А теперь черт его знает, что дальше делать.
И пулемет как на грех в машине завяз. И мосинки разумеется с собой нет.
— Ириха, после выстрела этот обжора куда подался?
— В лес дернул. От деревни. Что делать будем?
Виктор помолчал. Потом по морскому обычаю спросил младшую — что стала бы делать она. Жена подумала и ответила, что отсиживаться в доме резона мало. Лучше выбраться к брошенным машинам, все-таки высвободить пулемет — зад 'Чайнику' помяло слабо, удар был немощный, потому надо доставать. А с пулеметом уже расклад будет другой. Совсем другой.
— Ладно, только я все же гляну — насколько карабин косит.
— Куда будешь стрелять? Я в тот раз не заметила, куда пуля попала.
— А я в дверцу белого Пегоаута. Прицелюсь в кнопку замка, а потом гляну — куда пуля пошла. Не на метр же он молоко ищет.
Ирка непонимающе глянула, потом улыбнулась — дошло, что муж шутит. Белый Пежо стоял с распахнутыми дверьми и даже сейчас отлично был виден, хотя уже и начало темнеть. После выстрела осталось только присвистнуть — пуля ушла влево и ниже сантиметров на тридцать самое малое. Немудрено, что из этого карабина покойный дизайнер стрелял на звук — ума пристрелять не хватило, а целиться бесполезно.
— Ладно, глянь в окна напоследок и выходим. Чисто?
Ирка внимательно осмотрела доступный участок, убедилась, что фиолетовой туши не видать и подтвердила: 'Чисто!'
Муж аккуратно открыл дверь, шагнул за порог. Фиолетового видно не было.
— Ой, я дрожжи на столе оставила! — тихо вскрикнула Ирка и бегом кинулась обратно в комнату.
— Вот дура баба — с удовольствием отметил очевидный факт Виктор и его тут же чуть не сбил с ног резкий удар в больное бедро. Ногу словно капканом прищемило. Секунду Витя ошалело таращился на вцепившегося ему в ногу зомбачонка — малец видно стоял за углом, оттуда и напрыгнул, обхватив по обезьяньи руками и ногами нижнюю конечность оторопевшего от такого привета сюрвайвелиста. Вцепившись зубами в ватные портки зомбеныш, бывший при жизни пацаненком лет семи — восьми изо всей силы старался их прокусить и тряс грязной башкой как собака, пытаясь вырвать клок мяса. Вот только до мяса вата не допустила, чего трупец понять пока не успел и грыз он пока вату.
— Ирка! Выручай! — сдавленно крикнул муж. Ирина так дернулась к нему, что оступилась на лестнице и грохнулась во весь рост, отчего ее автомат улетел за дверь, под ноги сцепившейся парочки. Совершенно неожиданно для Вити оказалось, что ему не пристроиться и не снести башку зомбачонку без риска зацепить и себя тоже. Он отлично знал, как разлетается человеческая башка от близкого ружейного выстрела. Сдохнуть оттого, что костяные осколки черепа или там выбитые зубы зомби поранят ему ляжку никак не хотелось. Тут Виктор увидел резво выскочившую из канавы дохлую толстую девчонку — за бурьяном ее было не видно, а она там чем-то занималась в нескольких шагах от дома.
Девка, со странным, чумазым, перекошенным лицом обеими руками вцепилась в ствол вскинутого ей навстречу дробовика. Витя бахнул, чуть не попав ей в морду, но трясший его малец и внезапный рывок рук толстухи увел картечь в сторону. Теперь оставалось только удержаться на ногах, что было очень непросто, девка тянулась к лицу, клацая челюстями, и только упершийся магазином ей в грудь дробовик мешал девчонке дорваться до свежего мяска. Все силы уходили на то, чтоб удержаться, не упасть только, ясно было, что лежа отбиться не выйдет. Прошибло не то, что холодным — ледяным морозным потом, с инеем по всему туловищу. Сумел только скосить глаза — Ирка с белой как простыня, свирепо ощеренной физиономией вскидывала свою помповушку.
— Нет... Не ружье... Пистолетом! Пистолетом! Брызги... Нельзя... — с усилием, словно из-под земли кричал, выдал задыхающийся Виктор. Ирина все же поняла мысль, хапнула свою кобуру, выдернула оттуда ПМ и с метра выстрелила девке в морду. На щеке зомби появилась черная ямка, ее немного мотнуло, вроде что-то сзади от головы девки не то отлетело, не то брызнуло, но разве что ритм клацанья зубами на пару секунд сбился.
— Еще, выше, в мозг... В мозг! — хрипел последним воздухом Витька. Там, внизу, где прогрызал себе дорогу к жратве мелкий зомбеныш что-то затрещало и резануло болью. Витя взвизгнул от злости и беспомощности.
— Жмурься! — рявкнула странную команду фельдфебельским голосом Ирка и грохнуло снопом огня почти в лицо, Витька только успел глазами моргнуть. Зомба, вцепившаяся в дробовик, словно окаменела, стала дико тяжелой и потянула Витьку в сторону и вниз, к земле, так же неотвратимо, как если бы привязали его к падающей фабричной трубе. Опять резануло в ляжке, аж искры из глаз посыпались. Полуоглохший и полуослепший Виктор шмякнулся на землю, даже скорее не на землю, а на окостенелую зомбачку, судорожно зашарил руками, остерегаясь правда махать ими рядом с грызущим ногу зомбенком и почти сразу понял — ничем из своего арсенала он воспользоваться никак не может. Где карабин с оптикой — вообще непонятно, дроба зажата между ним и безголовой девахой, пистолет в кобуре, а кобура далеко на спине, а если уж точно — то где-то на заднице. Бить кулаками по башке зомбенка Витя не собирался — не идиот же бессмысленный — даже если и удастся раздолбать черепушку, что тоже вряд ли, обязательно поранишься, порежешься — и кусать тебя дурака уже не надобно, сам собой заразишься. И перчатки не помогут. Вот рукоятка ножа аккуратно и даже как-то услужливо попала в ищущую ладонь. Опять резануло болью в ляжке и взбешенный Виктор наискось долбанул клинком в грязные волосюшки чуток повыше виска. Доли секунды был страх — скользнет лезвие по кости и воткнется в свою собственную плоть, потом пока клинок шел как надо, так же молниеносно скользнул страх, что кость выдержит удар и нож застрянет впустую, но тут дернуло запястье болью, нож на опять же какие-то частички секунды, совершенно незаметные в нормальной жизни, но растягивающиеся неизмеримо в такие моменты, когда жизнь на соплях висит, задержался в движении и тут же отчетливо провалился с внятным хрустом. В отчаянии Виктор начал дергать рукоять из стороны в сторону, рискуя сломать нож, но лезвие выдержало, размешав в черепе мозги зомбеныша. Кто-то сильно потянул за рукав, жена помогала мужу встать на ноги, что тот и сделал в три приема.
Все вокруг было каким-то нечетким, плавающим, воздух стал густым как кисель и втягивать его в легкие и выдыхать было сложным делом, глаза слезились, звенело в ушах да еще перепутанная амуниция и оружие висели дико и нелепо, сковывая движения. И гирей на ноге прилип дважды дохлый ребенок с ножом, вбитым в голову по рукоять. Пока Виктор приходил в себя, за этот самый нож ухватилась Ирка и рванула со всей силы. Раздался мерзостный треск и вторым рывком, чуть не повалившим очумелого Витю на землю она отодрала вклещившегося в его ногу пацаненка вместе с длинным лоскутом крепчайшей ткани штанов и здоровым шматом ваты, их дохляк намертво зажал в зубах. Отпихнула тельце ногой в сторону и такими же рывками выдернула из лап девахи дробовик.
И почувствовала, что устала до обморока. Страшно хотелось сесть. Или лечь.
— Давай в дом... Назад... — словно камни ворочая во рту языком выговорил Виктор.
— А за пулеметом?
— Перекур... Сейчас мы в слона не попадем... — мимолетно он подумал, что глупая поговорка, попасть в слона очень непросто, умная зверушка и чертовски опасная, надо бы лучше сказать про сарай или амбар, да черт с ним, не до того.
С трудом наклонившись, подобрал валявшийся у двери карабин — как обронил — не вспомнить, пропустил Ирку в дом и точно дряхлый старик дрожащими руками закрыл дверь на щеколду. И палкой от швабры подстраховался, пропустив ее через ручку.
Увидел болтающийся на ремешке Иркин ПМ — с отскочившим на затворную задержку затвором и оголившимся стволом.
— Что пистоль болтается?
— Руки заняты, не видишь разве — удивилась Ирина, действительно стоящая с АКСУ в одной и помповушкой в другой руке и потому напоминавшая рекламу очередной забубенной компьютерной игры. Вот висящий на ремешке пистолет картину портил.
— А что патроны кончились после одного выстрела? Или заклинило?
Жена фыркнула и пошла в комнату, окончив, таким образом, дискуссию.
* * *
Судя по словам Крокодила, вопрос с введением гражданства на территории Котлина и по контролируемым районам уже практически решен. Сейчас собственно утрясаются детали, а решение уже явно принято. Ну что ж, оно, наверное, и неплохо, хотя и звучит странновато. Гражданин острова Котлин и подконтрольных территорий. Хотя после революции и не такое бывало, доводилось слышать. 'Гражданин деревни Малые Грязи...' Другое дело, что наконец-то достигнута мечта многих и многих — получается, развалилась Россия на 'множество маленьких медвежат'. Хотя в общем-то к тому и шло. Или вели к тому. Не зря же Адя Гитлер толковал, что России конец будет тогда, когда украинцы и белорусы поверят в то, что они — не русские. Что бы про Гитлера не толковали всякие разные, а он-то как раз был умнейшим человеком, ни разу не идиотом и уж в национальных делах разбирался куда толковее многих. Когда Германия из лоскутного одеяла вшивых мелких княжеств стала грозным кулаком? А когда баварцы и всякие прочие пруссаки поняли, что вместе они сильнее во много раз. Даже не в математической — а в геометрической прогрессии. А уж различия у тех же баварцев от тех же пруссаков куда как большие, чем у великороссов, малороссов и белорусов. И в одежде и в обычаях и даже в разговоре. Не, действительно, если б не 'хохдойч' черта лысого они бы друг друга поняли, диалекты у них, не говоря о произношении — дико отличаются. Но у немцев мозгов хватает объединяться, а у нас — ну как можно! На Украине даже музей русской оккупации, помнится, открыли. Э, да что там... Все время когда слышу очередной хохлосрач, вспоминаю старую басню про умирающего старика, веник и сыновей...
Только в нашем случае финал другой — умирающий отец смотрит на изломанный в мелкие кусочки веник и грустно думает: 'Тупые у меня сыновья... Но сииильные...'
Хотя мы тоже может, поумнеем. Слыхал, что уже прочистили трассу до Великого Новгорода, а теперь вроде разговоры были — вместе с теми, кто в Новгородчине выжил — ломиться дальше, на Тверь. И на Киев тоже помалу группы шоссе чистят. Мы ж не одни такие хорошие. Правда и бандюганов хватает и отморозков. Но глаза боятся — и правильно делают, как вроде говаривал офтальмолог академик Федоров.
Ну, ладно с политикой все как всегда непонятно, разве что можно почесать языки от души. В свою очередь коротенько рассказываю Крокодилу про Эверест и тамошние дела.
Он широко и как-то даже неприятно улыбается. Плотоядная такая улыбочка выходит, крокодилячья.
— На Эвересте, по сравнению с экспедициями на другие восьмитысячники, особенно ярко вылезает невежество, эгоизм и глупые амбиции. Ты вот про мародерство говорил, а там не редкость кражи в лагерях, плохие гиды, и нехватка самого необходимого — того же кислорода например. А это вообще дикость ни в какие ворота, чтоб в лагере воровали. Дело не в количество смертей на Эвересте, горы вещь опасная везде и всегда, не только на 8000 метров, дело в том, что там, на Эвересте все подчинено коммерции. Деньги и амбиции. Там Мамона во весь рост на вершине сидит.
Потому никакого спортивного духа там нет. Заплатил человек бабки — и все, подай ему вершину. А какие туда кретины ломятся — это отдельная история. Твой коллега, к слову, врач из Техаса поперся. Прикинь — где Техас. А где Эверест? Мне ровесник — за полтинник ему было. Сделал себе подарочек на день рождения. На пути к вершине — ослеп, у него, оказывается, была перед восхождением операция на глазах, а подумать тупой башкой, что в разреженном воздухе получится с оперированными глазками — не судьба. Его там оставили в снегу — остальным-то ведь тоже надо на вершину, они тоже бабло замаксали, вынь да положь им вершину. Вернулись за бедолагой через двенадцать часов. А он замерз, идти не может. Дальше вся эта артель не смогла лагерь найти, докторишка опять ночь на морозе провалялся, потом его в лагерь спустили, ан палатку с докторишки снесло — опять значит на -75 градусах с ветерком полежал. Потом все — таки эвакуировали, отделался дешево — ампутировали руку, пальцы на ногах и нос. А всего из двух групп восемь человек помре, причем двое — инструктора. Вот и скажи — думал он о чем-нибудь? Когда в горы поперся после операции, или нет?
— Ну, так это американцы. У них не принято своей шкурой рисковать за других.
— Брось. Люди одинаковы. А уж в беде — тем более.
— Ну, мне кажется, что в СССР все же люди другие были.
— Это ты путаешь. Людей старались сделать другими, но человеческую природу не переделаешь. Нас в 1975 году, в сентябре гоняли на спасательные работы — на Гузерипле половина туристической группы одним махом погибла. Из 53 туристов — 21 покойник. Для того времени — неслыханное ЧП. Тем более на тридцатом всесоюзном маршруте.
— Погоди. Я ж не в теме совсем. Гузерипль — это где? Тридцатый маршрут — это что?
Крокодил снисходительно смотрит на меня. Недолго правда, потому как, болтая со мной, он тщательно контролирует окрестности, раз уж он охраняет возящихся в песочнице детей, то болтать он может, но контроль за окружающей ситуацией не теряет ни на минуту.
— Гузерипль — это гора, Северный Кавказ, Адыгея. Красивейшие места. А тридцатый маршрут особо интересен, потому как пройдешь через перевал — и к вечеру выходишь в Дагомыс, на Черное море, на самый бережок. То в горах шел, то вот уже и море. Маршрут красивый, ненапряжный, для обычных туристов. Только им тогда не повезло — шквал в горах прошел. Ну и накрыл группы, что там шли. И самое смешное — все ровно как на Эвересте. Тут же снега вывалило сантиметров шестьдесят, похолодало, шквалистый ветер задул. Инструктора при нижней группе на тридцатке — студенты без подготовки, руководство сразу упустили. А без руководства начался капец. Кто во что горазд и кто куда. Накрыло-то их в альпийской зоне, на перевале. Паника началась. Одни пошли назад — там пастушеский балаган был, другие — вперед, там лес. Группа людей поопытнее сразу откололась от основной массы туристов и сделала все правильно — но только для себя. Из них ни один не пострадал, но остальных они игнорировали. Устроились эти умники в лесу как положено, костер развели, огонь поддерживали, потом когда шквал стих спокойно повосхищались красотой заснеженных склонов — там гряда Каменное море, да и лес в снегу красив был, пофотографировались. Те, кто с инструкторшей — девчонкой вернулись к пастушескому балагану, тоже спаслись. А с остальными вышло паршиво, потому что куда делись те, что поопытнее, никто не заметил, инструктор повел остатки группы через такую милую балку с душевным названием Могильная. Так-то там ручеек убогий течет, впадает потом в речку Армянку, но после шквала и ручей вздулся, и снега навалило столько, что там завязло несколько человек, в первую очередь женщины. Промокли, замерзли. Инструктор, хоть и необученный был, а костер развел, велел мужчинам его поддерживать, пошел помочь тем, кого на склоне потеряли — что характерно с ним никто не отправился. Все у костра остались. И из балагана с другой стороны перевала только пастухи вышли, туристов выгнать на помощь своим же не вышло. Когда инструктор с полумертвой девчонкой до костра добрался — оказалось, что костер уже не горит, за дровами всем было идти влом, 'а чо я должен, пусть другие идут!' вот он и прогорел дотла. Инструктор еще раз запалил костерок и отправился за помощью — ниже еще база была, с телефоном. А ребятки у костра взялись водкой греться. Сам результат спрогнозируешь?
