Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Так позовешь хозяина?
— Всё бы тебе мои старые кости гонять... — Мерави начал очередной виток старческих причитаний, но ему помешали продолжить нытьё:
— Кто там?
14 — h'anu — уважительное обращение, принятое в Южном Шеме. Используется при общении либо с людьми, много старшими по возрасту, либо с теми, перед кем готов опуститься на колени.
Дверные занавески раздвинулись, являя нашим взглядам стройную фигуру, закутанную... Впрочем, вру: совсем НЕ закутанную.
Надо сказать, что в Южном Шеме женщины редко показывают свои прелести внешнему миру, расцветая только за высокими стенами домов своих отцов и мужей, но уж там... О, там они стараются изо всех сил превзойти красотой знаменитую песчаную лилию, за один бутон которой х'аиффа наделяет счастливчика, добывшего цветок, горстью золота! Йисини, кстати, тоже женщины, и им не чуждо стремление к украшательству собственного тела одеждой или... её отсутствием, если тело само по себе — совершенство.
Такую Юджу я ещё не имел удовольствия видеть. Она была с ног до головы — ну, не целиком, конечно, а фрагментами — усыпана янтарем. Разного цвета — от светло-медового до почти пурпурного. Полупрозрачные и совершенно непрозрачные бусины, оправленные в желтый металл (скорее всего, золото, но даже боюсь предполагать, сколько тогда стоит сей наряд), змеями — тонкими и не очень — тепло струились по смуглой коже, где-то поддерживая полосы белоснежного шёлка, а где-то образовывая подобие деталей одежды. Я и раньше подозревал, что моя знакомая йисини — весьма привлекательная женщина, но теперь окончательно утвердился в своём подозрении. Привлекательная. Зрелая. Умная. И... не забывающая ничего, потому что перемена моего облика заставила тёмные глаза лишь на мгновение затуманиться, а потом... Потом я был удостоен ТАКОГО взгляда, что потерялся между "покраснеть" и "побледнеть".
— Кто почтил нас своим визитом сегодня? Что-то я не узнаю твоего лица, юноша.
— Будешь дурачиться, уйду сразу, — я развернулся, делая вид, что направляюсь к дверям, но руки Юджи уже лежали на моих плечах, а губы шептали прямо в ухо:
— Надо же, какой обидчивый... Уж и пошутить нельзя!
— Я пришёл попрощаться.
— Совсем? — легкая тревога — даже не в голосе или во взгляде, а в мелком дрожании пальцев.
— Представь себе. Вы тоже скоро уедете, не так ли?
— Да, после празднеств... Но ты же останешься!
— Нет, не останусь. У меня есть дела.
— И покинешь город?
— Да.
— Как печально... А я собиралась задержаться, — лукавое, но слегка запоздалое уведомление.
— Не стоит. Если, конечно, не найдёшь себе новую игрушку.
— Я никогда с тобой не играла!
— Знаю. Потому прошу: не играй и с другими... Это может быть опасно.
— Ты... Ты за меня беспокоишься? — теперь вздрогнул и взгляд.
— Немного. Всё-таки...
— Какой ты смешной! И милый, — йисини проводит ладонью по моей щеке. — Только грустный. Почему не веселишься? Хочешь, станцую? Хочешь? Это тебя развеселит!
Бедра Юджи игриво описывают круг.
— Разве ты не умеешь танцевать?
— Умею.
— Тогда что же тут может быть веселого? Не понимаю.
— Что-то случилось, да? — тёмные глаза смотрят так пристально, словно хотят проникнуть под маску, которую я ношу.
— Почему ты так думаешь?
— Я чувствую! Ты... напряженнее, чем был. Много напряженнее. Не спорь, так и есть! Не забывай, что я — воин, и для меня нет тайны в том, что касается битв. И прошлых, и будущих.
— Тогда ты — настоящая счастливица, — искренне завидую Юдже. Она замечает эту зависть и растерянно хмурится, а тонкие пальцы сжимаются на моих плечах ещё настойчивее:
— Признавайся, в какую переделку ты попал?
— Да ни в какую... Собственно, всё уже закончилось. Или даже ещё не началось. Не думай об этом, хорошо? Я прошу...
— Я не могу не думать, если вижу, что тебе плохо! — в словах йисини нет ни игры, ни чрезмерного спокойствия — ровно столько чувства, чтобы даже самый глупый глупец понял: она волнуется за меня.
Я понимаю, милая... Только не о чем волноваться: ты моему... хм, горю не поможешь. Знаю, что горишь желанием помочь, но, право, зря. Сам справлюсь. Должен. Потому что, если не справлюсь я, никто не сможет.
Тёмные глаза на мгновение вспыхивают внезапной догадкой, потом снова становятся тягучими омутами:
— Точно, справишься?
Она что, читает мои мысли?
— Конечно. Как всегда.
— Всё равно ведь, поступишь, как тебе вздумается, — вздыхает Юджа. — Но... если помощь будет, не отказывайся от неё, хорошо?
— Не буду... Скажи, красавица: в честь чего или кого ты так... непривычно одета?
— Непривычно? — лукаво улыбается йисини. — Разве?
— Для меня — да.
— Можно подумать, ты никогда не видел наряда танцовщицы!
— Видел. Но на тебе — ни разу.
— И как? Нравится?
— Наряд или то, как он смотрится на твоём теле? — слово за слово, и узор беседы уже не хочет отпускать: мы обмениваемся внешне ничего не значащими фразами, но для нас они исполнены необъяснимо глубокого смысла.
— А ты расскажи обо всём... по порядку, — Юджа приникает ко мне все плотнее и, кажется, готова навеки обосноваться на моих плечах. Ничего не имею против: уж такой-то вес выдержу! Но и у меня, и у неё слишком много обязанностей.
— Свет очей моих, куда ты пропала? — капризно вопрошает...
Не может быть! Это же тот самый кихашит, которого я... отправил восвояси. Правда, одет он гораздо пышнее, чем в прошлую нашу встречу, да и ведёт себя более подобающе богатому купцу, а не скромному служителю тихой госпожи Шет. Так ты не простой убийца, мой дорогой, а полномочный посланник г'яхира... Какая неожиданность. Пожалуй, настало время уйти.
Снимаю ладони Юджи со своих плеч.
— Мне пора, милая.
— Мы ещё встретимся?
— Не могу обещать.
— Не обещай, — великодушное разрешение, подразумевающее: разбейся в лепешку, а будь любезен подготовить Пути для новой встречи.
Собираюсь пройти к двери и слышу:
— Кто этот человек, моя лилия?
— Просто прохожий, мой господин.
— Просто? — судя по сухим ноткам в голосе, кихашит не намерен рассматривать меня, как ничего не значащую случайность. — Ты вилась вокруг него, как плющ... Кто он для тебя?
Негоже оставлять женщину в затруднительной ситуации, верно? Если он хочет вступить в бой, что ж... ТАКИЕ вызовы я не отклоняю.
— Друг.
— Близкий? — ожидаемое уточнение.
— Случались минуты, когда между нашими телами не смог бы проскользнуть и волосок, — скрещиваю руки на груди и отвечаю взглядом на взгляд.
Юджа замирает, не зная, в какую сторону кинуться: я — друг, убийца, играющий роль купца — то ли клиент, то ли Игра идёт на более высоком уровне. Ай-вэй, милая, я не хотел тебя подставлять... И не подставлю под удар. Придется на мгновение вспомнить про маску лэрра. Но только вспомнить, а не надевать снова!
— Ты была с ним? — а дяденька-то взволнован. Рассеем сомнения? Нет, сгустим. Но рецепт тумана будет мой собственный:
— Странника, чьи сапоги помнят пыль эс-Сина даже за тысячи миль от Полуденной Розы, женские прелести не должны занимать больше, чем ему определено обязанностями. А согласившемуся отступить перед правом het-tаany непозволительно упрекать в слабости женщину!
Он проглотил всё, что хотел сказать. И что не хотел — тоже проглотил. Неподвижным взглядом на протяжении долгого вдоха кихашит что-то искал в моей насмешливой улыбке. И, видимо, нашёл, потому что, не проронив и звука, вышел из комнаты.
Юджа повернула ко мне побледневшее лицо:
— Как это понимать?
— Что, милая?
— Ты... ты заставил отступить того, кто никогда не отступает! Сама Смерть ушла с твоего Пути!
— Ошибаешься, милая, Смерть тут вовсе ни при чём: тихая госпожа Шет покровительствует тем, кто избрал своим занятием жатву чужих жизней, но она не властна над Вечным Покоем... Иди к нему, милая. Он ждёт. И чем дольше длится ожидание, тем больше неправильных предположений рождает смущённый разум. Ты же не хочешь, чтобы сей достойный человек совершил глупость только потому, что танцовщица промедлила лишний миг?
— Я пойду, — согласилась Юджа. — Но... Ты многое должен мне объяснить, слышишь?
— Что смогу, то смогу, — пожимаю плечами. — Но не сегодня. В следующий раз.
— А он будет? — сомнение в посерьезневших глазах.
— Будет. Обязательно!
Йисини кивнула — больше своим мыслям, чем мне — и скрылась за занавеской.
Я проводил ее взглядом, усмехнулся и вздохнул. Старик, всё это время следивший за происходящим, тихо заметил:
— А мальчик-то вырос... Вырос и стал мужчиной.
— Разве, h'anu? Что-то я сам не замечаю своей... взрослости.
— И не заметишь, — успокоил меня Мерави. — Время внутри всегда течет иначе, чем снаружи, так уж повелось... Я вот до сих пор кажусь себе молодым красавцем, а остальные видят больного старика.
— Ну уж, и больного! Ты проживешь еще много-много лет, и повторишься в своих внуках и правнуках... Насколько помню, у тебя есть и сын, и дочери, так что, не жалуйся на жизнь: она ведь может решить, что ты, и в самом деле, ею недоволен!
— И он еще не хочет верить моим словам! — морщинистые ладони выскользнули из складок мекиля в возмущенном жесте. — Ты вырос, Джерон. Хотя... Мне всегда казалось, что ты только притворяешься ребенком.
— И вовсе я не притворялся! — настал мой черед возмущаться. — Я хотел им быть... Плохо получалось, да?
— По-разному... Но теперь ты понял, что тебе больше к лицу?
— Скорее нет, чем да. Не хочется понимать. Лениво.
— Ты устал, вот в чём состоит твоя лень, — заявил Мерави. — Когда от сил остаётся крохотная капля, её начинаешь беречь, отказываясь от дел и размышлений... Но не стоит так поступать. Боишься ослабеть раньше времени? Зря: как только этот источник будет вычерпан до дна, его снова наполнит живительная влага... иного свойства, быть может, но наполнит. Обязательно!
— Пожалуй, ты прав, h'anu... Но я боюсь опустеть. Очень боюсь.
— Это пройдет, — старик подошел ко мне и коснулся моего лба прохладными, чуть шершавыми пальцами. — Страх тоже со временем устает пугать. И тогда возникает то, что люди называют отвагой, хотя, на самом деле... Ты близко подошел к означенному пределу, если можешь сознаться, что боишься. Ещё один шаг — и... Я верю: ты сделаешь этот шаг. В тебе есть то, что сильнее любой отваги.
— Что же, h'anu?
— Чувство долга.
— О, ты наделяешь меня сокровищами, которыми я вовсе не владею! — пробую отшутиться, но Мерави качает головой:
— Просто ты заглянул еще не во все свои кладовые.
Молчу, глядя на старика, который в своё время не упускал ни малейшей возможности чему-нибудь меня поучить. И уроки были не всегда приятными, однако... Я бы согласился их повторить. И не один раз.
— Спасибо на добром слове, h'anu... Береги себя. Хозяина береги. И Юджу... Хотя, она сама может о себе позаботиться: девочка взрослая, все-таки.
— А вот тут ты ошибаешься! — покачал пальцем Мерави. — Она начала взрослеть совсем недавно... Думается, после встречи с тобой.
— С чего ты взял? Разве я могу кого-то наставить на путь истинный? И пробовать не собираюсь!
— Ай-вэй, Джерон! Опять за своё, негодник? Каби[15] Учителя не обязательно должен быть виден всему свету — он может скрываться и под волосами!
— Ты вгоняешь меня в краску, h'anu! Пожалуй, пойду, пока не возведён в ранг божества... Ой, совсем забыл: как там парень себя чувствует? Поправляется?
— Твоими молитвами!
— Моими... Нет, h'anu, вовсе не этим. Значит, у него всё хорошо?
— Не беспокойся, он почти здоров. И очень жалеет, что не смог попросить прощения.
— Передавай ему: пусть забудет о своих воровских наклонностях. Не надо брать чужое — ни вещи, ни жизни. Даже в угоду чьим-то красивым глазам.
— А сам не хочешь сказать?
— Не-е-е-ет! — я попятился к двери, окончательно оставляя попытки вспомнить, зачем вообще сюда приходил. Наверное, чтобы попрощаться. — И не упрашивай! Всё, откланиваюсь. Если смогу — зайду ещё раз. Долгих лет и добрых дорог, h'anu!
— И тебе добрых дорог, Джерон! А долгие лета... В дороге время летит незаметно!
15 — Каби — головной убор, широко распространенный в Южном Шеме.
* * *
Незаметно? Может быть, h'anu, может быть... Но время — это такая штука, которая позволяет делать с собой всё, что угодно. Простая мудрость старого человека помогла мне понять, каким образом Ксаррон добился того... чего добился. Время — вот ключ ко всем загадкам! Оно подобно реке. В каждый момент своего существования. Всем рекам мира. Поток — то тихий, почти застывший, то бурный и стремительный — казалось бы, не подвластен никаким законам, кроме своих собственных, однако... Даже бобры могут изменить течение реки, построив запруды, а ведь эти зверьки — не самые могущественные существа на свете!
Если бы Ксо хотел утаить от меня механику своих действий, он прежде всего не допустил бы возвращения моих волос в обычное состояние, потому что менее заметные признаки пребывания в ином временном потоке тоже имеют место быть. Ребра совершенно не болят, значит, прошел, по меньшей мере, месяц. Но это утверждение касается только моего личного времени: остальной мир жил, как полагается.
Любопытно, каково это — управлять временем? Сгущать, как сироп, разбавлять до полной прозрачности, заставлять бурлить и пениться... Теоретически я понимаю, ЧТО делал мой кузен — то же, что и бобры. Поставил запруду, разделил поток, заставив обойти меня со всех сторон, и снова свёл струи вместе. Все. Кроме одной, которую разогнал и которой пронзил меня. Это не магия, это нормальный порядок вещей: время идет, и физическое тело восстанавливает свои повреждения. Если способно и если... Если его подпитывают.
Так вот, почему меня немилосердно шатало по пробуждении: я попросту был переполнен Силой! Но поскольку моя Сущность не может единовременно контролировать и использовать большое количество означенной... материи? Энергии? Никак не могу определиться. Да и никто не может... В общем, понадобилось некоторое время для достижения равновесия внешних и внутренних полей. Конечно, мне захотелось погулять: трудно усидеть на месте, когда ноги сами просятся... ну, если не в пляс, то очень близко к тому. Пожалуй, Ксаррон перестарался: в таком состоянии я способен натворить много разного. Впрочем, вернее сказать: был способен. Раньше. Теперь же... Поумнел достаточно, чтобы не лезть на рожон по первому предложению Судьбы. Единственная вольность за весь день — обмен ударами с кихашитом, ради спокойствия темноглазой йисини. Надеюсь, мы поняли друг друга. Если нет, то... Да что я волнуюсь зря? Служители Шет — очень разумные люди, и одного намека им хватает, чтобы снова раствориться в тени! Впрочем, надо будет зайти к иль-Руади — у меня ведь еще есть время? И к Матушке — надо. И Мэя за длинные уши оттаскать... на будущее. Дабы вел себя хорошо.
Хм, а куда это я забрёл?
Как обычно и случается, если ноги и разум не договорились о совместных действиях, тело и его обладатель оказываются... фрэлл знает, где. В данном случае — узкая улочка, ставни немногочисленных окон первого этажа наглухо закрыты, двери, разумеется, тоже. Масляных фонарей не наблюдается, следовательно, я далеко от центра города. Темнеет, однако! Если не хочу ночевать в сугробе, следует начинать искать выход из очередного лабиринта... О, мне показалось или?... Голоса! Сейчас пойду и спрошу дорогу.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |