Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй

— Тогда вы тут подождите, а я быстренько смотаюсь...

— Нет-нет-нет! — решительно отрезала принцесса, схватив меня за руку и потянув обратно. — Страсть к исследованиям вам придется пока поумерить, господин Немирович.

— Но, погодите...

— Я не позволю никому рисковать без надобности. И вспомните, что вы тут единственный мужчина, на вас лежит ответственность, в конце концов!

Вот черт! Тут ее высочество меня уела. Ответственность... ну, да, как ни крути, но определенную ответственность я действительно уже взвалил на себя, связавшись с этими ненормальными девицами и сиганув вместе с ними с дирижабля. Как бы ни хотелось удовлетворить любопытство, но и верно — рисковать одним собой, это одно. Но ведь девушки и в самом деле не сумеют управиться с танком, если я вдруг попадусь чудищам на зубок. Придется подчиниться.

— Вы правы, ваше высочество. Виноват, больше не буду, — с трудом скрывая разочарование, кивнул я.

Свести танк с платформы, не опрокинув его, мне удалось, пусть и натерпевшись страху в тот момент, когда он начал переваливаться через край и крепко ударился передними катками о соседний путь. К счастью, ширины тоннеля хватило, чтобы не врезаться в стену, а подвеска и гусеницы выдержали такое надругательство. Зато платформе пришлось гораздо хуже — деревянный настил треснул и развалился.

Чтобы научиться отключать главный фрикцион и втыкать бортовые передачи, тоже потребовалось несколько попыток, во время которых танк дергался, как припадочный, скрежеща шестернями и раскачиваясь. Металлический клекот дизеля, переотражающийся в гулком тоннеле, заставлял голову вибрировать, как колокол, поэтому не стоило удивляться, что девушки собрались так быстро, как только смогли.

Наскоро соорудив на корме танка поверх кожуха вентилятора импровизированный кронштейн из шпалы, я закрепил там три дополнительные бочки, и попятил машину задом до цистерны с соляркой, чтобы наполнить их и долить до пробки внутренние баки. Пока Брунгильда и принцесса качали топливо, мы с Алисой, осторожно уложив постанывающую в забытье Софию на брезенте в левом пулеметном отеке, привязывали на гусеничных полках и над мотором ящики с инструментами и запчастями, не забыв и про канистры с моторным маслом. Весна принесла из электроавтомастерской шесть кожаных шлемофонов с болтающимися кабелями и разъемами. Они были предназначены для связи между танкистами — весьма кстати, потому что разговаривать в танке при работающем двигателе было бы нелегко. Мало того, очкастая отличница застенчиво рассказала, что смогла включить танковую радиостанцию и нашла ее работоспособной. Дальность ее работы, конечно, невозможно было сравнить с радиостанцией 'Олимпика', по которой Брунгильда передавала SOS, но, когда мы окажемся ближе к цели, это могло здорово помочь нам не разминуться со спасательными экспедициями.

Последнюю остановку мы сделали возле платформы со снарядными ящиками, в пять пар рук быстро догрузив боекомплект до полных 70 патронов. Там оказался неплохой выбор, и теперь в гнездах боевого отделения лежали осколочно-фугасные гранаты, бронебойные снаряды, шрапнели, картечь с картонными головками и по несколько дымовых и зажигательных патронов. Бросив последний взгляд на сиротливо догорающие позади угли нашего временного пристанища, я нырнул в будку механика-водителя и выжал главный фрикцион, направив танк к выходу из тоннеля.

Унылый свет пасмурного дня все равно ослепил привыкшие к полумраку глаза, и мне пришлось вытереть слезы и прищуриться, чтобы точно провести машину по узкому стальному мосту через рокочущее ущелье. Бешеные водяные потоки, которые едва не унесли нас навстречу гибели, отсюда тоже выглядели впечатляюще, хотя уже и не заставляли сердце сжиматься от ужаса.

Миновав пробитый взрывами — судя по вызубренным стенкам из блестящего от моросящего дождя красного гранита — проход в скальной стене ущелья, танк двинулся по уходящей на север железнодорожной колее. Лобовой лист и гусеницы с хрустом подминали выросшие за полвека между шпал и рельсов густые заросли орешника и волчьего лыка. Перед водительским люком мигом скопилась целая гора сырых листьев и древесного мусора. Подлесок, жадно заполнивший открытое пространство между стенами вековых сосен и елей после того, как перестали ходить поезда, не дал вырасти на путях действительно крупным деревьям. Или, может быть дело в том, что кто-то проезжал тут сколько-то лет назад, ломая поросль, как и мы сейчас?

Слева и справа к магистрали регулярно присоединялись однопутные ветки, выходящие из чащобы — судя по всему, лесовозные. Крылья семафоров, отмечавшие заржавевшие стрелки, уныло обвисли.

Начало темнеть. Низкие тучи, сеющие надоедливую морось, сулили скорые сумерки. С трудом подавив очередной зевок, я оглянулся. Пара часов тряского пути по чувствующимся подо мхом шпалам остудила энтузиазм, и спутницы перестали выглядывать наружу и вертеть головами, прикрыли верхние люки в пулеметных башенках, чтобы не капало, и устало согнулись на неудобных сиденьях. Полный треволнений вечер на борту дирижабля, короткий и так драматично прерванный сон, бегство от панцирного гада, блуждания и торопливая работа в тоннеле вымотали всех. Девушки клевали носами и протирали слипающиеся глаза. Задняя стенка боевого отделения передавала тепло от мотора, но слишком мало — легкая одежда все равно заставляла ежиться.

— Апчхи!.. — Алиса, устроившаяся слева от меня, на сиденье пулеметчика, жалобно шмыгнула носом и громко, чтобы перекричать рокот мотора, пожаловалась, — Что-то уже захотелось вернуться к нашему костру в тоннеле! Да и жучатинка, если подумать, не так уж плоха...

— Пахла же подозрительно, по твоим словам.

— Это только на полный желудок воняет, а сейчас я все готова простить.

— Так отрежь кусочек, там еще фунтов десять осталось.

— Осталось-то осталось, но эта злющая горничная засунула куда-то назад и недобро поглядывает сверху, от пушки. Не хочу выпрашивать и унижаться.

— Тогда терпи. Хотя, по-хорошему, надо бы уже и привал сделать. Темнеет, а в потемках пробираться не хочется.

Включив в подтверждение своих слов фары, отчего снаружи сразу сгустился мрак, я выпрямил усталую спину и повертел головой — в шее отчетливо хрустнуло. Низкая и неудобная складная спинка водительского сидения не давала нормальной опоры, да и чтобы выглядывать наружу, все равно приходилось тянуться вперед, вытягивая шею словно жираф.

За спиной зашуршало — принцесса, спрыгнув с высокого командирского насеста, просунула голову из подбашенного отделения к нам.

— Брунгильда говорит, что видит крышу какого-то здания — дальше, по левой стороне. Думаю, стоит остановиться на ночлег, если там получится укрыться от дождя.

— О, так ваша телохранительница и тут не спит, а несет службу?

— Мы смотрели по очереди, на всякий случай, — кивнула она и шмыгнула носом. Даже это у принцессы получалось с достоинством, по-королевски.

— Ага, действительно, вот и крыша. Полустанок.

Фары высветили утонувшее в подлеске низенькое одноэтажное кирпичное здание. На крыше сохранилась черепица, а в рамах — оконные стекла. Металлическая печная труба давала основание надеяться, что там найдется сносный приют. Свернув с заросших рельс, я осторожно провел танк вокруг домика, проложив просеку в густом малиннике и кустах бузины. За домом располагался широкий покосившийся навес, под которым громоздились какие-то ржавые механизмы, груды досок и несколько железных бочек, а чуть дальше стояла вода в небольшом бассейне, выложенном замшелым кирпичом.

— Вряд ли тут свили гнездо какие-то гады — кусты нетоптаные. Пойду, проверю. Не вылезайте пока.

Не глуша двигатель, я вылез на лобовой лист и болезненно скривился, надавив кулаком на многострадальную поясницу. Брунгильда, ясное дело, не стала дожидаться, и спрыгнула на землю первая. Прошла вдоль стены, заглянула в окошко, держа руку на кобуре. Последовав за ней, я потянул дверную створку. Со страшным скрипом заржавевших петель та отворилась, гребя палые листья. Внутри было темно, пахло плесенью. Посреди единственной комнаты возвышалась печка-буржуйка, перед ней — две отодвинутые от стен деревянные скамьи со спинками, стол и конторка. Вдоль дальней стены громоздились стеллажи с какими-то инструментами, а в углу, где с потолка капало, половицы сгнили, и вырос густой мох и бледные грибы. Из-под стеллажа выскочила крупная лесная мышь, возмущенная бесцеремонным вторжением.

— Не сказать, чтобы пять звезд... но сойдет.

Брунгильда, ни словом, ни жестом не показав, что согласна, присела перед печкой и заглянула в дверцу. Вздохнув, я вышел наружу, чтобы поставить танк поближе к двери, заглушить мотор и позвать остальных девушек.

Металлическая печь нагрелась моментально и загудела. Темная хибарка, озаренная пляшущими отблесками пламени из топки, вдруг стала необычайно уютной. Устроившиеся на застеленных брезентом и сдвинутых углом скамейках девушки блаженно жмурились и протягивали руки к печке, не обращая внимания на дым и лоснящиеся от жара носы. Последние порции разогретой крабьей ножки уже исчезли, а на конфорке дребезжал крышкой найденный тут же медный чайник — помятый и закопченный, но вполне работоспособный. В воздухе плавал запах заваривающихся листов малины и смородины.

Счастливо вздохнув, я забросил в топку очередную расщепленную доску — с дровами проблем не было, поскольку снаружи, под выходящим во двор навесом, нашелся целый штабель пересохших досок. И пара пустых железных бочек, что сразу и навело меня на мысль...

— Здесь были люди, — вдруг проговорила Брунгильда. — Год назад. Может быть, два.

Проследив ее взгляд, я заметил несколько покрытых ржавчиной консервных банок, брошенных прямо на столе.

— Кстати, да. И угли в печи относительно свежие. Кто бы это мог быть?

— Егеря карантинной службы или искатели приключений, — предположила принцесса, потом вздохнула и добавила: — Правильнее сказать — мародеры.

— Можно понять, когда из разрушающихся музеев и картинных галерей вывезли произведения искусства и раритеты, каталогизировали и поместили в запасники. Но сколько же при этом пошло по рукам, без всяких официальных каналов... — с горечью сказал я.

— А ведь и верно, — задумалась Алиса. — Последний год все вернисажи завалены гардариканским антиквариатом. Мне один знакомый галерист недавно жаловался, что цены рухнули ниже плинтуса.

— И не думай, что этим занимаются отдельные контрабандисты. Ведь переправить награбленное через Атлантику — не такая простая задача. На лодочке не перевезешь. Тут промышленные масштабы.

— Вы правы, — мрачно кивнула принцесса. — Стыдно признать, но это делают именно те, кто по должности обязан пресекать мародерство и гробокопательство.

— И это вам удивительно? За такой процент прибыли любой капиталист родную мать продаст, а не то, что разорит чужие могилы, — голос Софии прозвучал слабо и хрипло, но так же едко.

— Ого! Так вы не только инсургентка и террористка, но еще и теорией грешите? — ответно съязвил я. — Если память мне не изменяет, это же цитата чуть ли не из Карла Маркса. А я думал, ваша инсургентская братия толстые умные книжки пользует только для того, чтобы в них бомбы прятать.

— Постойте, я уже запуталась, — поддержала Алиса. — Так мы имеем дело с трансильванской ультрароялисткой или с коммунисткой?

— Объяснять что-то мягкотелым аристократам, не слыхавшим про теорию прибавочной стоимости — себя не уважать... — вспыхнула, было, София, но ее прервал приступ кашля. Покраснев и схватившись за горло, она согнулась, на глазах выступили слезы.

— Выпейте скорее, София, — поддержав ее, принцесса поднесла к губам инсургентки кружку с чаем. — И успокойтесь. Диспуты оставим до поры, когда вам станет лучше.

Впрочем, приступ закончился почти сразу. Хрип и неприятное бульканье в легких трансильванки тоже сильно ослабли. Кажется, кислородная терапия пошла на пользу. Она впрочем, и не думала благодарить, а сварливо пробурчала:

— Мне и было лучше, пока он не отобрал баллон!.. Пока я из него дышала, все было хорошо.

— Отобрал, но не из вредности, как вы могли подумать. Слишком долго дышать стопроцентным кислородом вредно, начнется кислородное отравление. Давления воды вокруг вас нет, так что конвульсий, слава богу, не будет, но вот раздражение легочной ткани так можно заработать за милую душу. Завтра проведем еще сеанс, а сейчас придется потерпеть.

Кажется, София хотела меня обругать, но снова закашлялась, махнула рукой и улеглась на лавку, демонстративно отвернувшись.

— Погодите, это не про того Маркса, который ратовал за обобществление женщин? — кажется, Алиса решила добить беспомощную противницу. Что же, христианское всепрощение ей никогда не было свойственно. Хотя я такое не одобряю.

— Маркс создал экономическую теорию капитализма и теорию пролетарской революции. Причем, довольно убедительные, скажу справедливости ради. По крайней мере, опровергнуть его пока не смогли. Насчет женщин не уверен — не помню. Да и чего такого? В конце концов, речь шла про новую социальную формацию. Странно было бы думать, что отношения между людьми в будущем останутся неизменными. Ведь отказалось же человечество от рабства, пусть и не так давно.

— Так я и знала. Ты скрытый социалист, Золтик, — Алиса ехидно прищурилась. — Значит, обобществление женщин у тебя отторжения не вызывает?

— Ну-у-у... не очень, — зевнув, ответил я. — В конце концов, это не мои проблемы. А тех самых потенциально обобществляемых женщин.

— Ха, а что бы ты сказал, если бы обобществили парней? Если бы у тебя отнимала жалованье и ругала за пьянство не одна жена, а сразу пяток?

— ...П-п-пяток?! — поперхнулся я.

— Что, испугался?

— Нет-нет-нет! Это апокалипсис какой-то. Запилят же насмерть!.. — чувствуя, что покраснел до ушей, я поднялся на ноги. — Даже одна, вроде тебя, и то... уже больше, чем нужно!

— Хам!

— Вот обзывательством и кончается, как всегда. Ладно, вы тут продолжайте про Маркса, а я пойду, отлучусь.

— Ага, испугался! — засмеялась Алиса. — И кстати, куда это ты там бегаешь все время? Чувствую, замышляешь что-то.

— Н-ничего... ничего подобного! — ненатурально хохотнул я.

— Ну, точно. Замышляет. — Алиса прищурилась. — Обратите внимание, когда врет, всегда немного поднимает брови, физиономия невинная, но глазки убегают куда-то вверх, — доверительно сообщила она остальным девушкам.

— Правда? — Весна поправила очки, с интересом присматриваясь. — Всегда-всегда?

— Обязательно. Я точно знаю. Лучше меня никто в нем не разбирается, даже его мамочка, — заявила Алиса. В ее словах чувствовался вызов, словно она хотела кому-то что-то доказать.

— Было бы чем хвалиться, — сердито рявкнул я, хлопнув дверью.

Снаружи было темно, хоть глаз коли, и холодно — изо рта шел пар. Шуршал по крыше дождь, в кюветах и заросшей кирпичной цистерне, откуда когда-то, видимо, заправляли паровозы, самозабвенно квакали лягушки. Даром, что конец лета. Трижды ухнул филин, но потом охрип и замолчал — видно, чрезмерная сырость ему тоже была не по нраву.