Берег мой. Книга 1

Рядом послышалось движение. Она отвлеклась от созерцания светлеющего неба и увидела Кулигина прямо возле своей парты. Саша подняла голову. И поняла, что этого делать не следовало. То ли она не смогла вовремя отвести взгляд, то ли что-то другое заставило преподавателя чуть пристальней посмотреть ей в глаза, а затем и в листочки.

— Вы тоже готовы? — спросил он.

Саша растерянно кивнула.

— Будете отвечать?

"Я же Попова жду!" — запаниковала Саша, но разве можно выбирать, когда вызывает сам лектор? Говорили, что нельзя.

— Буду, — обреченно выдохнула она.

— Слушаю вас, — он сел за ее парту и взял билет. — Ага, теорема Коши... ну, рассказывайте.

Саша глубоко вздохнула и заговорила, почти не глядя в листки. Кулигин не перебивал, но и не ободрял. От его безучастного молчания стало не по себе. Голос Саши звучал все тише, и заключительное "что и требовалось доказать" она произнесла совсем беззвучно.

Но Кулигин услышал.

— Как? Уже? — ненатурально удивился он. — Где же доказательство?

— То есть, как где? — опешила Саша, не понимая, специально ее "ловят", или в самом деле что-то неладно. — Вот, — она ткнула в листок.

Преподаватель, наконец, обратил внимание на ее записи.

— Да нет же, — он вытянул у нее из дрожащих пальцев ручку и что-то подчеркнул на листке. — Вот здесь самая содержательная часть теоремы, а ее-то вы и не доказали. Понимаете?

Он снова повернулся к ней. Лицо его было серьезным, и... как будто они не на экзамене, а на семинаре, и он просто хочет помочь ей решить каверзную задачку, а вовсе не завалить.

— Вот у вас вышло так, — он написал несколько значков. — И надо объяснить, почему будет так, — он обвел вывод теоремы, казавшийся Саше очевидным.

Ведь так было написано в лекциях, без всяких объяснений. Откуда ей знать, почему? Наверное, известный факт. Никто же не требует доказывать, почему дважды два именно четыре. Но такое объяснение наверняка не понравится лектору, а другое — где взять?

Она сидела, тупо глядя на написанные им значки, и с ужасом осознавала, что не понимает, о чем идет речь. И — что хуже всего — не поможет и шпаргалка, ведь там ничего такого просто нет.

Кулигину надоело ждать.

— Ну что? Никак?

Саша лишь закусила губу.

— Все очень просто, смотрите...

Объяснение оказалось кратким, и Саша покорно кивнула в ответ на "Понятно теперь?", но вряд ли смогла бы что-то повторить самостоятельно.

Со вторым вопросом вышло гораздо благополучнее. Кулигин даже не стал слушать, глянув на стройный ряд формул, махнул рукой:

— Да, это просто. Хорошо, с билетом все понятно. Теперь скажите мне...

Саша замерла в ожидании.

— Теорема Лопиталя. Как она звучит?

Саша еле сдержала радостный всхлип. Уж это-то правило она знала превосходно — на семинаре решали много задачек с его применением. Она одним духом написала нужные формулы. Но преподавателя это опять почему-то не впечатлило.

— Это верно, конечно, — сказал он. — Только при определенных условиях. При каких?

Саша обомлела. Какие еще условия? Но тут уже легче, тут шпаргалка может помочь. Если бы он ушел...

— Можно я подумаю? — робко спросила она.

— Думайте, — равнодушно отозвался он и отвернулся.

Однако, уходить не собирался, значить и думать Саше было не о чем. Она обреченно смотрела в листки. Вот тебе и "счастливый" билет.

Мысли в голову лезли самые неподходящие. Ни к селу ни к городу вспомнились вдруг ненужные уже ни сейчас, ни когда-либо впредь, разъяснения по теореме Коши. Саша, как на экране, увидела вместо бессмысленных "икс итое житое" рой точек, жмущихся друг к другу, и все вместе — к одной-единственной, это и есть предел. Если бы она видела эту картинку прежде! Наверное, и в теореме Лопиталя есть какой-то смысл, больший, чем ряд значков и черточек, которые старательно запоминала Саша, полагая, что это и есть наука матанализ. А, может, если всмотреться в эти формулы, и впрямь удастся — не вспомнить, придумать! — какое-нибудь условие?

Саша с возродившейся надеждой обратилась к своим листкам, как вдруг новое впечатление захватило ее, начисто прогнав математические и все прочие мысли.

Она увидела руку Кулигина, лежавшую на парте.

Собственно, рука была самая обыкновенная, небольшая, с длинными узловатыми пальцами. Кожа была темной, заскорузлой от мела и с желтыми пятнами у ногтей от табака. Лежала она особенно, эта рука. Будто брошенная и позабытая; будто получила нечаянный отдых, и сама его страшилась, вздрагивала, готовая в любую секунду сорваться с места. Саша чуть не сломала ручку, стискивая кулак, чтобы удержаться, не накрыть своей ладонью эти усталые пальцы в надежде уговорить их расслабиться, немного отдохнуть и согреться.

Взгляд ее скользнул по запачканному мелом рукаву, выше... И вот она уже видит серый пиджак, воротничок голубой рубашки с расстегнутой верхней пуговицей ("Фу, у него такая толстая шея", — фыркала Наташка), темные с проседью, густые, давно не стриженные волосы.

Саша тряхнула головой. Все опять было не так. Неправильно. "Ты же на экзамене! — твердила она себе. — Ты должна думать о теореме! А ты чем занимаешься?"

А она? Что она?.. Она бессовестно, хоть и украдкой, рассматривает сидящего рядом мужчину (хорошо, что он сидит, отвернувшись), гадает о сорте его сигарет (ой, он так много курит, бессовестный), любуется его взъерошенными волосами и тщится вспомнить, есть ли у него на другой, правой руке, обручальное кольцо.

— Итак? — Кулигин повернулся к Саше, едва не застав ее врасплох. — Вспомнили что-нибудь?

— Нет, — вздохнула она.

— Ну, беда с вами, — хмыкнул он и опять стал что-то объяснять.

Саша честно пыталась вслушиваться в его слова, но слышала лишь голос — глуховатый и низкий, от нее не ускользнула ни одна нота, ни одна интонация, от насмешливой до досадливо-нетерпеливой.

Ей оставалось лишь машинально кивать на его "Понятно?", сгорая от стыда и одновременно нежась в радостной истоме от того, что он сидит рядом и говорит с ней. Изредка она поднимала глаза, чтобы поймать его взгляд, и в эти секунды для нее исчезало вообще все окружающее. Какая там математика...

Однако, последние его слова она расслышала.

Во всяком случае, когда он отошел, и Саша вновь обрела свободу и волю, было понятно, что делать: на листке его рукой была написана формула, предстояло построить по ней график. Саша с энтузиазмом принялась за хорошо знакомое дело.

Остаток экзамена прошел, как в угаре. Она что-то считала, и что-то даже получалось или не получалось — ей вдруг стало все равно.

Время шло, давно появились другие преподаватели, приходили и уходили студенты. Ольга убежала счастливая — Попов поставил ей вожделенную тройку. Наташка подает знаки из другого конца аудитории. Саша попыталась присмотреться и понять, что ей надо, но в очередной раз наткнулась на взгляд Кулигина и забыла про Наташку, и про то, что сама она сейчас сидит на экзамене и не может осилить простенькую задачку. Отчего же ей так весело, радостно и беззаботно, скажет кто-нибудь?

Неуместная эта радость не улеглась и тогда, когда Кулигин отдал ей зачетку с тройкой — такова оказалась цена этих часов. Но Саша глядела на него и улыбалась так по-дурацки счастливо, что он, видно, не выдержал серьезности момента и улыбнулся сам. Но от улыбки его насмешливой и чуть высокомерной пополз по телу неприятный холодок. И плетью хлестнули слова:

— А я почему-то думал, вы лучше знаете математику.

Пунцовая от стыда и досады, Саша пулей вылетела из аудитории.

И потом — в столовой, в общежитии, в самолете, дома ее преследовала эта фраза. И, глядя мысленно в его насмешливые серые глаза, Саша, сжимая зубы и кулаки, твердила одно: "Я докажу! Докажу! Докажу!!!"

ЧАСТЬ 3

То ли кошка, то ли птица,

То ли женщина была?

В.Долина "Легенда о сфинксе"

1

— ...Наш самолет совершил посадку в аэропорту Толмачево города...

Саша секунду задержалась на верхней ступеньке трапа. "Новосибирск" — горели в густо-синем небе неоновые буквы. "Ну, здравствуй", — прошептала она одними губами.

Второй раз она здоровалась с городом. И как же отличалась эта встреча от первой! Нет, не только тем, что тогда был июль, а сейчас февраль, там был вокзал, а здесь — аэропорт. Город все равно оставался прежним.

Саша была иной.

Постройнела фигура, уверенней и легче стала походка. Больше всего изменился взгляд. Не робкий вопрос, не пугливый восторг — вызов читался в этих серых глазах. Вызов и спокойная сила человека, у которого есть четкий план действий и твердое намерение этот план осуществить.

И тревожило ее сейчас только одно: не пропустила ли она первую лекцию по матанализу из-за того, что позволила себе вернуться с каникул двумя днями позже начала занятий. Саша была сердита на себя за эту слабость: коли решила учиться, так и надо учиться, а дома, ясно дело, хорошо, да меру надо знать.

Грязные кучи подтаявшего снега на обочинах сменились белоснежными сугробами — автобус ехал по Академгородку. Саша заулыбалась знакомым улицам, которые успела полюбить за полгода. Поначалу не верилось, что удастся хотя бы привыкнуть.

Автобус фыркнул и уехал. А Саша осталась стоять, будто чего-то ждала. Или кого-то.

"Нечего ждать, — сказала она себе. — И некого. Никто тебя здесь не встречает, и не ждет. Дом остался позади, впереди — очередные четыре месяца каторги". Она вздохнула и попыталась изобразить на лице мрачную усмешку, независимую и презрительную. Но странное дело — вздох вышел легким и чуть ли не радостным, а уголки губ сами собой поехали вверх. Привычные мысли были сейчас чужими. Из прошлого. А настоящее...

Настоящим были падавшие кругом мягкие снежинки. Саша подставила им руку. Темная варежка быстро покрылась крапинками, искрящимися в фонарном свете. И все кругом мерцало и переливалось: и кучи на обочинах, и скамейки, еле видные из-под снега, и ветви деревьев, снова одетые в снежные муфты, и шоссе, и тротуар, и сам воздух был полон разноцветных огней и пах Новым Годом. "А он и есть новый, — подумала Саша, глядя на побелевшую варежку. — Все новое. Теперь уже по-настоящему. И не каторга впереди, а..." — "Счастье!"

Она вздрогнула и обернулась, показалось, кто-то сказал это вслух. Но никого не было. По тротуару мимо гостиницы шли люди, по шоссе проезжали машины, но здесь, на пятачке остановки, Саша была совершенно одна. И даже следы вокруг нее пропали — все покрыл снег, этот особенный новосибирский, академовский снег, который никогда не падает отдельными снежинками, а всегда — хлопьями, и за считанные минуты делает любое место городка похожим на декорацию с новогодней открытки. Саша отряхнула ладонь, поправила на плече ремень от гитары и отправилась в общежитие. Изображать мрачность ей расхотелось.

Миновав оживленный проспект, она вышла на Пироговку, заранее улыбаясь в предвкушении встреч, любых, она ведь так соскучилась по университетским знакомым!

Но через пару десятков шагов радость уступила место растерянности. Такой темной и пустынной Саша свою улицу не помнила. Даже оглядеться захотелось опасливо, будто глубокой ночью. "Куда это они все подевались? — хмурилась Саша, посматривая на общежития, в которых горело меньше трети окон, слишком мало для семи часов вечера. — Неужели я перепутала, и приехала не на два дня позже, а на неделю раньше?!" От такой мысли стало всерьез не по себе. Мало того, что каждый час, проведенный дома на счету, так еще и жить одной невесть сколько.

Но опасения были напрасными. Еще в блоке Саша услышала Ольгину гитару, а, войдя на порог, просто оглушена была:

— Сашка приехала, привет, Сашка!

— Привет, — пробормотала она, пораженная неподдельной радостью соседок.

"С ума сойти, — думала она, раздеваясь и выслушивая предложения немедленно пить чай, идти в душ, в гости, просто гулять. — Значит, я им не надоела за полгода? Потрясающе, как Кулигин говорит. Кстати, о..."

— Девчонки, а расписание есть уже?

— Есть, — Ольга с готовностью протянула ей открытку, на обратной стороне которой была аккуратно разлинована табличка-календарик. — Вот наша группа. Завтра молекулярка, семинар. А сегодня лекция была. Лектор хороший, не то что механик.

— Ага, ага, — рассеянно кивнула Саша, ища глазами то, что волновало сильнее всего. Вот он, матан, лекция, среда, то есть, завтра, первая пара, уфф...

— И книжка его есть, представляешь, он сказал, что прямо по ней читать собирается!

— Ну ты чай-то будешь? — Наташка сбросила со стола на кровать тетради и книги и стала расставлять чашки.

— Может, все-таки в душ сперва?

Ольга отложила гитару и поднялась. Саша взглянула на нее чуть пристальнее.

— Ага, в душ. Прямо сейчас. А то автобус, самолет, опять автобус, с утра с самого... И потом уже чай, — она подмигнула разочарованной Наташке. — С конфетками, не просто так.

— Конфетки это здорово, — разулыбалась та. — Ну вы идите, а я тогда еще пару шпор напишу.

— Шпоры? — удивилась Саша. — Ты разве еще что-то сдаешь?

Наталья только вздохнула. Ольга незаметно дернула Сашу за рукав, скорее, мол. Та послушалась, и через минуту они уже спускались в подвал, где была душевая.

2

— Как здорово, что ты приехала, Сашка, — вполголоса проговорила Ольга, удостоверившись, что лестница пуста, и их никто не может подслушать. — Я не знала, что ты так рано вернешься, и приготовилась уже помирать... или домой ехать.

— А как твой поход? — спросила Саша.

Признание подруги ей польстило, но расспрашивать было как-то неловко. С другой стороны, Ольга затем и позвала ее, чтобы поговорить наедине, это было совершенно ясно.

— То-то и оно, что в походе классно было, — досадливо поморщилась Ольга. — А эти три дня! Ужас какой-то. Натали со своими капризами и истериками... и еще, — она остановилась, снова огляделась, и прошептала совсем тихо: — Сережка. Из дома не выйти, и дома мрак.

— А что Сережка? — тоже шепотом спросила Саша. — Вы еще на Новый Год ссорились, так и не помирились?

— Куда там! Еще хуже стало.

Саша попыталась себе представить, как это может быть — плохо и даже еще хуже — с Сережкой-то Веллером? Она вспомнила его ласковые глаза, добрую улыбку, и такое теплое всегда "Привет, девчонки".

— А что ему?..