Я обомлел. Это было сообщение от него. Только он мог написать такой бред, а я понять, что имел ввиду его величество.
— Что это? — Спросил Митька, заглядывая в записку.
— Не знаю. — Соврал я. Открыл пепельницу, уложил туда записку, достал зажигалку и поджёг. Когда микрокостёр догорел, растёр остатки в пыль.
— Ну, и зачем? — Снова спросил Митька.
— Так делают все разведчики в кино. — Ответил я.
— Ага. Только делают они это для того, чтоб никто больше не прочёл. А ты зачем?
— Затем же.
Митька многозначительно хмыкнул, и больше до самого Парижа не произнёс ни слова. Я тоже молчал, размышляя: "Зачем ему понадобилось так раскрываться?".
Глава 8
— Сейчас в гостиницу, приведём себя в порядок, и!.. — Прищурился, в предвкушении удовольствия, Митька.
Мы ехали по окружной дороге boulevards peripheriques, намереваясь проникнуть в центр Парижа через один из въездов, porte. Нам надо было попасть либо в район Елисейских Полей — Porte Maillot, либо на Монмартр — Porte de Clignancourt, или, как здесь говорят, Porte de la Chapelle. В любом случае, дорога не близкая. Скорее из-за пробок, чем из-за своей протяжённости.
— И что, вот? — Спросил я.
— Узнаешь! — Заговорщицким шёпотом сообщил Митька.
— Зачем тогда интригуешь?
— Я тебя познакомлю с очень интересными людьми.
— Ты сам-то с ними знаком? — Скептически заметил я.
— Как тебе сказать?..
— А вот так и скажи, что представления не имеешь. Я быстрей поверю.
— Вряд ли!.. Я действительно кое-кого из них знаю. Но кто будет там сегодня, не знает и сам господь бог. За одним исключением, конечно.
— Твоего знакомого, без которого ничего бы не состоялось.
— А как же!..
— Ну, тогда помолчи. Лучше на виды города полюбуйся.
— Да они мне уже осточертели. — Отмахнулся Митька. — Я здесь, можно сказать, как дома.
— А я впервые.
— Неужели?! — Искренне удивился Микешка. — Тогда смотри, мешать не буду.
Мы возвращались с переговоров, которые состоялись в Британском Ренне. Наши возможные партнёры оказались людьми хорошими, но деловыми назвать их было бы весьма затруднительно. Удались переговоры или нет, лично я так и не понял. Хотя мой напарник был вполне доволен.
На обратном пути Митька решил сделать небольшую остановку в Париже, чтобы провернуть какую-то свою махинацию. Приехали мы поздно ночью. Представитель дружественной фирмы ожидал нас, стоически борясь со сном. На радостях, он доставил нас в гостиницу не с ветерком, скорее ураганным методом!.. Вместо получасовой езды, мы добрались минут за пятнадцать, двадцать!!! Рекордное время, как показало дальнейшее наше пребывание в столице Франции.
За всё время переговоров, не было возможности ознакомиться с городом хотя бы поверхностно, не говоря уже, чтобы посетить ближайший музей, коих тут на каждом шагу по полусотне. Нас забирали из гостиницы рано утром, до завтрака, и привозили поздно вечером далеко за полночь. Честно говоря, от такого насыщенного общения голова трещала, и видеть никого уже не хотелось. Сегодня переговоры закончились рано, около пяти часов вечера, и лично я собирался пройтись по вечернему Парижу. Однако, гнусный Митька задумал извести меня бесконечными разговорами и встречами.
— Мить, может, сегодня отдохнём от твоих знакомых и друзей? — Вкрадчиво начал я.
— Дуралей ты. — Хмыкнул Митька. — Ты себе не представляешь, от чего отказываешься.
— Ладно. Чёрт с тобой. — Тяжело вздохнув, согласился я. — Но, это в последний раз.
— Что именно?
— В последний раз я езжу с тобой в командировку.
— и это правильно! — Неожиданно радостно воскликнул Митька. — В следующий раз ты поедешь с личным секретарём-референтом и переводчиком. Возможно, в одном лице.
— Не понял?
— Всему своё время, дорогой мой дружище. Всему своё время.
Мы подъехали к гостинице, и разговаривать стало некогда.
В начале восьмого вечера наше такси подкатило к какому-то весьма респектабельному ресторану. Я так устал, что даже не удосужился взглянуть на его название. Всё сверкало и блестело, отражалось и множилось от зеркал, стекла и света.
У входа нас ожидали
— Знакомься, — предложил Митька, — это господин Посадов Ефим Эдуардович. Поэт, писатель, журналист.
— Очень приятно. — Сказал я, пожимая довольно-таки вялую руку не молодого человека. — Простите, но я не читал ни стихов Ваших, ни книг.
— Не мудрено. — Ответил Посадов. — Я в России не печатаюсь, и переводами не занимаюсь.
— Вы пишете на французском? — Удивился я.
— А на каком, по-вашему, надо писать, живя во Франции? — Вопросом на вопрос ответил Посадов.
В холле нас встретил метрдотель и повёл кратчайшим путём к заказанному столику, за которым уже сидело несколько человек.
— Знакомьтесь, — предложил Посадов. — Князь Вадбольский Александр Николаевич, граф Бенингсен Юрий Адольфович, Дьяков Григорий Феодорович, свободный гражданин Гэлбрайтов Виктор Вениаминович. — Перечислил он поочерёдно, расположившихся за столиком, людей.
— Очень приятно, очень приятно!.. — Неуклюже бормотал я, не зная, что ещё можно и нужно говорить в подобных случаях.
— Перестаньте смущать молодого человека. — Прервал словесный поток посадова, князь. — Он и так уже готов бежать отсюда безоглядки.
— Извините. — Пробормотал я, и сел на указанное мне место.
— Посадов, как всегда, в своём репертуаре. — Сказал господин Гэлбрайтов, и посоветовал: — Не обращайте внимания.
— Простите, а почему свободный гражданин? — Осторожно поинтересовался я.
— Потому что в Париже живут либо титулованные особы, либо свободные граждане свободной республики. — Пояснил Гэлбрайтов.
— Это Посадов так шутит. — Заговорил граф Бенингсен. — Вы уже осмотрели город?
— Увы! — Я развёл руками. — Некогда было.
— Рекомендую! — Поднял палец граф. — Обязательно посетите церковь Сен-Рок. Там проходят концерты органной музыки. Хорошие органисты, прекрасная акустика, и вообще, великолепное место для отдохновения.
— Спасибо! Только не в этот раз. — Разочарованно сообщил я.
— Это почему? — Удивился граф.
— Завтра рано утром мы покидаем Францию. — Информировал Митька.
— А! Вон оно, в чём дело?! — Произнёс граф, и принялся что-то искать по своим многочисленным карманам. — Бывает.
— Тогда Вам сам бог велел отведать настоящей французской кухни. — Заявил Посадов.
— Я думал, что находясь во Франции, только этим и занимаюсь. — Сказал я.
— Не путайте обычные забегаловки с настоящей кухней. — Наставительно сказал Посадов. — В бесконечности национальной кухни отражается разнообразие природы и климата самой большой европейской страны. Горчица — дижонская, масло — нормандское, соль — с острова Ре, хлеб — из парижской булочной Poilane на улице Шерше-Миди. Рыбный суп буйабес (bouillabaisse) надо есть в Марселе, блины (crepes) — в Бретани, фондю — в Савойе, жареных угрей (fricasse d`anguilles) — в Бордо, а улиток (escargots) — в Бургундии!..
— В граничащем с Германией Эльзасе любят choucroute — сосиски с тушёной капустой, — продолжил Гэлбрайтов, перебив пламенную речь Посадова. — Вокруг Перпиньяна, во французской части Каталонии, готовят наполовину испанские блюда.
— Я бы попросил!.. — Слегка обиделся Посадов.
И всё это есть в Париже. — Громогласно закончил Гэлбрайтов.
Князь слегка поморщился, выражая тем самым своё неудовольствие толи громким голосом Гэлбрайтова, толи его бесцеремонностью.
— Даже в самых экзотических заведениях следуют французскому ритуалу принятия пищи, — продолжил лекцию Посадов. — Неизменному уже двести лет. Сначала аперитив; самый распространённый — kir, коктейль из белого вина и черносмородинового ликёра. Вариант с шампанским называется kir royal. — Пояснил он. — Затем закуски (hors d`oeuvres), потом основное блюдо — plat principal. Если вы заказываете мясо, не забудьте уточнить, какое именно вы хотите: Saignant (с кровью), И point (прожаренное), или bleu (средней прожарки). Стандартный французский гарнир: haricots vers — зелёная фасоль, riz, или марсельское изобретение — frites, по-русски буквально картофель фри. В финале — десерт, шоколадный мусс и крем-карамель. Иногда — fromage (тарелка с сырами). Иногда — дижестив: коньяк, арманьяк, яблочная водка, кальвадос. Хлеб и вода подаются бесплатно, за что надо благодарить Наполеона, декретировавшего, что граждане и гражданки имеют право бесплатно воспользоваться туалетом или получить стакан воды в любом общественном месте.
— И как долго Вы учили сей монолог? — Поинтересовался Гэлбрайтов.
— Меня этому жизнь научила. — Высокопарно провозгласил Посадов, и продолжил: — Особое внимание стоит обратить на улиток в соусе из петрушки на тончайшем золотистом слоёном тесте или на ската, приготовленного в лимонном соусе, которого подают с лёгкими припущенными овощами.
Я невольно скривился при упоминании улиток.
— Вы обедали в La Cagouille на Place Constantin-Brancusi 21? — Резко сменил тему он, видимо, заметив мою реакцию.
— Нет, разумеется. Когда?! — Растерялся от такого изобилия информации я.
— Нет?! — Всплеснул руками от обуревавших его чувств, Посадов. — Это одно из лучших в городе мест, специализирующихся на рыбе и дарах моря. Летом, когда густая листва скрывает от твоего взора площадь Бранкузи, можно сидеть на террасе и воображать себя в портовом ресторане где-нибудь в Бретани.
— А потом обнаружить себя где-нибудь на sen-zhenevev-de-bua. — Ухмыляясь, подвёл итог Гэлбрайтов.
— Грубиян! — Сказал, вконец обидевшийся Посадов.
— Обижаться нельзя. Язва будет. — Сообщил граф Бенингсен, выкладывая на край стола курительную трубку и кисет с табаком.
— А от курения язвы не бывает? — Поинтересовался князь.
— От курения бывает рак лёгких. — Вместо графа ответил Гэлбрайтов.
— Вы пророчите мне такую страшную судьбу? — Спросил граф.
— Ни в коем случае. Я лишь уведомил князя о результатах курения.
— Господин свободный гражданин сегодня сам как язва. — Заметил Посадов.
Подошёл официант, и принялся расставлять тарелки, вилки, ложки, фужеры...
— Что Вы не поделили? — Спросил граф, осматривая курительные приборы.
— Кто "Вы"? — Уточнил Гэлбрайтов.
— Вы — это уважаемый Ефим Эдуардович и вы, Виктор Вениаминович.
— Да мне, вроде бы, делить нечего.
— Вас достаёт моя известность. — Сказал Посадов.
— Известность чего? — Не понял Гэлбрайтов.
— Мои последние заметки печатают все ключевые средства массовой информации республики. Вы же всегда считали меня бездарью.
— "Итальянская полиция арестовала пять человек, предположительно устроивших резню на лодке с африканскими мигрантами, в которой погибло более 250 человек. На судне, направлявшемся к берегам Сицилии, находилось более 1200 мигрантов, все — выходцы из стран Африки и Ближнего востока. Во время длительного плавания к итальянским берегам, на борту возник конфликт между мигрантами из суб-сахарской Африки и выходцами из арабских стран. Последние не хотели уступать место на внешней палубе, а пятеро обвиняемых (два марокканца, сириец, саудит и палестинец) в ходе возникшей драки подошли к вопросу радикально: с помощью имевшегося у них холодного оружия они стали резать и выбрасывать за борт недовольных". И это по-Вашему должно вызывать зависть?! — Делано изумился граф Бенингсен.
-Ну, зачем так грубо! — Поднял руки Гэлбрайтов. — Я критиковал Вас, это да, но это здоровая критика, а не оценка. А Ваша известность, как Вы утверждаете, несколько преувеличена.
— Вот она, современная молодёжь!.. Вот вам современные взгляды... Вот оно уважение к возрасту!.. — Сказал Посадов. — За каких-нибудь пару десятков лет мир изменился до неузнаваемости.
— Это Вы стареете, а не мир меняется. — Возразил князь Вадбольский.
— Вы не правы, князь. Ещё Вещий Олег тысячу лет назад говорил... — Заговорил граф Бенингсен, раскуривая трубку. — Настоящий человек должен меняться, только дурни не меняются.
— Это где он такое говорил? — Скептически поинтересовался Гэлбрайтов.
— Слово Мудрости Вещего Олега. — Ответил граф и помахал рукой, разгоняя дым.
— Включите вытяжку. — Посоветовал Дьяконов.
— Мммм. Я плохо разбираюсь в технике. Будьте любезны, покажите, где это включается? — Извиняющимся голосом попросил граф.
— Кнопка у Вас над головой сзади. — Буркнул князь. — Длинная "Пуск", круглая "Стоп". — Уточнил он, видя как граф морщит лоб, силясь понять на какую кнопку нажимать.
— Вам не надоело брюзжать об изменившемся мире и отвратительной молодёжи? — Задал вопрос Дьяков.
— Нет. Меня интересуют души людей, дух маленьких и больших стран, душа мира, наконец! — Ответил Посадов.
— Вы психолог? — Уточнил Дьяков.
— В некотором роде, да.
— Тогда Вам незачем обижаться на меняющийся мир. Он просто не может не меняться.
— А я и не обижаюсь. Обижаются те, кто думают, что им кто-то что-то должен.
— Да, Вы правы. — Согласился граф, справившийся наконец-то с пусковым механизмом вентиляции. — Сложно обидеть того, кто не собирается обижаться. Чаще всего обижаются те, кто хочет быть обиженным.
— Вас часто обижали, граф? — Спросил князь.
— Как Вам сказать?.. Бывало.
— Ну, и как ощущения?
— пока был мал, да глуп, обижался, дулся.
— А когда стали взрослым и умным?
— Когда стал взрослым и немножко почитал умных книжек, тогда и понял, что обижаются те, кто чувствует себя ущербным.
— Граф, Вы дули губы? — Притворно изумился князь.
— Дул, конечно. — Согласился граф.
— Но ведь обида — удел кухарок?!
— Сами придумали, или подсказал кто?
— Народная мудрость, дорогой граф. Моя кормилица любила говаривать... Не к столу будет сказано: "Обида — это как ведро с недобродившим дерьмом. Таскаешь всё время с собой, и нет возможности избавиться. А чтоб не дай бог не усохло, постоянно помешиваешь палочкой, и предлагаешь понюхать другим, когда рассказываешь им, как горько тебя обидели".
— Не смешно.
— Ваше право. — Пожал плечами князь Вадбольский.
— Да, обида — всегда реакция на ситуацию, и всегда отрицательная. — Согласился Посадов.
