Боги от науки

-В семидесятых в Америке еще одиознее было.

-Согласен. Мог бы возразить, что я больше про русских говорю, да тоже не выходит. Просто, наверно, уже не тянет.

-Не тянет к музыке или не тянет подсаживаться на еще сто-двести групп? — подколол друга Костя.

-Сам подумай! Кстати, Женя, когда мы услышим что-нибудь из твоих новых вещей?

-Перерос я это, наверно. Твоих новых романов я тоже давненько не читывал. А не против бы, определенного уровня ты в итоге достиг.

-А с каким удовольствием я бы тебя послушал, — признался Степа. — Старое, пожалуй, почти все в голове день-деньской крутится.

-Куда-то все уходит, не хочется уже. Как создали эту большую площадку для экспериментов под названием "утопия", стало интереснее просто наблюдать, что люди делают.

-Мы уходим в тень... — протянул кто-то из них. И у всех в головах раздалось:

"Вверх... Не смотри назад.

Мы уходим вверх,

Что же ты не рад?

Воздух свеж и чист,

Жизнь, как белый лист,

Чистый белый лист".

-Это откуда? — не понял Костя.

-"Машина Времени", кто же еще.

-Старческий склероз наступает. Раньше-то думал, просто много песен в голове путаются, а теперь надо, наверно, признать неизбежное.

-Стоп, господа, мы опять грустим? — спохватился Женя. — Так не годится.

-Не годится.

Глава 4.

"Ухожу из этого мира! — решил Степа как-то раз. — Я здесь никому не нужен?".

"Никому?!". Рядом со Степой в мгновение ока (стоит ли теперь говорить: "в субъективное мгновение ока"?) оказались Женя с Юлей, Костя с Сашей и, конечно же, Аня. Следом начали появляться десятки и десятки молодых людей, полных решимости убеждать своего кумира, что он нужен миру.

-Черт возьми! — протянул Степа. — Да не в этом я смысле! Кому-то я, может быть, и важен, хотя абсолютно непонятно, за какие грехи. Но миру от меня толку нет.

-Очнись, дери тебя какое-нибудь местное божество! — привычно начал вразумлять друга Женя. — Половина населения мира — ничего личного — не полезнее тебя. Что ж нам, всем поголовно уходить? И кстати, ты хотел покинуть конкретно этот мир или вообще все известные нам?

-Если бы я попытался покинуть вообще все миры, — улыбнулся Степа, — вы бы меня догнали и еще раз направили в тот же путь. Так что пока что только этот.

-Без нас не уйдешь! — сказали пять голосов.

-Да я уже понял, — вздохнул Степа, опустив привычное "Я чувствую себя эгоистом и гадом".

Из головы Юли раздался звук наподобие сигнала входящего сообщения:

-Одно дело перед уходом, — сообщила она всей компании.

-Да хоть два! — ответила компания.

-Я в вас не сомневалась. Дело в том, что нужно поддержать группку людей, создающих новое направление искусства. Хотят поддержки основателей.

-Ишь чего... — начал Женя.

-Не в этом дело! — возразила Юля. — Они и сами себе в этом не признаются, не то что нас не попросят. Только ноосфера транслирует. И, кажется, мы увидим что-то действительно стоящее.

-"Мы"? — переспросил Костя.

-Костя, не изображай из себя самого безответственного! — взмолился Степа. — Эта должность забита за мной.

-Ну, пойдемте любоваться. К вам — Кивок в сторону стоящих кучкой молодых людей. — это тоже относится.

"Счастливы получать распоряжения от самих основателей!" — слаженно оттранслировали в ноосферу последние.

Глава 5.

-Ого! — выдохнул Степа.

Было, чем восхититься. Мало того что к созданию произведений искусства подключали одновременно материальные предметы, ноосферу и материализованные порождения воображения. Мало того, что многообразие мельчайших деталей, складывающихся в цельные изображения, являющиеся частями других изображений, образовывавших в соединении стройную и законченную картину, можно было рассматривать много минут, не желая отлеплять глаза от одного великолепия ради другого. Один вид искусства — вроде бы, этот идеал провозглашался в "Игре в бисер", но достижимым его никто доныне не посчитал — перетекал в другое, "переводился" с языка на язык, цвел любыми системами образов, которые был готов воспринимать слушатель. К сожалению, ни одна из работ не содержала словесного описания на русском языке, поэтому нельзя донести это до читателей.

-Да, Степа, — посчитала нужным сказать Аня, — наш мир действительно породил что-то прекрасное, чего не может быть в других. Так что перестань считать себя ничтожеством и восхищайся.

Степа так и не решил, какую фразу лучше употребить, поэтому предпочел на время создать еще две своих копии и высказать сразу все, что было на уме:

-Когда такое наблюдаешь, чувствуешь себя ничтожным в еще большей мере, — вздохнула одна копия. — Но "ничтожным" и "ничтожеством" — это разница, согласен.

-Вассал моего вассала — не мой вассал, — развела руками вторая. — Не я создавал, не мне гордиться. Не нам.

-"Спасите Землю-18, единственную планету, где есть кабачки в виноградных листьях", — хмыкнул оригинал.

-Не изображай из себя гнусного базаровоподобного псевдоинтеллектуала! — попросил Женя.

-Завернул! — восхитился Костя. — Но под смыслом могу подписаться.

"Все видели? — начала играть у Степы в голове волынка вышеприведенного свойства. — Мы здесь поприсутствовали, повосхищались, искренне, кстати, когда уже можно будет мирно, простите за тавтологию, отправиться в свой родной мир?".

-Все еще хочешь отсюда дезертировать? — удивились в голос Женя и Юля.

На лице Степы проступило очень красноречивое выражение:

-Так вы все это подстроили? — спросил он. — Вы знали заранее, что я захочу уйти из этого насквозь иллюзорного мирка, и в нужный момент подсунули мне это прекрасное произведение? Спекулируете высоким искусством! Играете на моих чувствах! Как вы могли? — Издав эту патетическую тираду, он помолчал, обвел всех безумным взглядом, покачал головой, покрутил пальцем у виска и резюмировал: — Склонность к пародированию дешевых эффектов. Причина — оторванность от реальной жестокой жизни, где полным-полно всего простого, дешевого и неприглядного. Лекарство — окунуться в нормальный мир. Пропишете мне лекарство или зажилите?

-Подумай хорошенько, о старец, по непонятной причине оставшийся неубеленным сединами и вполне себе неразумным отроком! — отозвался Костя. Остановился на секунду, набрал воздуха в легкие и продолжил: — Внешний мир — это та суровая реальность, от которой желали сбежать все твои предки до седьмого колена, а ты отказываешься от данного тебе блага из-за каких-то незрелых суждений и юношеского максимализма! Подумай, этого ли ты желал, когда бежал с Земли, влекомый мечтами о дивном новом мире? Быстро же ты меняешь идеалы! Все, извините, больше не могу.

-Достойный ответ, — согласился Степа. — Признаю свои ошибки. Хотя в другое время, в другом месте и другого человека за половину этого вызвал бы на дуэль. Но хватит меня отвлекать! В путь, друзья мои.

Еще несколько минут драматических эффектов, и шестеро тихо и мгновенно исчезли из одного мира и приземлились в другом, где их уже ждала седьмая — Галина Александровна.

Глава 6.

Семеро — именно семеро — хорошо нам знакомых лыжников и лыжниц катили по лесу. Скользило отлично, зимний воздух не морозил пальцы, лыжи не проваливались в смесь наста и мокрой каши, которая остается к марту. Такие мелочи, как хорошая погода и нормальная смена времен года, богам от науки вполне по зубам. Даже если география, которая и изучает климатические явления, в число их любимых наук не входит.

-Сколько лет назад мы вернулись, а, Костя? — спрашивает Степа.

-Десять, — откликается Костя. — Не делай вид, что ты знаешь это хуже меня.

-Эх ты, — вздыхает Степа. — Это ораторский прием под названием "Обратная связь с аудиторией". Мой любимый, кстати. Не делай вид, что не заучил его за столько лет.

-К чему спрашивал-то? — вклинивается Женя. — Ты ж явно неспроста.

-Весь эффект смазали своими вопросами и подковырками... — жалуется Степа и начинает драматический спич: — Уже десять лет здесь живу, а все никак не могу привыкнуть к тому, что меня снова окружает замечательная русская зима. Женя, не обижайся, климат у тебя получился мягковатый.

-Забыл, — признается Женя. — А никто так и не пожаловался.

-Разбаловаться-то нетрудно, — кивает Степа. — Но мы не в обиде, что ты нас разбаловал и разнежил. Можно снова отдаться любви к Родине и ее природе, не приправленной налетом повседневности... — Все шестеро остановились и странно на него посмотрели. — Что вы на меня так смотрите? Нельзя на старости лет проникнуться восхищением родной природой?

-Степа... — шепнул Женя, показывая глазами на Галину Александровну.

-А что? — удивился Степа. — Мне лет этак под двести-триста, это если не считать дополнительных тел. А с вами, Галина Александровна, мы знакомы раза в три больше, чем длится вся наша разница в возрасте. Вы ведь не собираетесь принимать что-нибудь близко к сердцу и обижаться?

-Обижаться? — улыбнулась учительница. — Нет, обижаться я не буду. Раз наша разница в возрасте роли не играет, не обессудьте уж... — Она нагнулась, зачерпнула снега и метнула получившийся снаряд в Степу, попутно высчитывая траекторию.

-Протестую! — заявил последний, ловя снежок. — Мне в вас кидаться воспитание не позволяет. Я лучше еще в кого-нибудь...

Пяти минут снежной битвы было достаточно, чтобы перестало хватать времени разгибаться и смотреть, в кого можно кидать, поэтому прилетало в итоге всем. Степины самокопания, разыгравшиеся в полную силу несколько часов спустя и доставшие всех, в общую картину не входят.

Глава 7.

Еще несколько лет, а, может статься, и десятилетий, шестеро пытались принести пользу родной Земле. Шестеро — потому что Галина Александровна никогда не пыталась, а приносила ее с ранней молодости и до сих пор. А остальные пытались кого-то чему-то учить, писать книги, учащие добру и справедливости, программированию и играм с реальностью, спасать мир ото всех по очереди, спасать всех по очереди от мира, создавать более или менее великую музыку и посвящать людей в туристскую романтику, снова и снова обходя земной шар с рюкзаком за плечами. Звучит весьма разнообразно, но все когда-нибудь кончается. Не говоря уже о том, что польза от этого всего, когда получалась, имела непременную обратную сторону медали (в случае ее отсутствия Степа с удовольствием бывалого ментального мазохиста ее выдумывал).

И вот, в очередной вечер непонятного уже века (кажется, ввели новую эру, отменили, снова ввели и, наконец, оставили выбор точки отсчета на усмотрение каждому) состоялся очередной разговор из серии "Галину Александровну не пускать, мы еще не переросли подростковую депрессию". Слово держал Степа:

-Убейте меня, но я считаю... В общем, я именно так и считаю. Пришла пора меня убить. Тем или иным способом.

Молчание. А потом голос Жени:

-Не хотел вам говорить, но я тоже что-то такое начинаю думать.

-И я.

-И я. Надо, наверно, и честь знать.

-Наверно, я согласна.

-Знаете, что я вспомнил? — включился еще не подавший голоса Костя. — Когда я закруглял еще одну свою лишнюю линию жизни, кто-то из небесной канцелярии назначил мне встречу через три четверти века или немного побольше. Сколько прошло, я боюсь сказать. Так что да, наверно, надо иметь стыд.

Грустное молчание, приправленное облегчением. Хлопок по лбу, возглас:

-Вы думаете о том же, о ком и я?

-Да уж не о выросших детях и не о мире, которому надо привыкать обходиться без основателей.

Размышления о том, как, наверно, ушли когда-то и создатели нашей Земли. И куда они ушли. Призыв не отвлекаться.

-Что мы ей скажем?

Была в далеком двадцать первом веке пословица, начинавшаяся словом "вспомнишь", и заканчивавшаяся возгласом "вот оно!". Увы, она действует не только на рифмы к слову "оно", поэтому за столом тут же материализовалась Галина Александровна:

-Я все слышала, — сказала она. — Можете ничего не говорить.

"Отпускаете или нет?" — читалось на лицах.

-Нечем мне вас удерживать, жили вы долго, — вздохнула Галина Александровна. — Вот только подумали ли вы о том, что я вас на полвека старше и, если кому и...

-Не надо этого произносить! — попросили все собравшиеся. Потом Костя выразил общее мнение:

-У вас в любом мире имеется миссия, в отличие от наших дел, явно идущая на благо человечеству. Мы за эти столетия намешали брошенных начинаний и разнокалиберных достижений, за которые нас можно уважать и даже любить, а люди лучше от них не стали. А люди, могущие десятилетиями и веками готовить детей к жизни, как это делаете вы, не могут просто так взять и... уйти. Так что, пожалуйста, живите вечно. А нас вы всегда сможете встретить в прошлом, только, пожалуйста, никаких эффектов бабочки, хватит с нас тех миллиардов разнообразных насекомых, которые мы уже наплодили.

-Ясно, — проговорила Галина Александровна и растворилась в воздухе. Костя от души ударился головой о стол и резюмировал:

-Я чертов идиот с дубовой головой и жирным от многолетних скоплений машинного масла мотором вместо соответствующего органа. — Он выразил это гораздо короче, но нецензурным словам здесь не место.

-Ладно тебе убиваться, Костя, — грубовато попросил Степа, стараясь не замечать невольной игры слов. — Лучше никто из нас бы не сказал, а что из этого получится, решать не нам, а здравому смыслу... и паре-тройке миллионов самых преданных учеников, которые уж точно будут убедительнее нас.

Тишина.

-Почему я так уверена, что там, уда мы уйдем... что будет какое-то "там"? — спросила Юля.

-Потому что есть небесная канцелярия. И там, где есть миротворцы, в смысле, создатели миров, не может быть пустоты.

-Тогда — тогда пошли.

-Один маленький драматический жест, — попросил Женя. — На гитаре сыграть.

-Торопиться некуда, — согласился Степа. — Давайте будем петь, пока не закончатся песни.

Так и сделали. Последние строчки перед тем, как все шестеро взялись за руки и исчезли, были:

"Значит, время собираться нам с тобой

В небеса".

И каждому послышался не то насмешливый, не то печальный голос: "Ой ли?".

Часть 15. Там, за чертой...

Глава 1.

Вид из иллюминатора — очень красивая вещь, когда бы и где бы вы ни взлетали. Если вы летите ночью, то в любом городе, где найдется аэропорт, уже зажжены огни, и довольно скоро все это обращается в причудливо спаянную микросхему. Если вы летите днем — что ж, можно насладиться видом полей, облаков и солнца.

У иллюминатора есть один недостаток: он по сути своей весьма узок и овален, поэтому приходится выворачивать шею, чтобы что-то рассмотреть. Значит, если "вид из иллюминатора" внезапно и без предупреждения растянулся на все ваше поле зрения, вы либо спите, либо бессознательно взлетели в воздух и обнаружили это только на высоте в несколько километров. Летать, даже и без дополнительных аппаратов, — это теперь не диво, но процесс этот по сути своей требует концентрации, так что довольно сложно его не заметить.

Так рассуждали Женя, Юля, Костя, Саша, Аня и Степа, осмысливая видимое ими. Осмыслив это, они не могли не задать себе другой вопрос: почему мы не видим себя или друг друга?