— 'Ал, мне скоро ничего не останется. Ты уже почти все спел'.
Я, взяв свою порцию чуть подстывшего шашлыка, заботливо отложенного для меня Катькой, под заинтересованные взгляды некоторых девчонок, присел рядом с ней.
Мы еще раз, перед самим отъездом, заглянули на ту маленькую полянку, где Катька крепко взяв меня за руку, сказала:
— Саша. Я не знала, что ты так здорово поешь. Мне очень понравилось. Да и ни мне одной. Я видела, как на тебя смотрели эти девчонки.
Но я, нежно обняв ее, произнес:
— Милая моя. Мне нужна только ты. Я очень хочу, чтобы мы всегда были вместе.
С того дня, в наших с Катькой отношениях, наступила золотая пора. Мы часто проводили время вдвоем. И хотя нам какое-то время еще было нужно ждать до совершеннолетия, мы не сомневались, что будем вместе всегда, и что никакая сила не сможет нас разлучить. Мы часто бывали в кино, сидели в кафешках, гуляли в нашем парке. А когда Катькиных родителей не было дома, до утра засиживались перед телевизором, просматривая очередной азиатский боевик, или какой-нибудь западный ужастик. Нужно сказать, что ни о чем (Таком), мы с ней и не думали. В те дни, пропаганда свободного секса, еще не запачкала умы подростков. Так что самое большее, что мы могли позволить себе; это держаться за руки, да еще неумело целоваться где-нибудь в парке в темном закутке. Мы были счастливы, если так можно сказать о двух подростках, ничего толком не смыслящих в отношениях, но словно прожив уже долгую совместную жизнь, легко, с полуслова понимающих друг друга.
Катя была очень неглупой девчонкой. И поскольку она училась в нашей школе, я отлично был осведомлен об ее успехах на образовательном поприще. Да и в обычном бытовом смысле, она могла дать фору большинству девушек из старшего круга. К примеру, Ольга, (сестра Олега), как-то на одной из посиделок сказала мне так, между прочим, что мол; Катя человек особенный, и я должен присмотреться к ней. По ее словам, среди ее знакомых она не встречала такой умной и хорошей девушки. И что она может стать настоящим верным спутником в жизни. Мне тогда едва исполнилось шестнадцать, и о женитьбе думать было еще рановато, однако слова Олежкиной сестры затронули меня.
К тому времени, Ольга уже успела выскочить замуж, за хорошего, как мне казалось, очень доброго парня по имени Геннадий. Гена был студентом, и после свадьбы, (на которой я, кстати, тоже побывал), они жили у Ольгиных родителей. И как я понял из слов Олега, новоиспеченный муж сестры, был душкой. Высокий, темноволосый, чуть сутулящийся Гена, действительно производил впечатление ботаника. Но этот малый, был вовсе не так уж прост. Он отлично разбирался в восточных философских школах, и неплохо как оказалось, владел самбо. Я, правда, ни разу не видел его в деле, однако Олег рассказывал, что он довольно серьезный противник.
Мы часто собирались компанией у них дома. И за ужином, а то и просто за чашкой чая, обсуждали различные темы. Особенно часто у нас, заходил разговор о религии. Это в то время было настоящим открытием, для большинства бывших безбожников и атеистов, промытых красной пропагандой, и закормленных Дарвином по самые гланды. Так вот. Гена, считал что все мировые религии, а особенно христианство, заслуживают серьезнейшего внимания. Нужно сказать, что в то время богема, и прочая интелегенция, сплошь становилась религиозной, а если точнее суеверной. Сплошь и рядом появлялись какие-то оккультные общества, тайные почитатели памятника Маяковского. Поклонники заклятого бордюра, где по странному стечению обстоятельств погибло уже семь пешеходов, и еще много чего. Однако, Ольгин супруг не походил на страстных последователей Кашпировского и Чумака. Он был обладателем аналитического склада ума. В нем была та самая здравость и логика, адекватность, как называл это Олег, которая превращала беседу с этим человеком в настоящую школу жизни. Я всегда узнавал для себя много нового. И со временем стал относится к этому долговязому парню с большим пиететом. Вспоминается как в один из долгих зимних вечеров, за чашечкой чая, он вдребезги разбил теорию эволюции, и все прочие теории случайного возникновения вселенной. Он был так убедителен, что пожалуй, даже наш, самый ярый атеист Горька Пронин, по прозвищу секретарь, не смог бы ничего противопоставить мощнейшим логическим построениям Геннадия.
Мне особенно запомнился банальный пример, который он привел нам, как наглядный образ. Сходив на кухню, он принес оттуда большую картонную коробку из-под печенья, и открыв ее, показал нам содержимое. Там, к нашему удивлению, оказалась обычная мясорубка. Но вскоре наше недоумение, быстро сменилось задумчивостью. Поскольку Гена, разобрав мясорубку на детали, поочередно, словно фокусник, плавно опустил их на дно коробки, а затем, аккуратно закрыв, предложил мне как самому юному из присутствующих, немного потрясти ее. Взяв послушно из рук нашего фокусника это квази-банальное вместилище, ставшее вдруг объектом научных изысканий, я довольно бодро так, стал его потряхивать. Бедная мясорубка, не ожидавшая, что над ней станут так жестоко экспериментировать, жалобно звякала в картонной утробе. А когда мне надоел этот звон, я остановившись спросил:
— И до каких пор мне ее трясти?
На что Геннадий, серьезно глядя мне в глаза, ответил:
— Пока она не соберется!
И тут я все понял. Так, в наглядных образах, выглядит теория случайного происхождения вселенной.
Сев озадаченный донельзя на место, я заметил, что сей эксперимент, затронул не только меня, но и всех собравшихся. А Олег, словно продолжая какую-то свою мысль, произнес задумчиво.
— А откуда же сами части взялись? Ну предположим, все совпало, и шанс, который один на миллиард наверное, выпал, и она соберется. Но откуда сами части?
Все мы долго еще молчали, переваривая это новое видение вопроса происхождения всего сущего. А когда прокашлявшись, Геннадий решил было прервать затянувшуюся паузу, Сидевшая рядом с ним Ольга неожиданно расплакалась.
И только спустя время, После нежных объятий дорогого супруга, она сквозь всхлипывания проговорила:
— Это Жестоко! Это ужасно жестоко! Сколько лет они врали нам!
Но Геннадий, старательно пытавшийся все это время утешить свою супругу, осторожно поправил ее:
— Нет. Не врали. А намеренно вводили в заблуждение. Ведь большинство из наших партийных лидеров, тайно крестили своих детей по христианскому обряду. А нам разрешалось верить лишь в то; что Ленин жив. Что народ и партия едины. Что коммунизм уже стучится в дверь. И в прочие их бредни.
В общем, этот, и еще многие подобные вечера, были для меня настоящей радостью. Нередко я бывал на них вместе с Катькой, которая неожиданно легко подружилась с Олей. Та хоть и было намного старше, но все же, видно, чем-то моя Катя зацепила ее.
Что же касается последствий всех этих посиделок, то первое что я поставил себе целью сделать, это прочитать всю библию. Нет, можно было конечно начать с Корана, или (там) Трех корзин, однако, как я прекрасно знал, меня в детстве, по настоянию маминых родителей, крестили в церкви. Так что некий приоритет был заложен еще тогда. Да и если вспомнить о чем говорил наш энциклопедист — Геннадий, библия пожалуй, одна из самых важных книг человечества.
Поэтому, когда в один из дней мне попался лоток книжного торговца, я не раздумывая отдал последние рубли, и приобрел полную библию в синодальном переводе, в черном таком классическом переплете. И за год, прочел ее от корки-до корки.
Так же, примерно в то время, у меня появилось еще одно новое увлечение. А увлекся я, и довольно серьезно, Олежкиным синтезатором.
Когда-то впервые увидев подобный инструмент в нашем ДК, я подумал, что это вещь очень дорогая и сложная. Потому, позволить купить себе ее могут только госучреждения, или люди очень-очень состоятельные. Но оказалось, компании выпускающие такую продукцию, учитывали разность покупательского потенциала, поэтому модели выпускались разные, в том числе и совсем недорогие. Олегу их Yamaha привез из Берлина, по просьбе матери, ее брат, который частенько по работе ездил заграницу. Этот инструмент, оказался профессиональной моделью, но с слегка ограниченными возможностями. Как объяснил мне Олег, для полноценной работы, его конечно не хватит, для чего-то подобного нужно выложить раз в десять больше, но для нашего города этот инструмент уже считался величайшей роскошью. А когда мой друг впервые подключил его к стоящим тут же (Динакордам), и наиграл популярного тогда у нас (Дасена), и еще несколько инструментальных вещей, я просто влюбился в этот японский чудо-агрегат. Хотя и поначалу разобраться с техникой игры на нем, мне было непросто, я все же, благодаря своему упрямству, и незаурядному терпению Олега, вскоре стал довольно уверенно исполнять свои любимые мелодии. Я ловил на себе удивленный взгляд Ольги, которая частенько присутствовала на наших занятиях, и однажды она не выдержав, сказала:
— Алекс, Ты очень способный мальчик! Наш Олежка почти год занимается, а ты уже играешь лучше чем он.
Я конечно, засмущавшись, стал лепетать что-то типа:
— Я давно мечтал. И прочее в таком духе, но Олег, просто и без лишних экивоков прервал меня.
— Да ладно, не прибедняйся Ал! Что есть, то есть. У тебя получается все, как будто ты играешь уже не один год.
И прозвучало это так просто, без какой-либо зависти, что я еще больше стал уважать этого парня.
Такому моему увлечению, сильно поспособствовало то, что в нашем школьном ансамбле, по протекции одного из богатеньких родителей, провели техническое переоснащение.
Я, по привычке заглянув как-то после занятий к Ивану Петровичу, нашему учителю музыки, и по совместительству руководителю самодеятельности, по-настоящему обалдел при виде здоровенных цветастых коробок, среди которых узнал логотип Yamaha, Roland и еще каких-то музыкальных брендов. Оказалось, что теперь у ансамбля будет самая современная аппаратура. И что теперь уж-то мы зазвучим.
С того дня, я стал посещать наш кружок с примерной пунктуальностью. Раньше я бывал там раз от разу, И дело было в том, что я откровенно устал от Ласкового Мая, и наших вечно лажающих, горе музыкантов, которые могли даже самого непритязательного слушателя довести до нервного срыва. Когда наши вокалистки, если конечно так можно назвать двух далеко не самых первых учениц музыкалки, гасили в зародыше любой энтузиазм своим жизнерадостным блеяньем, когда даже наш, очень терпеливый Петрович, начинал при этом гримасничать так, словно съел горчицы пополам с хреном, и запил это все касторкой. Я, считавший себя воспитанным юношей, глядя на все это, не мог сдержать эмоций. И что бы ни нахамить там никому из-за такого культурного мазохизма, после которого у кого угодно могла обостриться язва, сославшись на дела или головную боль, просто уходил.
Но теперь, с такой аппаратурой, перспективы были. И с того дня, я стал самым прилежным участником школьного ансамбля. Конечно, я выбрал главным инструментом, абсолютно новенький синтезатор Yamaha. Как ни пытался наш Петрович пересадить меня на гитару, упирая на то, что я мол, лучший гитарист в школе, клавиши стали для меня чем-то по-настоящему важным.
Позднее мы не раз выступали на школьных вечерах, что мне всегда очень нравилось. Я по-мальчишески еще самоутверждаясь, ощущал себя настоящей звездой. Хотя, конечно нашему коллективу далеко было даже до самых заурядных групп эстрады, однако авторитет мой в классе, с того времени вырос до неимоверной высоты. Особенно этому поспособствовала история с нашим Колькой Серебрянниковым.
А случилось это, одним предновогодним вечером, когда мы с Катькой, решив немного прогуляться по вечернему городу, хорошо одевшись, вышли во двор. На Катьке была ее белая шубка и такая же белая песцовая шапка. В тихо кружащем снегопаде, с запутавшимися в длинных черных ресницах снежинками, моя милая, за последнее время итак сильно похорошевшая Катя, казалась мне тогда какой-то неземной феей.
Мы долго бродили по заснеженным улицам, иногда впадая в детство, то кидая друг в друга снежками, то гоняясь друг за дружкой по свежевыпавшему снегу. Вечер выдался прекрасный, мы болтали о разном, шутили, смеялись, и даже несколько раз поцеловались в одном из подъездов, куда забежали на минутку погреться. И вот, проходя мимо нашего видеосалона, который к тому времени работал чуть не круглые сутки, мы решили зайти на вечерний сеанс. И хотя фильм уже начался, мы тихонько пробравшись на самый последний ряд для влюбленных, сели в удобные мягкие кресла. Я взял Катины ледяные пальчики в свои руки и стал нежно согревать дыханием, а когда она наконец, отогрелась, я все же обратил внимание на экран. Фильм был новый и довольно интересный, так что я просидел до конца сеанса, не выпуская из руки Катькину горячую ладошку.
Мне казалось тогда, что вот оно счастье. И что нет ничего прекрасней, чем вот так сидеть в теплом уютном зале, держа за руку свою любимую. Но этот чудесный вечер, увы, закончился не столь романтично.
Когда мы с притихшей Катькой возвращались домой, я услышал на противоположной стороне улицы какой-то шум. А затем, раздался страшный визг и чей-то плачущий голос: — Да отстаньте вы от него! Не бейте! Гады!
Не знаю, что тогда двигало мной, бойцовский инстинкт, или то, что голос кричавшей девчонки мне показался знакомым, только я, бросив Катьке, чтобы она оставалась на месте, рванул на ту сторону.
Я успел почти вовремя. Здесь четверо подонков, хекая пинали ногами чье-то тело, валявшееся в снегу, а пятый, самый рослый хомо-бандитус, держал яростно брыкавшуюся девушку, засунув одну руку ей под свитер и что-то там нервно перебирая.
На какие-то доли секунды я даже растерялся: 'Они что, прямо тут на снегу задумали ее насиловать?' Но когда, свернувший на соседнем перекрестке автомобиль, мельком осветил лицо этой девушки, я узнав ее, сбросил непонятное оцепенение, и как был обучен, стремительно вошел в боевой режим.
Тело работало само по себе, на вбитых за долгие тренировки рефлексах, и когда я, было ощутил где-то на краю сознания, холодно кольнувшую мысль, что так бесконтрольно я могу кого-то серьезно покалечить, или даже не дай бог лишить жизни, все закончилось.
Здоровенный парень, который так усердно мял грудь сестре моего однокашника — Кольки Серебрянникова, дико завывая, катался по снегу, держась обеими руками за промежность. Остальные же четверо, которым досталось позже, лежали в разных позах, не подавая признаков жизни. Я, опустив нервно подрагивающие руки, стоял, наблюдая как Танька тихо причитая, хлопотала над своим братцем. А когда, уже хотел было подойти помочь, за спиной раздался испуганный Катькин голос:
— Сашка! С тобой все в порядке?
Обернувшись, я встретился взглядом с побледневшей и перепуганной до смерти подружкой.
— Все нормально Кать! — ответил я хрипло, — Почему ты здесь? — и тут же понял, что обидел ее.
Катька, как-то жалобно всхлипнув, пробормотала:
— Я испугалась, за тебя! — затем развернувшись, бросилась бежать.
Я догнал ее лишь у нашей остановки, и ухватив за руку, резко затормозил. От чего мы, не удержавшись на ногах, влетели в здоровенный пушистый сугроб. После, долго отряхиваясь и нервно хихикая, выбрались на тротуар, где я постарался в более мягкой форме объяснить моей любимой. Если бы с ней там что-нибудь случилось, я никогда себе бы этого не простил. И что ей в такой ситуации лучше было бы дождаться меня на месте. Поскольку что там происходило, и сколько было этих подонков, я увидел лишь в последний момент, и случись их десять или более, я врядли так легко бы справился с ними.
