, потом — термы. И лишь затем наступит твоя очередь. Если наступит...

— Значит, завтра?

— Днем, — уточнила Августа. — Вечером император передаст начальнику гвардии списки неугодных. Там может стоять и мое имя. Все должно кончиться раньше.

Максим понял. Домициан замыслил расправиться с женой. Она догадалась об этом и желала опередить супруга. Прорицатель-заговорщик явился весьма кстати.

— Кто вправе подойти к императору?

Она ответила неопределенным жестом:

— Многие.

— Наедине?

— Император не бывает один.

— Когда меньше слуг?

Она подумала:

— В термах... В спальне...

— Крикнет стражу.

Тонкие губы Домиции изогнулись в улыбке.

— У меня есть друзья среди преторианских начальников. Часовые... ничего не услышат.

Максим усомнился:

— Касперий Элиан предан императору.

— Его не окажется рядом. Или... тоже умрет.

— Нет, — быстро сказал Максим. — Не нужно.

"Довольно крови!"

— Элиана любят в гвардии?

— Пожалуй, — согласилась императрица.

— Не нужно озлоблять солдат — взбунтуются.

Домиция задержала на нем взгляд, улыбнулась.

— Сенатор Марцелл нашел прекрасного советчика.

Максим поклонился. Адъютант Его Превосходительства был скромен.

— В спальне, — решила Августа. — Легче запереть двери. Только... как зазвать днем?

— Просто. Пусть подойдет слуга. Скажет — хочет предупредить о заговоре. Наедине.

Домиция вновь подарила его долгим взглядом. У Максима внезапно стало мерзко на душе. Как-никак, затевал убийство. "Дело не в жалости. Домициан казнил, не задумываясь. Заслужил эту участь". И все же требовалось переломить в себе что-то.

Он вырос в благополучные времена. Не случалось противостоять злу с оружием в руках. Потом времена изменились. Но внутренний запрет остался прежним.

Что ж, теперь он попал в мир, где ни один мужчина не замедлит обнажить меч, защищая себя, семью, страну.

— Допустим, с императором свершилась беда, — предположила Домиция. — Сенаторы потребуют казни виновных.

— Сомневаюсь, — Максим прекрасно помнил, что Домициана никто не оплакивал. Напротив: сенаторы долго ликовали. — Сенаторы поспешат выбрать нового императора.

— И он покарает убийц.

"Нерва? Не думаю. Как и Марцелл — одобрит свершившееся".

— Новый император будет обязан убийцам властью. И жизнью. Над ним тоже... занесен меч.

Императрица привстала от удивления: "Однако, Марцелл проворен. Успел решить, кто наденет венец".

— Кто же станет новым Цезарем?

— Человек, умудренный годами. Известный добрым нравом. Увы, слабый здоровьем.

— Сенатор Нерва? — перебила она.

По-видимому, знала о подозрениях супруга.

Максим не стал отрицать. "Из учебников истории известно: Домициана все-таки убьют, а Нерва сделается императором".

— Скажи, — Домиция внимательно посмотрела на него. — Сперва ты явился во дворец, желая выдать заговор. А теперь примкнул к заговорщикам. Что заставило тебя так поступить?

Максим помедлил и сказал откровенно:

— Жестокость Домициана.

— Жестокость, — негромко подтвердила Августа. — Сколько жертв.

Отвернувшись, произнесла чье-то имя, Максим не расслышал. Вспомнил о казненном актере, которого, по слухам, Домиция любила.

— Не осмеливаюсь противиться воле богов, — медленно и веско промолвила императрица. — Неумолимые парки прядут нить жизни, они же обрезают ее. Спорить с ними не под силу никому из смертных.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. "Кажется, именно я поддержал императрицу и составил заговор, — думал Максим. — Вот тебе и роль личности в истории!"

Домиция произнесла только одно слово:

— Кто?

Вопрос был понятен: кто возьмется за меч?

Только теперь Максим осознал, что браться за оружие придется не ему. Уж его-то Домициан не подпустит наедине!

— Кто не побоится? — спросил Максим самого себя.

Ответ пришел почти сразу же. Домициан неумеренно жесток с приближенными. Многие простились с жизнью. Многие ощущают императорскую немилость, трепещут в ожидании казни. Этим беднягам терять нечего.

Максим обратился к Домиции:

— Слуги боятся Цезаря?

— О, да. Император держит челядь в таком страхе, что... Каждый тревожится, доживет ли до конца дня.

— Не захотят ли раз и навсегда избавиться от страхов?

— Убив Цезаря? — с полуслова поняла Домиция.

"Великолепная женщина!"

Домиция хлопнула в ладоши. На зов явилась рабыня.

— Позови Энтелла.

Спустя несколько минут в комнату, кланяясь, даже не вошел, а проскользнул — словно тень по стене — смуглый черноглазый мужчина.

— Мой секретарь, Энтелл.

Секретарь стоял к Максиму вполоборота, демонстрируя великолепный греческий профиль. Улыбнулся — левым уголком губ. Правая половина лица, обращенная к Домиции, оставалась совершенно серьезной. Одним глазом секретарь смотрел на госпожу, другим — на Максима.

— Энтелл, — сказала императрица, — кто завтра командует часовыми?

Секретарь закатил оба глаза и замер. Спустя секунду глаза его вернулись в нормальное положение.

— Петроний Секунд.

— Утром я должна переговорить с ним.

— Да, божественная Августа.

— Чья очередь прислуживать завтра в императорской опочивальне?

Энтелл снова принялся искать ответ под лобной костью. Затем правый глаз уставился на Домицию, левый — на Максима.

— Спальника Парфения.

— Кажется, он твой друг?

— Как всякий, кто предан божественной Августе.

Оба глаза обратились к Максиму, затем — к Домиции.

— Хорошо. Разыщи его немедленно. Поговори...

Секретарь поклонился и бесшумно ускользнул.

— Энтелл... Парфений... Двоих достаточно?

— Хватило бы и одного Парфения. Но необходимо склонить на свою сторону и декуриона спальников.

— Согласятся?

— Парфений и Сатур? Думаю, да. Оба — люди мужественные... Идем!

Домиция поманила его за собой через несколько проходных комнат в отдаленные покои. Здесь царил полумрак. Светильники были погашены. Свет проникал из-за прозрачной занавеси, отделявшей вход в другой зал. По занавеси скользили тени. Обернувшись к Максиму, Домиция прижала палец к губам.

Тотчас вслед за этим раздался голос:

— Помнишь чужеземного предсказателя?

Максим тотчас узнал гортанный, с придыханием выговор Энтелла.

— Говорят, предсказание сбудется. Не далее, как завтра.

— Хорошо бы, — ответил другой голос, тусклый, невыразительный. Так порой говорят люди, пораженные смертельным недугом.

— Конечно, хорошо. Только само собой ничего не исполнится.

— Верно, — согласился Парфений.

— Нужно исполнить, — подсказал Энтелл.

— Кому? — бесцветный голос обрел некоторые краски; Парфений явно прозревал ответ.

— Человеку мужественному... Отважному... Найдется ли такой?

Наступила пауза. Максим ждал ответа. Судя по частому, прерывистому дыханию Домиции, невозмутимая Августа изнывала.

— Найдется ли отважный? — усмехнулся Парфений. — Лучше скажи: мудрый. Ты не по своей воле пришел ко мне, верно? Подожди, не перебивай! Сам бы ты не решился. Но того, кто тебя послал, боишься больше, чем Цезаря... Молчи, слушай! Если я откажусь — не доживу до утра. Если соглашусь... Может, умру не я, а Цезарь. Поверь, я достаточно умен, чтобы понять это.

— Как много слов! — не выдержал Энтелл.

Парфений хмыкнул.

— Вдруг завтра навсегда онемею?

— Глупости, — подбодрил Энтелл. — Тебе помогут. Завтра командует Секунд. Поставит таких часовых, чтобы слепы и глухи были. Клодиана знаешь?

— Помощника центуриона Септимия?

— Септимия не бойся. Петроний Секунд сообразит держать его подле себя. А Клодиан... Поддержит... если сам не справишься.

— Как пронести оружие?

— Часовые не станут тебя обыскивать.

— Не пойду же я через весь дворец с мечом или кинжалом! — вспылил Парфений.

— Придумаем. Теперь скажи... Сатур, начальник спальников... Не помешает?

Снова наступила томительная пауза. Одна тень скользила по занавеске — Энтелл ни минуты не мог постоять спокойно. Вторая не двигалась. Парфений не шевелился. Голос его опять звучал ровно:

— Не помешает? Поможет. Давно твердит: "Дождемся участи управителя Теренция! За какую вину его распяли?"

Домиция прикоснулась к плечу Максима. Следом за Августой актер возвратился в овальную комнату. На лицо Домиции легла тень утомления, однако Августа продолжала улыбаться.

— Оружие, — сказал Максим. — Пусть Парфений перевяжет руку, будто сломал. Кинжал спрячет под повязкой.

Не знал, сам это сочинил или вычитал у Светония.

Августа Домиция несколько мгновений не сводила с него взгляда. Потом легким движением руки позволила удалиться.

* * *

Центурион Септимий не задал ни одного вопроса. Они молча шли по тускло освещенным галереям дворца. Максим искоса поглядывал на суровое лицо Септимия. Чувствовал вину перед этим человеком, ибо уже вторично ему солгал. Себе в утешение предположил, что центурион верен приказу, а не императору.