1655

Малютин, получивший должность "помощника председателя/бурмистра по внешней политике" голоса на советах магистрата не имел, но к его мнению прислушивались, потому как именно он часто озвучивал позицию майора по тому или иному вопросу.

— Ты сеялку сам лабаешь или только тупо смотришь, как знающие люди вкалывают, да в носу ковыряешься? — уточнила рация.

Малютин хмыкнул.

— Чего тебе надо, старый? Я действительно занят. Мне армейские газовый резак под личную ответственность дали. Вот, бдю, чтобы не сломали.

— Ты там закругляйся. Воевода с майором договорились выступать к Витебску. Уже согласовали наш контингент — восемь десятков стволов на четырех БТР, Тигре и трех машинах сопровождения. Будет еще заправщик, ремлетучка и медики должны КАМАЗ под свои нужды приспособить. Шестьдесят военных и наших из дружины два десятка.

— Не много?

— Воевода тоже меньше хотел взять, но майор боится, что если меньше народа будет, то воевода стволы приватизирует и технику зажмет. Вот и выставил отряд, чтобы с случае чего... Ну, ты понял?

— Так точно.

Он отошел подальше от притихших и вслушивающихся в разговор техников.

— А меня чего дергаешь?

— Майор хочет, чтобы ты при отряде был. Там командовать капитан Щербин будет. Ты с ним сработался. Да и доверяет тебе, майор. Мне же надо, чтобы ты за моим молодняком присмотрел. Лейтенантом там Пузырь, Пузыревский. Офицер он только по документам, пороха не нюхал. К твоим словам будет прислушиваться. Так что, по любому выходит, ехать тебе надо.

— У меня же тут дел Комар навалил?

— Справимся. Не дрейфь.

Малютин вспомнил о еще одном вопросе, давно откладываемом в анклаве.

— Майор оружие нашим выдал?

— Да. У него на складе чуть ли не под полк запасов. Так что всем в нашем "сводном" выдали по калашу с консервации, дюжину ПК на батальон и даже формы немного. Старую, правда, отжалели. Из раритетных запасов и без обуви. Но теперь мои партизаны стали на армию похожи.

— И патронов?

— С этим не густо. По пару рожков армейские отжалели, да еще в запас три ящика. Я два тут оставлю, один вам выделяю. Но за это не волнуйся — в контингенте запас боеприпаса есть, только под присмотром армейских. Говорят, что и шестьдесят выстрелов на нос в этой прогулке нашим бойцам хватит, но в случае чего отсыпят.

— Еда? Связь?

— Все к военным. От нас только полвзвода на обкатку в боевых действиях. КАМАЗ и тот армейский с их водилой будет. Продуктов я тебе с базы выделю, фельдшера армейские предоставят, если что.

Малютин почесал затылок.

— Ясно...

— Что тебе ясно?

— Ясно, что ничего нам там не светит. Без патронов и брони, на чужих колесах. Какая тут обкатка, если сами и пукнуть в сторону не сможем?

— А ты собрался свой план военных действий на коленке составить? — заржал в рации Волков. — Скажи спасибо, что стволы выдали и пригласили. Мне учения надо составу делать — вот и пройдут экзамен в условиях, максимально приближенных к боевым.

— Да ладно. В боевых условиях!

Волков снова заржал:

— Сказал тоже. Ты вспомни бой БТР — кавалерия. Пару очередей и разбежались вояки. Там также будет. Подлетите на бронях, очереди под ноги, пару борзых снять и дальше только пленников вязать надо. Увидишь!

— Твои слова да Богу в уши.

— Не дрейфь, Тоха. Готовься лучше. Завтра утром воевода выезжает. По его следам через пару часов мы выходим. Вместе нельзя — лошади его воинства пугаются. Дороги, или что тут местные называют этим словом, еще не развезло, так что вы их быстро нагоните. А теперь давай, закругляйся. Тебе еще инструктаж в исполкоме выслушать и майор что-то хотел.

— От меня?

— От тебя, морда ты двуличная. От тебя. Топай к нему и поклянчи там мне пару СВД и миномет. Я б его на ГАЗон поставил, как чичи делали. Был бы мобильный комплекс.

— Ладно, поговорю.

— Тогда отбой!

— Пока!

Малютин оглянулся на зашушукавших техников, окинул взглядом остов будущей сеялки, вздохнул и потопал в штаб. Если Горбач зовет, надо поспешить.

10.

Инструкции, полученные Малютиным от Комаровского и Горбача, были взаимоисключающими. Горбач требовал по мере сил присматривать за Валиулиным, чтобы вбитая субординация не позволила использовать воеводой контингент в качестве пушечного мяса. В отказ идти капитану нельзя, но и таскать каштаны из огня для московского войска стоит с оглядкой. В общем, придется сглаживать углы и выдерживать свою политику.

Комаровский же просил максимально увеличить вклад дружины в победу с тем, чтобы в числе добычи получить для посевной как можно больше лошадей. Цифра "три тысячи сабель" в мозгах председателя, а ныне бургомистра, трансформировалась в табуны лошадей, и идея одним махом решить главную насущную проблему стала навязчивой. Комар полчаса распинался о том, что без лошадей им к осени хана будет и только в его, Малютинских, руках будущее общества. Он настолько проникся идеей, что снял часть людей с подготовки техники и бросил их на восстановление конюшен и создание новых.

— А пленных куда девать будешь? К лошадям еще толпа шляхты прилагается, ты в курсе? Их тоже волочь или приказать расстрелять? — удивился такой оборотистости Антон.

— Вот пленников мне не надо, — замахал руками Комаровский. — Ты их воеводе отдай. Или отпускай и пущай валят, куда подальше.

— Отпускать?

— Ну не кормить же мне их тут?! Война, сам слышал, еще лет десять будет идти.

— А если воевода отпускать их не разрешит?

Комаровский замялся.

— Ты это дело по месту решай. И постарайся без крови... Но и без пленных тут. Мне только лошади интересны.

Малютин сплюнул, развернулся и вышел.

Волков, ознакомленный с планами бургомистра, подал дельный совет:

— Тут пленники — это не только лишние рты на иждивении, но и хороший выкуп, если повезет. Земли, конечно, разорены длительной войной, но в загашниках у высшего света золотишко с серебром имеется. Так что если на лошадь с саблей денег нашли, то и на выкуп могут осилить. Если толпу народа в плен возьмешь, то выбирай тех, кто побогаче одет, остальных взашей гони.

Антон разозлился:

— А не рано ты, Алексей Сергеевич, добычу делишь? Их там тысячи три, а нас с воеводскими — меньше тысячи все-таки. Если они нам по шеям надают, да и на плечах сюда пожалуют?

— Могли бы пожаловать, уже приперлись бы, — спокойно ответил Волков. — Видно, побаиваются. Там же не королевское войско, а ополченцы. У большинства из оружия только сабля. Пушек нет, пороха тоже не густо. Были бы толковые, они бы Витебск давно взяли, а тут всю зиму вокруг толкутся. Да и гости, что у нас крутились, им сказок порассказали. Так что пока они у Гудвина смелости не купят, будут у Витебска, как мышь под веником сидеть.

Антон вздохнул:

— Такое чувство, что ты меня не на войну, а на прогулку посылаешь.

Волков ухмыльнулся:

— Похоже... Но даже если там дел на пять минут, ты, все равно, на рожон не лезь и себя и парней береги. Я Пузыревскому то же самое сказал, но повторенье — мать ученья, так что и тебе по мозгам поезжу немного.

— Понял.

— Раз понял, то выдвигайся к складам. Вон подвода с моими архаровцами стоит. Майор и воевода смотр нашему воинству делает и определяет порядок выдвижения. Тебе послушать нелишне будет.

— Так точно.

Антон взмахнул рукой, отдавая честь по старой армейской привычке, и потрусил в сторону дружинников.

11.

Ночью Малютина и Волкова вызвал майор. Когда друзья подъехали к штабу, там было людно. Полтора десятка лошадей под присмотром полудюжины усачей в длинных кафтанах и высоких шапках с перьями закрыли лестницу входа, на ступеньках которого уже находились Комаровский и заспанный Щербин.

— Что случилось?

— Проходите. Похоже, к майору гости пожаловали, — Щербин кивнул на усачей.

— Поляки?

Новоиспеченный капитан пожал плечами.

— Скоро узнаем.

Они пробрались мимо вооруженного караула, поднялись на второй этаж. В актовом зале сидела странная компания. Грузный немолодой шляхтич в богатом кафтане, расшитом золотом, пара дворян в европейских одеждах с кружевными воротниками и в ботфортах, несколько польских солдат без мушкетов, но с саблями на боку. С другой стороны сидел сам майор (Малютин отметил, что кобура пистолета на поясе у Горбача уже расстегнута), Валиулин, несколько сержантов-контрактников с автоматами на коленях и два дворянина воеводы с воинственно встопорщенными бородами.

— Наконец-то, — вместо приветствия майор лишь указал прибывшим их место в углу стола. — Теперь все в сборе.

— Кто все? — уточнил Комаровский.

Горбач объяснился:

— К нам прибыли гости. И не просто гости, а настоящие послы от великого гетмана литовского, воеводы виленского и князя биржского Януша Радзивила. Я правильно поименовал вашего господина?

Один из европейски одетых дворян кивнул.

— Невместно бургомистру и вам, ваша милость, с Радзивилами без воеводы сношаться, как ворам каким, — пробасил один из бородачей воеводы майору.

Малютин вспомнил имя бородача — Веригин, вроде.

— Воеводу подымать с постели, чтобы при нем отказать послам? Ему завтра дело государственное делать надо, отдохнуть и сил набраться следует.

— Гневаться будет воевода.

— Тем, что послов выслушали? Так для того и вас, бояре, позвали, чтобы вы за нас перед воеводой слово замолвили. Рассказали, что и как тут было.

"Бояре" подбоченились, осознавая важность свою и ответственность. Майор повернулся к послам.

— Ну что, гости дорогие, вот и от магистрата бургомистр и человек его прибыли. Теперь, в сборе все. Готовы выслушать, что вы нам привезли.

"Бояре" снова заерзали. Мягкий тон майора им явно не понравился.

Шляхтичи привстали с кресел и слегка склонили головы в церемонном приветствии.

— Надворный хорунжий литовский, староста гомельский Зыгмунт Слушка, — один из них представил богато одетого шляхтича. — Земской судья великоморский Станислав Белозор, — одетый по-европейски молодой дворянин поклонился. — Я — полномочный посол великого гетмана Габриэль Любенецки.

Посол начал речь на старобелорусском языке с редкими вкраплениями латинизмов. Видя затруднение с пониманием своей "учености", легко перешел на русский московский диалект, слегка сдобренный польскими и белорусскими (литовскими) словечками. Майор отвечал на привычном русском, которой был с большего понятен всем в комнате.

— С чем приехали, гости дорогие?

— Великий гетман удивлен появлением на его землях нового города с людьми незнакомыми. Дошли до него слухи о ваших воинских достижениях, механизмусах и огнестрельной выдумке. Удивлен великий гетман тому, что, проживая на землях Литвы, ваш город не спешит предоставить охотников в его войско, не собирает павятовые хоругви и не шлет сборы налоговые на содержание кампутовых войск в момент, когда Айчына вот-вот изойдет кровью в борьбе с захопниками. Много чему удивлялся гетман, но многому и обрадовался. Потому я полномочен вручить главе местного соймика, — Любенецки краем глаза скосил в разосланную на столе бумагу. — Майор-оберсту Горбачу, герба Красной звезды, прыпаветные листы на сборы пехотной и рейтарской хоругвей с числом от ста порций в каждой и поручением вместо гусарской сформировать и выставить роту в числе ваших самоходных боевых повозок, железом обшитых, чтобы вместе с великим гетманом и под его командой iunctis viribus et consiliis не только resistere impetus неприятеля, на захват панств Рэчи Посполитой направленным, но и те земли, какими он овладел, recuperare с Божьей помощью. Сам великий гетман готов своим универсалом, подтверждение которого соймом он берет на защиту своей чести, выдать городу Лужки и окрестностям те права, которые мы здесь и сейчас готовы перечислить и уложить в те предвечные вольности, о наличии которых мне было указано. Так же из числа земель, отобранных у изменников, гетман готов одарить тех из полковников, кто лучше и быстрее подготовит свою хоругвь.

Сам великий гетман с войском в тридцать тысяч сабель сейчас берет город за городом, очищая земли отцов и дедов наших от московитского ярма, и уверен, что сил его и Короны хватит для сего благого дела. Появление в здешних землях вашего города видится ему подарком Господа верным чадам его, лучшим подтверждением тому, что благодать Господа не отвернулась от бедной Литвы.

Еще гетман поручил передать мне боны, подтвержденные соймом, на содержание новонабранного войска и золотой перстенок голландской работы с аметистом лично от себя для герра майора.

Бородачи воеводы вскочили, как пчелой укушенные:

— Измена! Воры! — они хватались за эфесы сабель, гневно топая ногами и напрыгивая на оставшихся безучастными послов. — Царю крест целовали, а сами с ляхами снюхались?!

Майор жестом остановил вопли московских гостей, хотя больше телодвижения для охлаждение их пыла сыграли передернутые затворы автоматов караульных.

— Еще великий гетман в милости своей и желая побыстрее вернуть свободу землям Айчыны дарит герру майору четыре поместья из своего личного скарба.

Любенецки положил на стол еще стопку листов.

— Понимая, что такие решения не готовы приниматься сиечасно, мы готовы подождать вашего решения.

Горбач встал. Откашлялся.

— Нам лестно внимание великого гетмана...

Один из московских гостей снова схватился за ручку сабли, второй скосил глаза на двери, прикидывая расстояние до охраны. Майор продолжил:

— Но еще на прошлой неделе Лужки и окрестности целовали крест царю московскому и русскому, так что все, что здесь, сейчас часть русской державы... Мы поклялись в верности ему, его воевода его именем обещал вольности нам. И то, что вы предлагаете нынче, можно назвать только изменой, а мы — не из предателей!

Литвины переглянулись.

— Возможно вам стоит посоветоваться с магистратом и окружением, — попробовал выбить паузу Любенецки.

— Нет. Мы совещаться не будем. И ждать вам нечего. Ваше посольство сегодня же уедет.

Майор стоял, гордо вскинув подбородок.

Послы после небольшой паузы также встали. Выждали еще пару секунд, окинули взглядом присутствующих и нехотя откланялись. Люди воеводы разразились бурными восторгами, перемежая крики похвалы майору угрозами и обещаниями скорой кары литвинам. Слушка и Белозор, мене выдержанные, чем глава дипмиссии, огрызались в ответ. Длилось эта словесная перепалка, впрочем, совсем недолго.

Когда послы покинули двор штаба, майор предложил людям воеводы также выехать в расположение лагеря и передать Ордин-Нащёкину, что с его стороны утром задержки не будет.

Малютин отметил, что вместе с царевыми людьми со двора исчез и Комаровский, но как-то не придал этому значения.

12.

Поход к Витебску оказался прост даже для радужных ожиданий. Самым тяжелым для приданного московскому войску контингента оказался путь. Путаная, перебиваемая бродами и паромными переправами, узкая дорожка, почти невидимая под снегом, несмотря на прошедших утром всадников, мало вязалась с понятием "дорога". Но, по-видимому, являлась "федеральным автобаном" в том мире, где попаданцам предстояло провести какое-то время.