— ...не хотелось бы принимать решение единолично, мы же всё-таки группа... Поговорим, перетрём между собой, а потом с Вами свяжемся.
Э-э-э-ээ-э...а...он решился.
— А, может быть, вы всё-таки отыграете на фестивале? Надо светиться везде, где только можно...
Алик улыбнулась и кивнула.
— Хорошо. Мы обсудим, но не думаю, что ребята откажутся. Нам необходимо размяться...
Да и на нового гитариста посмотреть в деле тож не помешает.
Радостный Вениамин был готов расцеловать всех...даже этого...семьянина...
— Аль, — Леш хмуро позвал жену, закрывшую за менеджером дверь. — Не верю я ему.
— Ты многим не веришь, есть у тебя такая черта. Леш, ну посуди, мы ж с ним контракт не подписали. Так ведь?
Кивнул.
— Отсюда вывод, — Аля говорила, проворно убирая со стола. — Мы свободны, словно птицы в небесах. Без бумажки он не имеет права нами распоряжаться, а подписывать её тебя никто не заставляет. Верно говорю, швед? — смахнула со стола несуществующие крошки и пыль.
Нат вздрогнул от неожиданного обращения.
— Угу, — буркнул.
— Ну, вот. Даже твой зело смурной с утра друг согласен со мной...
Ага, блин... Попробуй тут не согласись...тут же дадут...половником...
— ...а концерт ещё никому не помешал. Тем более фестиваль. Леш, много народа, куча групп, а мы — не худшие! Ле-еш!
Леший сдался. Она, чёрт...нет, леший!..её дери права на всю тысячу процентов. Эх, не умею я отказывать женщинам, тем более своей.
— Хорошо, — кивнул, при этих словах Аля радостно стукнула по столу ладонью, — но, если я пойму, что он нас надул... Я из него...
Алик приложила палец к его губам. Тс-с-с...не говори необдуманных вещей, потом пожалеешь — обещания надо выполнять. Чтоб не обесценились слова. Твои.
Поцеловала.
Э-э-э-ээ-э!!!! Нат кашлянул. А эт ничё, что я здесь?!
Они засмеялись, и Леш с сожалением отпустил Алик. Эх, не было печали, купила баба порося...
— Ты ж сам сказал, что у нас шведская семья! — заметила Аля, Нат поперхнулся. — А тогда скрывать нечего!
Леш хохотал. Уела она таки его!!! Ох, молодец!!!
Вот что значит — женщина у власти! Нат восхищённо проводил Алик — она шла в магазин — и, с поклоном, распахнул перед ней дверь. Скандинавка! Не, в матриархате явно были свои плюсы, жаль, что о них никто сейчас не помнит.
На улице холодный ветер гнал по земле рыжие клёновые листья. Что ж делать...осень. Алик резким движением головы откинула волосы назад и бодро зашагала к магазину. Нужно купить хлеб и фарш — на ужин будут котлеты.
СОЛЬ ПО ВЕТРУ
То не потеряно, о чём не жалеют
...Фокс сидел на самом краешке скошенного дубового пенька, что вообще-то трудновато при его комплекции, и смущённо теребил пуговицу на рукаве. Круглую, металлическую, с эмблемой коня, вставшего на дыбы. Косматая, непропорционально большая голова Фокса бессильно повисла, подбородок упёрся в грудь. А взгляд совсем детских, таких извечно наивных глаз — в песок под ногами. Тяжело ему было невероятно.
— Ребят... — промямлил он, — ну...простите...
Глупый совсем и обычно смешной, сейчас Фокс не вызвал никаких тёплых чувств. Сидел, губу кусал, прятал своё заросшее широкое "маджахедское", как говорил Вождь, лицо. Да никто его не винил... Наверное. Вождь только со злостью выдохнул, будто хотел под ноль опустошить лёгкие, оседлал байк и скрылся в неизвестном направлении. Пашка после дикого ора вперемешку со слезами и упоминаниями всех известных ему богов...попытался с Фоксом подраться. Но толстяк настолько пал духом, что не то чтобы завести, растормошить его оказалось невозможно. Пашка, проклиная всех и вся, умчался со своей девчонкой прочь на пыхтящем "опеле". Не разбился б хоть...
Эх...
Леш вздохнул. Он сидел на тёплом песке, уперевшись в щёку кулаком.
Натан ограничился благим матом, тряской могучих Фоксовских плеч...потом тоже предпочёл удалиться. С бутылкой — и в лес. Заливать горе дешёвым красным вином. Так что...в принципе, никто никого не обвинял. Всего лишь вспомнили Фоксу все его...особенности. И то, что школу окончить не смог, хоть и хотел, а отец не стал отдавать его в специальную — постыдился соседей, и то, что запомнить он ничего не может, записывает...с ошибками...на маленьких мятых клочках бумаги...которые потом теряет неизвестно где...и что на работу берут только грузчиком...да много всякого. Неприятного.
Леший заставил себя повернуться и поглядеть на Фокса. Плечи опущены, бледный... Грустный великан. Страшно захотелось тоже уйти куда-нибудь, только бы не видеть. Ну, хоть в лес пить вместе с Натаном. Всегда же есть, куда уйти.
Песок сыпался сквозь пальцы...
Фокс рассказывал как-то: прадед его ещё в довоенные времена частенько ездил из деревни на базар соль продавать. Дорога дальняя, брал дед с собой только сало, лук и хлеб. Повозка тяжёлая, добротная, мешков с солью много...
Леш отряхнул руки от прилипших песчинок.
...когда в гору ехать приходилось, дед лошадь распрягал и сам за место неё...тащил. Жалко было лошадь. А когда с горы...или по равнине...то всё чаще рядом с ней шёл...
Как Фокса занесло в стаю? Хотя занести каждого может, а вот как он в ней остался...прижился...из складского охранника, путающего ключи, превратился в...
— Леший...— выдавил из себя грустный великан.
Вождь говорит, что у Фокса "духовская рожа, совершенно не испорченная интеллектом". И сил — немереное количество. Может, поэтому?..
— Леший?..
— Чего...Фокс?..
Великан опустил свои огромные карие глаза и сильнее закусил губу. Когда он приехал на попутке около часа назад и, захлёбываясь, размахивая руками, попытался рассказать, что случилось...никто толком ничего не понял. Все как-то расслабились, упились...кто в палатке спал, кто прям тут, у костра, благо не холодно этим летом и звёзды ясные над головой... Единственное слово, которое Фокс мог членораздельно произвести, это: "Сгорели...". До Вождя первого дошло, что сгорела наша база. Нет, какая к чёрту база... Всего лишь Пашкина установка, моя гитара, всё обеспечение...которое с таким трудом собирали, паяли ночами, возвращаясь с работы...брали в аренду... Так уж у нас повелось...база была не просто местом репетиций. Это был дом. В нём жили и порой подолгу. А охранял дом Фокс.
Леший поднялся.
Леса, леса...заборы да ворота...
Куда ведёшь меня, мечта?..
То ли великан на посту заснул, хотя, как же он тогда сам выбрался...из подвала. То ли в туалет вышел. А кто-то решил, видимо, что "Пентакль" много чего пережил, а вот...не горел ещё. Решил да и подкрался с утреца с огоньком. Почему бы и нет?
Леш поглядел на Фокса.
Брови опалены...сразу и не заметили. Да и руки, между прочим, тоже красные. От огня. Эх, великан, великан... Сложно нам будет...восстановить. Хотя, даже не в этом дело, просто...невыносимо жалко.
Фокс встал со своего пня, тяжело завалившись на правую ногу, как медведь. Взглянул мельком на Лешего, развернулся и решительно зашагал к дороге. Озеро блестело от утреннего солнца. На том, далёком берегу покачивались тоненькие молодые берёзки, на этом — кучерявые кусты боярышника. Ушёл Фокс...
Леший нахмурился.
А...собственно...куда он ушёл? Ему же кроме базы вроде как...и некуда идти...
— Фокс! — крикнул Леший. — Стой!
Фокс шёл очень быстро. Это он умел, как никто.
— Фокс!
Быстро-быстро. Далеко-далеко. Совсем навсегда. Не поднимая глаз. И когда крик Лешего услышал позади, только ускорил шаг. Да нет, не обиделся он...не рассердился...и не то чтобы ему поговорить не хотелось... Просто на асфальт падали предательские слезы. Солёные, они самопроизвольно скатывались по чёрной бороде, злили, уличали в слабости... Потом отлетали прочь, назад, по ветру. И где-то там, опускаясь на землю, разбивались. Никто им не приказ, даже разум. А на разум Фокс никогда не надеялся...не умел. Правда, не умел. Ну...ну, не получалось. Что хочешь, то и делай с этими...слезами. Как удержать?.. Не можешь? Тогда не показывай никому. Уходи.
Дорога змеилась впереди.
— Стой! — пытался догнать Леший. — Да чёрт со всем, Фокс!..
Чёрные пятна масла на асфальте... Белая полоса... У края трассы — прорывающиеся кустики одуванчиков и мелкие камешки... Потревоженные ветром пластмассовые стаканчики и обёртки... Заросшая канава...
— Чёрт с этой базой, Фокс!! Подожди...
Запыхался Леший. Но не остановился...
А почему, подумал Фокс, нельзя всерьёз размышлять об одуванчиках...о мелких камнях у дороги...фантиках от конфет... Почему? Наверное, потому что это глупо. И бессмысленно.
Следы шин, тормозивших недавно... Палочка от мороженого... Зелёный кузнечик, сидящий на обочине и шевелящий усами...
Фокс поднял глаза и увидел, что впереди стоит человек. Посередине дороги, с пустой бутылкой из зелёного стекла. Человек смотрит грустно и не выбрасывает бутылку. Правильно, потому что Фокс ещё в прошлый раз очень доходчиво объяснил Натану: мусорить нехорошо. Человек улыбнулся и пошёл навстречу.
Фокс остановился и оглянулся назад. Обратного хода нет — там Леший.
Свернуть в кювет? Глазами видишь, что можешь отмахнуться и свернуть, а...не свернёшь. Это ведь дорога. Это путь. Он твой и ты по нему идёшь.
Леший догнал-таки и закинул руку на могучее Фоксовское плечо.
Какие-то мелкие птички в небе...стрекоза пролетела мимо, шурша крыльями...
И тогда Фокс подумал... Он ведь ничего не умеет. Совсем. Ну, просто катастрофически. Он...даже таблицу умножения не знает... Только одно, пожалуй, делает лучше всех на свете — разбирается в людях.
ЖЕНЩИНА ПОД ДОЖДЁМ
Женщина на улице под дождём... Длинные дорожки и падающие капли... Ты одна среди воды... Когда я начал снова видеть сны?.. Ты мне никто. А я — тебе. Но это не имеет значения. Ты стоишь под дождём... ты чуть улыбаешься...где-то внутри... Я хотел мимо пройти...остановился... Мы друг другу никто. Просто мы вдвоём под одним дождём...
Включи мне свет,
Подойти поближе —
Я ведь слёз твоих не вижу...
Что ты ревёшь?
Ты думала, мир прост...
Всё ясно.
Не грусти.
Ты только никому не говори, но
Мир напугал тебя...не всерьёз.
Коридор был длинным, темным, загруженным разным древним инструментарием. Пару раз Натан чуть не упал навзничь, но какое-то животное чувство самосохранения позволило ему удержать равновесие. Этому невесть откуда взявшемуся ощущению стоит доверять.
Так. Пашка сказал: "Найдешь тут все, что нужно". Надо только немного поискать и...
— ...твою мать! — вырвалось у Ната, когда он в очередной раз чуть не растянулся на полу.
Нет, у "Ветров" определенно есть будущее. Надо только найти это будущее среди хлама.
Нат отворил дверь в кладовку, собираясь зарыться в её содержимом с головой, но вдруг притормозил. В конце коридора в полутьме он разглядел Лару. Лару-клавишницу. Лару, которую тот самый Пашка ласково и не без доли яду называл "наше золото". Раньше называл. Теперь не будет. По-крайней мере, это "золото" теперь не является частью "Ветров". Степень участия выбираешь сам...так, по-моему, сказала ей сегодня Алик. Лучших слов и не найти... Лара со всей силы хлопнула дверью...
Сейчас же она сидела на полу, в тусклом свете, проникающим из кладовки, белели её острые голые коленки и зелёные глаза. Она тяжело дышала и, видимо, надеялась, что её не заметит этот незваный гость. Но от девушки так веяло злостью, практически ненавистью на весь мир, что Нат отыскал бы её даже в полной непроглядной темноте.
Он ещё немного приоткрыл дверь, чтобы запустить чуть больше света в эту темную душу. Её длинные чёрные волосы растрепаны, на мокрых щеках — широкие ярко-чёрные дорожки туши, смешанной со слезами. Лара то затягивается сигаретным дымом, то со всей силы стискивает зубы, напрягает скулы, и дым выходит через острые ноздри. Она бросает окурки, измазанные помадой цвета граната, а её левая тонкая, как змея, рука сжимает початую бутылку "Джонни Уокер". Она плачет. Плачет от бессильного переполняющего её гнева и от острого ощущения потери. Но она плачет не так, как все. Плечи её не дрожат, дыхание глубокое, а слёзы просто медленно текут по лицу.
— Что уставился? — с вызовом бросила она, когда поняла, что её заметили. — Проходи мимо!
Он практически переступил порог и взялся за дверную ручку, чтобы оставить клавишницу в темноте, которая, видимо, ей больше по вкусу. Но притормозил и поглядел на неё ещё раз. Девушка ответила ему взглядом, полным неприкрытой злобы. Взгляд твердил: "Уходи..."
Нат подошел и сел на корточки напротив Лары.
— Что тебе надо?! — фыркнула клавишница.
Он молча смотрел на неё. В полутьме было не разглядеть выражения его глаз. Лара отвернулась и шмыгнула носом. Что, он хочет видеть её позор? Её переживания по поводу очередного громкого провала? Её слабость?
— Убирайся... — на выдохе сказала она.
Нат протянул руку, осторожно погладил девушку по растрёпанным чёрным, как смоль, волосам. Словно трогал дикое животное, готовое накинуться в любую секунду. Но это не пугало. Животное можно приручить... Главное помнить, что оно вольно уйти прочь в любой момент.
— Оставь меня в покое... — вяло потребовала Лара и выругалась.
С минуту длилось молчание, девушка смотрела в сторону и кусала губы.
Она хотела немного отхлебнуть из бутылки, но Нат забрал у неё "Уокера" и сам сделал глоток. Виски был обжигающим. А ещё — крепким. И, видимо, дорогим.
Лара поглядела на него, он отставил бутылку подальше в сторону и рукавом своей рубашки осторожно вытер тушь с её мокрых щек.
— Прости, у меня нет платка, — объяснил он.
— Не сомневаюсь, что никогда и не было, — усмехнулась она.
Натан взял девушку за руки и поднял с пола. Это оказалось очень легко, Лара была астенически худой, к тому же совсем не сопротивлялась, только возмущенно тряхнула головой. Он не отпускал её рук и чувствовал у себя на лице её дыхание, отдававшее почему-то миндалем, и сквозь чёрные пряди волос видел её кошачьи глаза.
— Не грусти, девочка, — шепнул Нат, и его рука опустилась в задний карман её джинсов.
Лара приблизилась и запустила руку ему в волосы. Губы её и щеки оказались очень солёными, а длинные руки и пальцы цепкими, как у настоящей пианистки. Она была неожиданно сильна, будто волчица...из той дикой стаи, что всегда свободна и вольна как ветер. Волки бегают по искрящимся в свете луны снежным сугробам... Волки... Во-о-олки...
Стена показалась ей ледяной лишь на секунду. Она обвила его шею руками. Его прерывистое дыхание напоминало ритм-партию какой-то чрезвычайно быстрой песни... Ха! Здесь ты тоже можешь...подыскивать ритм...играть...так, как тебе по душе...немного быстрее, немного медленнее...
Когда оба сердца, бившиеся в такт, сбавили темп, она сказала:
— Ты безумен.
Сказала так, будто это было комплементом. Может...так и есть? За спутавшимися прядями волос Нат различил лукавую улыбку. В этом мимолётном движении губ было ещё что-то. Что-то, чего не разглядеть в темноте души.
