Гексаграмма

* * *

"Я сама завела себя сюда, — думала Мэй. — Я должна победить... не продержаться пять минут, а победить... Иной исход ничего не даст..."

Огромная фигура Цина возвышалась над нею — гора старательно взращенных мускулов, увенчанная головой, похожей на бычью; темный силуэт, словно вырезанный на фоне ярко-синего предполуденного неба.

Жара во дворе была такая, что, казалось, сейчас расплавятся камни. Мэй била дрожь, и девочка надеялась, что окружающим это не заметно.

— У девушки преимущество, — проговорил господин Шуньци. — Она может пользоваться алкестрией. Это неодолимое оружие в умелых руках.

— Пусть, — пробасил Цин. — Барышне пригодится.

— Я не буду пользоваться алхимией, — так же решительно сказала Мэй, чувствуя, как почва уходит у нее из-под ног. — Я справлюсь и так.

— Не очень мудрый выбор, — заметил Юдэн, глядя поверх ее головы. — Пусть вас не смущает неповоротливость Цина, он очень быстр.

И Мэй тут же пожалела, что нельзя взять свои слова назад. "Бабушка Лоа меня бы отругала, — подумала она. — Сказала бы, что нельзя пренебрегать преимуществом, которое враг дает тебе... Но я не могу... нет, не могу проиграть. Я все равно одолею его. У меня нет выхода".

Она напала первой.

Цин даже не стал уклоняться от ее атаки: Мэй, пытавшаяся ударить его в грудь, просто отскочила мячиком. "Так прямо не выйдет, — подумала девочка, приземляясь на плиты двора. — Голова! Вот, должно быть, его уязвимая зона..."

Не давая времени себе отдышаться, а Цину — подготовиться к атаке, Мэй кинулась вновь. Если ты маленькая, приходится учиться высоко прыгать... Раз-два, по ушам...

На сей раз Цин прореагировал — уклонился в сторону и попытался схватить Мэй за ногу. Но та вывернулась и, приземлившись на землю, на сей раз зашла снизу — известно, что гениталии у любого мужчины уязвимы. Один хороший удар — и битва кончена в ее пользу.

Но проскользнуть между ног Цина не вышло: гиганта почему-то не оказалось там, где Мэй ожидала его найти. Еще секунда — и он таки поймал девчонку за ногу, вздернул на уровень своего лица.

— А ты ничего, малышка, — хмыкнул Цин. — Но со мной тебе не тягаться.

— Посмотрим, — процедила Мэй, извернувшись и подтягиваясь вверх.

Был разговор о том, чтобы не использовать алкестрию. Но знание уязвимых точек на теле человека — это не алкестрия, а обычная медицина.

С кратким воплем гигант выпустил ее, и девочка, тяжело дыша, упала на каменные плиты.

На сей раз она не стала атаковать — отбежала в сторону и застыла в боевой позе, тяжело дыша. Журчал фонтан; над двором пролетела ласточка и уселась на верхушку ограды.

— Тянешь время, — проговорил Цин. — Умно. Но будь ты умнее, ты бы вышла замуж за нашего господина, женщина.

— Посмотрим, — вновь ответила Мэй.

И, отчетливо понимая, что делает это зря и что ее провоцируют, в четвертый раз пошла на приступ башни по имени Цин.

* * *

Когда невзрачный паровой автомобиль аэружской конструкции затормозил перед Домом Тысячи змей, снаружи особняк Чань выглядел совершенно мирно. Так же стоял на часах престарелый воин, так же жарились под ярким солнцем кирпичные стены.

Альфонс (он сидел за рулем во имя поддержания легенды, а сидящая рядом "девочка" Ланьфан исполняла обязанности штурмана) затормозил в условленном месте под стеной особняка, и на заднее сиденье скользнул паренек в пестрых одеждах уличного торговца.

— Что происходит за стенами, нам доподлинно неизвестно, — быстро сказал агент. — Но снаружи было видно, как принцесса Мэй вошла в комнату лотоса. Потом несколько минут ничего не происходило. После этого в коридорах особняка было замечено движение, и активность переместилась во двор.

Парень говорил так сухо и лаконично, что Альфонс без труда переводил его слова на знакомый ему армейский бюрократический; однако смысл вычленить оказалось непросто.

— Какая активность? — спросил он. — Какой двор?

— Двор — внутренний, — быстро отозвался парень. — Активность... громкая.

Словно в подтверждение его слов из-за стен поместья раздался женский крик.

Не очень громкий — стена надежно его заглушала. Однако Альфонса словно подбросило. Он вылетел из машины и, хлопнув на бегу, приложил ладони к стене, а затем ударился плечом, словно хотел вынести кирпичную кладку, как дверь.

На самом деле, Альфонсу Элрику в тот момент было не до дверей, которые обожал творить его брат, поэтому на первый взгляд стена не изменилась. Однако стоило алхимику коснуться ее плечом, как белая штукатурка и красный кирпич посыпались серой пылью, и Альфонс вошел в дверь, как в воду.

Как ему потом рассказывали, выглядело это впечатляюще. Однако молодого алхимика мало занимало внешнее.

Еще секунда — и он уже стоял во дворе, а в стене зияла дыра необычайно гладких очертаний, словно ее вырезали в куда более мягкой субстанции, чем кирпич.

Первое, что увидел Альфонс Элрик — избитую Мэй в запыленной одежде, что силилась подняться на одно колено. Ее противника он даже не разглядел — просто отрезал от девочки привычным каменным валом. Хлопок ладонью, коснуться мощеных плит — это недолго. Подбежать, схватить девчонку на руки — это было дольше. Или показалось.

У нее ссадина была на лбу — может быть, разок приземлилась неудачно или об стену приложилась. Впечатление, что все лицо в крови.

— Дура, ты что творишь? — закричал на Мэй Альфонс, не отдавая себе отчета, что почти так же он кричал на Эдварда три года назад, во время первой драки со Шрамом. — Умереть хочешь?

Однако Мэй потеряла сознание. То ли сразу, как он ворвался во двор, то ли когда схватил — бог весть.

Альфонс бережно передал девочку своему спутнику, уже вошедшему следом.

— Так, — он обернулся к мужчинам кланов Чань и Ликай, сгрудившимся у боковой стены. — Я ее забираю. А теперь покажите мне, где панда этой девочки?

* * *

Мэй наполовину очнулась в автомобиле. Она не сразу поняла, что за ужасный шум ее окружает, и почему ее постель трясется. Кто-то лизнул ее руку; пальцы утонули в знакомом густом мехе. С трудом, сражаясь с тошнотой, девочка открыла глаза.

— Тшш... — на ее лоб легла мягкая рука, и Мэй не сразу сообразила, что рука принадлежит Альфонсу, а мех — Сяомэй. — У тебя ничего не сломано... вроде бы. Мы доберемся до дворца, и тебя посмотрят императорские медики. Держись, Мэй.

— Альфонс? — Мэй почувствовала, что у нее текут слезы. — Извини... я правда вела себя, как последняя...

— Ничего, со всеми бывает. Я тоже идиот. Нужно было сразу предложить тебе помощь.

— Нет... Альфонс... ты... зачем ты остался с той женщиной? Как ты мог...

Мэй сама не знала, почему спросила это. Просто как-то так оказалось, что все самое важное для нее — чтобы ее признали, чтобы она была свободной, чтобы победить людей, которые держат ее взаперти — вдруг сузилось до одного единственного: чтобы Альфонс оказался здесь не просто так. Если он теперь с Тэмилой, все бессмысленно: и сражение с Цином, которое она проиграла, и свобода, которую она не обрела...

— Да я с ней не оставался! Мэй, ты чего? Я ее видел второй раз в жизни, какого... Она меня отравила маленько, но я оттуда сбежал! Можешь спросить Ланьфан, ее люди за мной следили все время! Мэй, ну почему ты плачешь? Ну не плачь, маленькая. Все уже хорошо. Правда, хорошо. Вот-вот будет. Мэй!

А Мэй чувствовала свое поражение: каждой клеточкой тела, каждым синяком, каждым мускулом.

— Я научусь побеждать, правда, — пробормотала она, соскальзывая опять в полуобморок. — Альфонс... ты только дождись, ладно? Я обязательно научусь...

Интерлюдия. Альфонс Элрик. Разные места

Подготовка к грандиозному спектаклю для Союза Цилиня заняла еще пару недель, за время которых многое успело произойти.

Мэй приходила в себя еще несколько дней. Она попросила вызвать из клана Чань лекаря Женьчуа и бабушку Лоа. Оба они прибыли даже раньше, чем начальник личного управления императора, которое взяло под крылышко Мэй и Сяомэй, успел об этом попросить. Лекарь Женьчуа с поклоном передал упомянутому начальнику несколько писем. Одно из них было адресовано императору, другое Альфонсу — к удивлению последнего.

В альфонсовом письме господин Сыма приносил глубочайшие извинения за недоразумение и подчеркивал, что с его стороны и со стороны клана Чань в целом было сделано все возможное, чтобы предотвратить трагедию. Он также обещал со своей стороны позаботиться о будущем племянницы, как то сочтет нужным император и сама девочка.

— Это голос бабушки Юэ, — сказала Мэй, когда Альфонс показал ей письмо.

— Нехорошо так говорить о старших, но я бы с удовольствием показал ей, где раки зимуют, — мечтательно произнес Альфонс (они говорили по-аместрийски).

— Какое забавное выражение! — обрадовалась Мэй и закашлялась (несмотря на жару, она подхватила простуду). — Надо будет запомнить.

— Ну-ну, — пожурил ее Альфонс. — Лежи, выздоравливай... До чего ты себя довела!

— Я себя мало довела, — решительно возразила девочка. — Нужно... понимаешь, Альфонс, нужно действовать самой... но опираться на друзей. Я совсем забыла, что вы с Лином не только мои союзники, но и мои друзья. А нужно было помнить. В одиночку я пока слишком слаба. Но я стану сильнее, обещаю! И буду вам помогать.

— Не нужно, — Альфонс покачал головой.

— Что не нужно?

— Становиться сильнее. Ты вырастешь, станешь сильнее сама по себе... многому научишься. Будешь хитрее... Но нужно ли тебе уметь драться так, чтобы победить Цина или, допустим, Ланьфан? Ты умеешь столько всего... — Альфонс коснулся пальцем ее лба, и Мэй порывисто вздохнула. — В этой голове столько мыслей, столько идей, способных помочь людям и сделать их жизнь лучше... Ты умеешь пользоваться алкестрией. Ты изо всех сил стараешься помочь своей стране. Разве этого мало? Позволь мне и другим защищать тебя, Мэй, чтобы ты могла делать то, что только ты можешь сделать.

— Например... помогать Лину? — робко спросила она.

— Лину... или мне. Или еще кому-нибудь. Ты неоценимая помощница, Мэй. А может быть, ты захочешь делать что-нибудь сама по себе? Я бы на твоем месте об этом подумал. Ну ладно, отдыхай. А я зайду вечером.

Мэй не могла лечить алкестрией саму себя, а лечиться у алхимиков из Союза Цилиня отказалась, поэтому выздоравливала долго.

Юдэн явился сам, вместе с Цином. Они оба принесли Лину официальные извинения по всей форме. Юдэн кроме того имел приватный разговор с Мэй, при котором присутствовали только две девицы Ланьфан — все равно что немые.

Потом Юдэн присутствовал на совещании (Альфонса тоже пригласили), где обсуждались перспективы создания нового Союза. В подробности плана по взаимодействию с Союзом Цилиня принца Ликай не посвятили, однако, как выяснилось, он участвовал в многих других императорских задумках. Юдэн сам получил прекрасное образование и считал своим долгом подготовить проект централизации чиновничьего управления. Кроме того, как рассказала Альфонсу Ланьфан, Юдэн также втайне поддерживал конституционную монархию. Сложно представить, как он собирался внедрять ее в Сине, где местные традиционно считали императора сыном неба.

Юдэн Альфонсу скорее понравился, чем нет. Этот человек казался слишком уклончивым, чтобы быть искренним, и вместе с тем слишком дальновидным, чтобы предавать по пустякам. Альфонс не сомневался: Юдэн поддержал Лина из каких-то своих соображений и рассчитывает на заметную роль в государстве — за это говорила хотя бы его недавняя попытка перетянуть Мэй на свою сторону через брак (хотя у Альфонса сложилось впечатление, что Юдэн с самого начала не рассчитывал на успех). При этом помощь клана Ликай могла принести пользу, если пользоваться ею с осторожностью.

После нескольких совещаний с Вернье, Яньцином и Лином они усовершенствовали первоначальный план. В его рамках Альфонсу пришлось несколько раз съездить в разные места по городу, показаться разным людям. Поговорил он и с шэнъянским представителем Чинхе — Ланьфан устроила им встречу. К счастью, с самим Чинхе Альфонсу встречаться не пришлось. Дайлинь оставалась где-то в горах, и Ал мог только вздохнуть с облегчением: одна мысль о встрече с ней навевала на него иррациональный страх.

Однако другой встречи избежать все-таки не удалось.

Альфонс заехал к нахарра, чтобы обсудить с Иденом путешествие к льяса.

Тот встретил его во дворе, принял радушно, показал карты и путевые записи. Альфонс, однако, не мог отделаться от ощущения, что старик-нахарра озабочен чем-то, что не имеет никакого касательства к алхимии. Под конец разговора Альфонс спросил у Идена, как нахарра относятся к Союзу Цилиня.

— Союз Цилиня идет совсем другим путем, — пожал плечами Иден. — Они консервируют знания, полученные от Золотого Мудреца, мы же стремимся к развитию.

— Но и они, и вы не делитесь знаниями...

— Но мы принимаем в свою семью одаренных алхимиков. Пару раз мы укрывали таких молодых синцев от Союза Цилиня, который преследовал их за незаконную алкестрию. Не в этом поколении, правда. Союз Цилиня — абсолютно закрытая организация. У нас есть молодежь, которая даже желает его уничтожения: ведь нахарра вынуждены таиться, в основном, из-за него... Вам следует поговорить с ними. Кстати, Тэмила придерживается тех же взглядов.

— Я поговорю с Тэмилой, — произнес Альфонс с чувством сильной неловкости. — И с другими из ваших, если вы сочтете возможным нас познакомить. Скажите, они захотят присоединиться к альтернативной организации, которую создает сейчас император?

— Мы не запрещаем нашим детям присоединяться к другим организациям, — после короткого раздумья проговорил Иден, — если от них не потребуется разглашать тайны алхимии, которые мы, нахарра, считаем запретными.

— Я думаю, не потребуются. У Лина будут учителя, если у него будут бойцы.

— Молодежь любит повоевать, Альфонс. В нашем семействе есть многие, кто предпочел бы, чтобы они сбросили пар сейчас, чем устроили бы... преобразования в нашей собственной маленькой общине, чьи правила складывались ни один год.

На секунду Альфонс почувствовал смятение, но потом он сообразил, о чем говорит нахарра. Он склонил голову.

— Я не представитель императора. Я его личный друг, который оказывает ему услугу. Но я думаю, что его представителям будет о чем поговорить с этими молодыми людьми.

Беседа с воинственно настроенными молодыми нахарра состоялась. Сам же Альфонс встретился с Тэмилой. Столкнулись они случайно, хотя нельзя сказать, чтобы Альфонс избегал ее. Он даже решил, что если не встретит ее в доме нахарра, непременно наведается на рынок, где она торгует. Но это не понадобилось.

В тот день Альфонс уже собирался покинуть дом после очередной беседы с Иденом, как вдруг заметил приоткрытую дверь и тонкую руку, мелькнувшую в щели. Заглянув внутрь, он увидел Тэмилу, что стояла в полутьме комнаты и мрачно смотрела на него, вновь напомнив ведение из разрушенного Ксеркса.

Алхимик начал извиняться, но слова словно застряли в горле; Тэмила же подняла тонкую руку и коснулась пальцами его щеки.

— Не извиняйся, — сказала она. — Ты просто меня не полюбил. За это не извиняются.

— Я хотел бы, — произнес Альфонс, веря себе в этот момент. — Ты как видение, Тэмила.

— Я очень неправильно себя повела, — Тэмила попыталась улыбнуться. — Ничего. Всякое встречается в жизни. Хотя бы попытайся жениться на женщине, владеющей алхимией. Будет обидно, если пропадет такая кровь, как у тебя.

— Это мы еще выясним, зависит алхимия от крови, или нет, — пообещал ей Альфонс. — Но если зависит — то я приму меры. Спасибо тебе, Тэмила.

— За что? — искренне удивилась девушка.

— Просто за все... Если бы не ты... и вообще, — закончив сбивчиво, Альфонс ретировался.

До назначенного Лином срока Большого Представления оставалось всего ничего, а у Альфонса еще не был готов его Большой Фокус. Точнее, он не был продуман. Альфонсу никак не удавалось довести его до конца. И он боялся проводить эксперимент.

Он наконец-то нашел время наведаться в библиотеку Очарованного дворца и еще в личные библиотеки кланов Яо, Чань и Ликай... в двух последних его принимали с особенной приторной вежливостью. Он написал несколько писем — в том числе Эдварду — но ответов пока не получил.

Наконец, Альфонс сделал очередную попытку научиться от выздоравливающей Мэй алкестрии. Но то ли Мэй оказалась неудачным учителем, то ли Альфонс отличался редкостной бездарностью в этом разделе: результат по сравнению с затраченными усилиями оказался мизерным. Молодой алхимик едва научился чувствовать потоки ци, но даже ощущение "ци" живых существ, которым пользовались не только алхимики, но и воины, осталось для него тайной за семью печатями.

Другой тайной по-прежнему была Ланьфан. Альфонс сделал несколько попыток поговорить с ней или Лином и выяснить, что между ними происходит, но из этого ничего не получилось. Стоило ли заниматься этим? У него было полно и своих проблем. Но Альфонс просто не мог оставить Ланьфан так: каждый раз, когда он видел ее спокойное бледное лицо, каждый раз, когда вспоминал их предрассветный спарринг, у него сжималось сердце.

Накануне дня Большого Представления Альфонс постарался встать пораньше, чтобы опять застать Ланьфан за тренировкой.

Он вновь бродил по лабиринту бесчисленных внутренних двориков Очарованного дворца. Но то ли Альфонс не нашел тот самый, где повстречал Ланьфан в прошлый раз, то ли она изменила своему обыкновению: так он ее и не встретил.

К его удивлению, Ланьфан нашла его сама.

Альфонс только вернулся в свою комнату и раздумывал, не поспать ли еще немного — или все-таки отправиться к Мэй, пока есть время, и расспросить ее еще про алкестрию?.. Мэй не очень хорошо учила, но прекрасно рассказывала, что экономило время на поиск в книгах.

Он совсем уже было решил в пользу Мэй (на том свете отоспимся), как вдруг понял, что в комнате не один.

Оглянувшись, Альфонс заметил в самом темном углу, там, где полумрак казался гуще по сравнению с падающим из окна ярким солнечным светом, присевшую на одно колено Ланьфан.

— Ох, прости, я тебя не заметил.

Лицо Ланьфан неуловимо изменилось, как если бы ей сказали что-то приятное.

— Это моя работа, — ответила она. — Альфонс, найдете полчаса? У меня есть одна просьба, с которой я хотела бы обратиться к вам.

— Конечно, — изумленный, Альфонс немедленно забыл обо всем, что собирался сделать. — Я охотно... Конечно, Ланьфан!

— Я прошу вас поговорить с моим господином, — медленно произнесла Ланьфан, тщательно подбирая слова. — Ему настало время взять жену.

— Что?! — пораженный, Альфонс даже отступил на шаг назад. — А почему я должен с ним говорить об этом?

— Потому что к вам он относится как к другу, и вашего совета послушает... в отличие от слов Яньцина или других представителей семьи Яо. Прошло два года с его воцарения; он уже мог начать созывать девушек из знатных кланов, чтобы они стали его женами. То, что он до сих пор этого не сделал, многими расценивается, как слабость.

— А он говорил тебе, почему?

— Господин не посчитал нужным обсудить это со мной.

— А тебе стоило бы спросить, — Альфонс сам не ожидал от себя такого жесткого ответа. — У вас же здесь семейная жизнь императора напрямую связана с троном. И Лин это понимает. Если он до сих пор не созвал себе жен, наверное, у него есть какая-то государственная причина этого не делать.

— Боюсь, что дело не в государственных соображениях, — возразила Ланьфан. — Боюсь, что мой господин питается теми же иллюзиями, что и госпожа Мэй Чань. Он хочет сам разобраться со своей брачной жизнью. Но у императора не может быть такой роскоши! — в ее голосе неожиданно прорвалась сильнейшая страсть; Ланьфан замолкла, будто испугавшись этого выплеска чувств.

— Вот оно что... — медленно проговорил Альфонс. — Как сказал бы Джерсо, "те же яйца, только в профиль".

— Яйца? — удивленно переспросила Ланьфан. — Очень странная идиома.

— Ага. Странная. Ланьфан, а что ты сама чувствуешь к Лину?

Ланьфан не удивилась вопросу. Сухим деловым тоном она ответила:

— Если нужно, я вырву свое сердце и отдам ему.

Альфонсу живо представилась разорванная грудная клетка и алая, горячая масса, тошнотворно пульсирующая в ране.

— Ты думаешь, что ему это нужно? — спросил он резко, не давая себе возможности задуматься ни над смыслом, ни над формулировкой. — Твое сердце или твоя кровь — без твоей души? Ланьфан, ты не понимаешь, что такое женщина для мужчины?

— Что? — Ланьфан, как будто, удивилась его горячности.

— Все! Маяк и гавань, море и корабль! А ты низводишь себя до простой... функции. Может быть, ты страж, лучший из всех возможных, но разве ты не видишь, что ранишь того, кого охраняешь?!

— Что? — повторила Ланьфан, отшатываясь в страшном дефиците слов. Альфонс хорошо знал это онемение языка на своем опыте. — Я... не ждала услышать это от мужчины.

— А! — Альфонс махнул рукой в досаде. — А кто еще тебе вообще это мог сказать? Вы, женщины, не понимаете таких вещей. У вас либо сказка, либо расчет. А еще вы лезете в игры с вассалами и господами, не посмотрев, что нужно второй стороне!

Говоря это, Ал думал о генерале Мустанге и майоре Хоукай — он вообще часто вспоминал их в связи с Лином и Ланьфан. Но там, кажется, выбор был общий?.. Еще он подумал о Джерсо с Зампано; о любви и верности в форме боевого братства. Он понимал все это, но хотел бы для себя такой судьбы. Он вспомнил и о Дайлинь: как она любила своего Чинхе, и как с боем ушла от него, спасая их общего ребенка.

А Лунань? Что для нее был брак с "головой дракона" — только ли возможность вырваться из надоевшего окружения? Прожить остаток жизни, как она сама выбрала, невзирая на все трудности? Или она, по примеру многих женщин, просто морочила Альфонсу голову, желая на самом деле чего-то совершенно иного?

И Мэй... Какая любовь вела ее сердце, когда она упорно отказывалась от помощи с нежеланным браком? Легче ли ей было разбиваться о каменные стены, чем обратиться за помощью к сводному брату?

Дела человеческие во сто крат сложнее дел алхимических. Как же люди ориентируются в них, не получив никакой подготовки?..

Вся эта сумятица мыслей заняла не более доли секунды. Сложное чувство овладело Альфонсом и прошло сквозь него, словно диковинное алхимическое излучение. Но реакция в его душе не укладывалась в традиционные формулы. Он смотрел на Ланьфан и пытался найти слова, чтобы рассказать ей, до чего это важно: все время пытаться быть счастливыми в этом безумном мире, который сражается с нами постоянно, и никогда нельзя знать, что на повестке дня — дружеский спарринг или смертельная битва. Альфонс смотрел на Ланьфан, и не мог найти слов.

— Ты очень хороший человек, Альфонс Элрик, — наконец проговорила Ланьфан. — Но почему ты так близко к сердцу принимаешь мои дела? Не потому ли, что не можешь устроить свои?

— Не могу, — согласился Альфонс. — Но не в этом дело. Я бы не стал так говорить с тобой, если бы ты не была... — он запнулся. "Моим другом"? Звучит фальшиво. "Девушкой, в которую я мог бы влюбиться"?.. Неловко. — Ланьфан, — закончил он неуклюже. — Такой, какая ты есть. Неотразимая, как бросок твоего ножа... Ты очень нужна людям, которые тебя любят.

Кажется, это прозвучало чересчур выспренно, но ничего лучше он придумать не смог.

— То есть ты не будешь говорить с Лином? — уточнила Ланьфан.

— Поговори с ним сама. Если у него будешь ты, я думаю, он легко выдержит хоть дюжину, хоть две дюжины принцесс.

Ланьфан отвернулась и молча вышла.

"Вот интересно, — подумал Альфонс с горьким чувством, — я только что влез не в свое дело и потерял друга (двух друзей?), или всего лишь лишил ее душевного покоя на несколько дней, после чего все пойдет по-прежнему? Хотелось бы знать..."