Рука не нащупала ни стволов, ни веток, Заноза почувствовал подъем и остановился. На краю слуха что-то звякало печально и сипло, словно дух сгинувшей скотинки заблудился во мгле. Перед глазами плавала и ветвилась чернота.

Что-то коснулось лица, погладило — нежное и влажное, как рука призрака. Пахнуло прелью.

Заноза подскочил, мгновенно облившись потом, треснул себя по щеке изо всей силы. Пальцы опутало волглое, прохладное, невесомо упало на голову. Саван утопленника! Заноза взвыл, судорожно стряхивая невидимые путы.

— Ай-ай-ай, спасите меня! Господи помилуй, ой-ей-ей!

Бродячая скотинка зазвякала колокольцами теперь уже повсюду, потом хрипло расхохоталась:

— Заноза, успокойся! Это лента с дуба на тебя напала, ты ее оборвал.

— Вентиска? — голос у Занозы дрожал.

— Я, кто же еще. У тебя под ногами ствол поваленный. Кувыркнешься. Обходи слева.

Заноза, испуганно таращась в темноту, двинулся налево, на голос. Это всего лишь сгнившая лента с дуба, одна из многих, которыми увешаны ветви. И бронзовые колокольчики — подношения Шиммелю с тех времен, когда люди помнили, где лежит кровожадный верейский лорд. Ленты тканы из хорошего льна, дождь и ветер портят их намного медленнее, чем живую плоть.

Всего лишь лента?

Или сам Шиммель похлопал Занозу по щеке? Мол, молодец, что пришел, и людей привел, и сына моего, и сивую кобылу. Молодец, Заноза, попомню тебе...

Господи помилуй!..

— Корни, осторожней, — сказал Кай. — Садись, здесь сухо.

— Я постою.

Слева проступила и разрослась черная стена. Заноза нащупал мокрые складки коры, поспешно отдернул руку и вытер пальцы о полу. Дуб. Тот самый, уродливый. Страшный.

— Я за тобой пришел. — Заноза потихоньку приходил в себя. — Ты бы посидел с парнями, а? Негоже от людей прятаться. Ты даже хлебом нашим брезгуешь, обижаются парни.

— Мне нет до них дела, Заноза.

— Как — нет? За тобой люди пошли, под руку твою, ты ж сыном Шиммелевым сказался, тебе ватагу водить!

Усталый вздох.

— Не звал я их. Они мне не нужны.

— Да как же не нужны! Ты Шиммеля призвать собрался, как же без людей? Разбойничий лорд он, Шиммель-то, спокон веку лихие люди его призывают, зачем же его просто так вызывать?

— Уффф... надоело уже. Сколько тебе объяснять...

Рядом зашуршало, затрещали веточки в лесной подстилке, поднялась фигура — темная, в размытой серой мгле. Пятно лица с провалами глаз, тусклый отсвет пряжки на плече. Заноза не ощутил ни тепла от нее, ни человечьего запаха — только тлен лесной, горечь палых листьев.

— Шиммель мне отец, Заноза. Я хочу его увидеть. Все.

— Да нельзя его видеть, дурень! — Заноза даже голос повысил в негодовании, только его исказил и выпил туман. — Кто Шиммеля увидит, тот недолго проживет — зарубят, стрелу схлопочет, споткнется и шею свернет. Сказывают, он и своих не жалел никогда, а теперь проклятье на нем такое. Думаешь, проклятье разбираться будет, сын ты ему или не сын?

Кай молчал.

— А вот парни не стерпят, порежут тебя, потому как ты нетварей привадил, того гляди, на людей натравишь! Хошь железо в печенку? Еще денек — и никакие речи разумные их не удержат.

Кай молчал, только запрокинул лицо, в темных ямах глазниц слюдой заблестели белки. Заноза распалил сам себя, страх, усталость, горькая обида за неоцененную верность слепились в ком за грудиной и заворочались там больно и колюче.

— Пойдем к людям!

Он протянул руку, чтобы ухватить Кая за плечо, но темнота обманула, Кай стоял гораздо дальше, чем Занозе казалось. Или он отшагнул назад, а Заноза не заметил.

— Пойдем, Вентиска, чтоб тебя мары задрали!

Короткий смешок.

— Ржет еще! Поржешь с пером под ребрами! Пойдем, говорю!

— Не ори, Заноза. — Опять тихий смех, от которого волосы зашевелились. — Хватит орать. Смотри. — Кай поднял руку, ладонью к небу. — Снег пошел.

Он тенью скользнул мимо, вниз по склону, влажный треск сучьев и хлюпанье раскисшего мха словно не из-под его ног доносились. Воздух разом посветлел от падающего снега, очистился от болотных испарений. Заноза глубоко вздохнул — и тут из чащобы, от едва видного рыжего пятнышка между деревьями, донесся многоголосый ликующий вопль.

Заноза поспешил к костру, заслоняясь руками от веток, а Кая уже и след простыл. С каждым мгновением снег падал все сильнее, наполняя лес бледным свечением, и таял, не долетая до земли. Воздух сделался густ и полон небесного шороха, а сердце колотилось в предчувствии пугающего чуда.

У костра вовсю суетились. Не жалея, грузили в огонь весь приготовленный на долгую ночь хворост, все ценные еловые дрова, рубили орешник на шесты, Клык приволок заветный жбанчик. Заноза вытащил из захоронки последние два меха с яблочным. Щавлик, еще не принявший сверх обычного ни капли, вдруг расхохотался и прошелся колесом вокруг костра, дрыгая ногами в размотанных опорках.

Огонь заревел, поднялся высоко, раздвинув полог валящегося снега, искры плясали и перемешивались с белыми хлопьями. По рукам поплыла первая чаша. Заноза сделал глоток и едва не подавился — на этот раз не арварановку добавили в вино, а вино в арварановку.

Из снега вышел Кай, ведя лошадь цвета пепла. У костра она заартачилась, видно испугалась высокого пламени и возбужденных людей, присела на задние ноги, прижала уши. Кай перехватил повод в левую руку, намотал на кулак, не позволяя кобыле подняться на дыбы. Правой рукой выдернул охотничий нож и чиркнул размашисто, от себя, над светлым кобыльим плечом.

Темная струя окатила его от шеи до пояса, залила лошади грудь и ноги, дымясь, как смола. Кобыла захрипела, рванулась на дыбы, Кай повис на поводе, пригибая кобылью голову к земле. Кровь толчками хлестала на него и на землю, попадала в огонь, шипела, выплевывая желтый дым. Разбойники вопили, кобыла билась, разметывая клочья дерна. Кая мотало, но держал он крепко. Струя опала, стало слышно, как свистит и клокочет в перерезанном горле. Ноги у кобылы подогнулись, она рухнула на колени, потом тяжело завалилась на бок. Кая, не успевшего высвободить руку, бросило на землю, и лошадиная голова ткнулась ему в бедро. Издыхающая кобыла дернула задней ногой и затихла.

Разбойники заорали с новой силой, Заноза заорал вместе с ними. Забулькал мех, медный запах свежей крови и вонь горелой смешались с острым, кисловатым духом яблочного. Хохотал, не останавливаясь, Щавлик.

Кай выпутал руку из липкой веревки, поднялся неловко. Лицо у него было забрызгано, одежда блестела, будто лаком залитая, и с нее капало на сапоги.

— Шест, — прохрипел он, выговаривая слова с трудом, будто онемели губы и гортань. — Топор. Дайте.

Отрубленная кобылья голова со слепым белым глазом, со свисающими лохмотьями шкуры и жил оказалась на шесте. Разбойники словно обезумели. Горящие волчьим глаза, припорошенные снегом бороды, оскаленные зубы.

Снег летел из тьмы, со всех сторон сразу, завивался белыми струями.

Кай снял недоуздок, вложил в ощеренный рот кобыльей головы железные удила, набросил оголовье. Замер неподвижно, ожидая чего-то. Утер взмокший лоб окровавленной рукой.

— Приходи, Шиммель... — одурманенные крепким питьем мужики забормотали вразнобой, проглатывая слова. — Шиммель, приходи. Шиммель!

Молчание. Оглушающий шум леса. Потрескивание костра.

Еле слышное лошадиное ржание вдалеке.

— Приходи Шиммель! — уже громче и увереннее. — Приходи, Шиммель!

Вой ветра и нестройные выкрики постепенно соединялись в слитный шум, от которого начинало звенеть в ушах и колотилось сердце.

Кай обернулся к сплотившейся у костра толпе, стоял молча, пугающий, далекий. Он смотрел куда-то за спины, в темноту, словно видел что-то, другим недоступное. Грубый плащ трепало ветром, мокрый снег слепил глаза. Оглянуться никто не решился.

— Шиммель! Шиммель! — взвыли разбойники.

Их подхватило и понесло знакомой волной, означавшей, что он явился.

— Коня, — тем же чужим, трудным голосом приказал Кай.

Заноза подвел своего.

Кай вскочил в седло, ветер рвал его одежду, трепал волосы.

Глаза казались пустыми, как у ведьминой куклы.

— Кто за мной? — вдруг закричал он в ночь, громко и звучно, легко перекрывая шум бури и скрежет веток.

Многоголосый вой был ему ответом.

— И они поехали за мной, — Кай чуть запнулся, прикрыл глаза, вспоминая. Тени от масляного светильника очертили складку у губ, впадины под скулами. — По болоту. Не разбирая дороги. На следующий день мы захватили один из фортов лорда Кавена, а у меня было меньше десяти человек. Потом они начали прибывать, как лавина, слухи расползаются быстро... В конце ноября мы взяли Чистую Вереть и люди назвали меня болотным лордом.

Ласточка молчала, не зная, что сказать.

— Ты... ты думаешь, что этот... Шиммель... он вселяется в тебя? Как в одержимого?

— С чего бы? — удивился Кай. — Он делится со мной силой, признал. Когда мы уехали с острова, метель выла... Мело, как у черта в крупорушке. А отец... отец ехал за нами следом. Я чуял его... видел...

— Демона с черными крыльями и зубами, как ножи? На хромом лошадином скелете?

— Знаешь, моя сладкая... он совсем как обычный человек. И лошадь у него самая обычная. От других всадников не отличишь.

— Не страшный?

Кай ответил не сразу.

— Как тебе объяснить... Сам не страшный, когда с ним ездишь — не страшно. И потом... когда ночью заснуть не можешь или один сидишь... тоже не страшно... почти. Ну вот словно макового настоя напился, страх как бы есть, но его почти не чувствуешь. Стараешься не думать — и вроде не страшно.

— А если думать — то страшно?

— Ну... я же говорю, как настоя напился.

Ласточка пошевелилась, убрала затекшую руку.

— И ты предпочитаешь не думать.

Кай молча дернул плечом.

— Ладно, — сказала она сурово. — А если тебя поймают? Тебя уже не вздернут на суку, как обычного разбойника. Тебя лорд судить будет и четвертует, или лошадьми разорвет, или что таким как ты положено...

— Я не дамся живым.

— Если б каждый не давался живым, палачей бы не существовало, Кай.

— Вереть моя по праву. Я ее удержу.

— Лорд Гертран сильнее Шиммеля.

— Посмотрим. — Он зыркнул угрюмо. — Будешь опять меня воспитывать, Ласточка? Я вырос уже.

— А ума не вынес. Не буду воспитывать. Я сама виновата, что отпустила тебя.

— Выгнала.

Она вздохнула.

— Надо было с тобой ехать. В Тесору, — Ласточка прикрыла глаза. — Что теперь болтать про если бы да кабы. Останься со мной.

— Не могу.

Опять молчание, долгое как ночь. Капает вода, воет ветер. Жук точит стену в углу — скррр, скррр... скррр, скррр...

— Он... обещал мне...

Кай смотрел во мрак, где стояла в нишке фигурка святой Вербы. Тонко пахло прошлогодним вереском от ее венка.

— Он обещал, что заберет меня к себе, если я позову. Он сказал, чтобы я не боялся ничего. Не боялся мучений и смерти. Что смерти не будет, если я позову его. Хоть из тюрьмы, хоть с эшафота.

Ласточке стало холодно.

— Я смерти не боюсь, — сказал Кай. — Есть вещи похуже.

Она нашарила его руку и потянула к себе, положила себе на шею. Рука была жесткая, неловкая.

— Не буду его звать. Слышишь? Даже если заживо на части рвать начнут. Как подумаю, что придется вечно с отцом бок о бок ездить, из снега и грязи каждую осень подниматься... — Кай вздрогнул, Ласточка прижала к себе мокрую голову, затаила дыхание.

— Лучше б... я не родился...

17.

В доме сладко пахло осенними яблоками, подсушенным сеном. Лорд Радель лежал на опрятно прибранной кровати, в бинтах, но уже не синюшно-бледный, блестел глазами.

Ярко горели свечи, дорогие, восковые — из собственных лордских запасов. Герт не желал лежать в вони и сквозняках общего госпиталя и потребовал перенести себя в избу почище.

Красивая хозяйская девка крутилась вокруг него, то одеяло поправит, то ложку с похлебкой поднесет.

На вошедших она посматривала ревниво и неласково, вот еще сию минуту вытащат пригожего рыцаря из постели, посадят на коня и прости прощай ласковые речи и радость побыть рядом не абы с кем — с хозяином Старого Стержа...

Герт благосклонно кивал ей, улыбался, но слушал пришедших гостей внимательно, иногда сдвигая темные брови в черту.

— Форт на Козловом озере мы бы удержать не смогли, — твердо сказал Мэлвир. — Вышибить оттуда бунтовщиков было не сложно, но оставлять полсотни воинов для охраны малозначимой крепости...

— Это была довольно хорошая крепость... совсем новая, — еле слышно пробурчал под нос Радель.

— Горела она и впрямь хорошо, — зло высказался Марк. — Сэн Соледаго полагает, что выжженная земля — это лучший способ сломить сопротивление.

— Сэн Энебро возможно полагает как-то иначе, — холодно ответил Мэлвир, покосившись на распростертого на койке Раделя. — Я вполне понимаю его стремление сохранить старому другу по возможности нетронутые укрепления...

Радель нахмурился сильнее.

— ... но я предпочитаю поберечь людей и выполнить свою задачу, — закончил Соледаго.

— Вообще-то, Герт, он прав, — неохотно буркнул Марк. — Форт стоял у нас аккурат за спиной, людей не так уж и много... построишь новый, что там...

Герт молча закатил глаза и сказал девке, чтобы вышла.

— Сразу видно, Соледаго, у тебя своей земли нет, — укорил он.

Едва дышит, а поучает, с неудовольствием подумал Мэлвир.

— Ты еще амбары с зерном начни жечь, чтобы разбойников продовольствия лишить. Крестьян перевешай, чтобы приют душегубам не давали...

Судя по взгляду, которым Марк наградил золотого полководца, этот вопрос обсуждался.

— Я действую так, как подсказывает военная наука, — ответил Мэлвир. — Первым делом следует лишить врага припасов и укрытий. Мы выяснили, что разбойники прекрасно передвигаются по болотам, знают тайные тропы. Не стоит давать им лишнюю возможность разделить наши силы.

— На словах все это звучит очень умно.

— Вероятно, лорд-тень не послал бы меня сюда, если бы не был уверен в моих способностях.

— Я преклоняюсь перед твоим военным гением, Соледаго, но постарайся взять Вереть, не разрушив ее до основания, прошу. Ты в Катандерану уедешь и рыцарей королевских увезешь, а мне крепость удерживать всю зиму, еще и найлы налезут... чертов Кавен, угораздило его помереть и навесить мне на шею этот хомут с бубенцами!

Герт откинулся на подушки.

— Если бы... — начал Мэлвир, но осекся.

К чему в сотый раз говорить о том, что Вереть можно было бы лучше укрепить летом. Что земля застит глаза, как женщина, которую слишком любишь.

— Я привез с Козлова озера тела твоих людей, — сказал он. — Мы сломали клетки и достали... то что осталось. Их похоронят вместе с остальными погибшими.

— Спасибо, — Герт снова побледнел, осунулся, ему было лихо.

— Кончайте с этим болотным лордом, — попросил он. — Сил нет тут лежать. Муторно.

— Он действует так, как я и предполагал, — заметил Марк. — На болотах нас застали врасплох, но на сухой земле...

— Форт на Козловом почти не охранялся. Селяне говорят, что за четверть до нашего прибытия разбойники снялись с места и поспешно отступили. Мы нашли брошенные припасы и различные... следы, — Соледаго поморщился.