| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
-Это все? — спросила графиня.
-О Лавальер — все. Больше я ничего не знаю.
-А о ком не все?
-Конечно, о господине виконте.
-Он еще что-то натворил?
-А вы ничего не знаете?
-Знаю, мой дорогой Оливен, но немного. А я хочу знать все, со всеми подробностями!
-Мадам, — грустно сказал Оливен, — Где же вы раньше были! Раньше вы не так интересовались, чем живет ваш сын, что творится у него на душе!
-Я была спокойна за него. Я была уверена в нем. Я не ожидала от него таких поступков!
-Я тоже, госпожа. И никто не ожидал. Ни Д'Артаньян, ни граф де Ла Фер, ни де Гиш и принцесса, ни Лавальер и король, и, наверно, он сам от себя не ожидал. Впрочем, господин Рауль сказал о себе, что он человек непредсказуемый.
-Это уж точно, — кивнула графиня.
-И теперь, госпожа, я не знаю, что он еще сотворит. От виконта можно все ожидать!
-Вот я и хочу знать все,... чтобы предотвратить новые безумства.
-Безумства вы предотвратите, быть может, но вы не предотвратите подвиги! Ибо мой господин настроен всерьез...
-Громкие слова, но справедливые, — улыбнулась графиня, — Сейчас займись своими делами. Мне надо побыть одной и поразмыслить хорошенько.
-Я вам не нужен, госпожа?
-Нет, Оливен. Отдыхай. Я позвоню, если понадобишься.
Оливен поклонился и вышел.
Графиня в задумчивости прошлась по комнате, подошла к окну, постояла у окна минуту-другую, рассеянно глядя на улицу, вернулась на диван и устроилась там, среди вышитых подушек, поглаживая прильнувшего к ней Кира Великого. Настало время обдумать ситуацию. Подобно тому, как художник-реставратор по сохранившемуся фрагменту восстанавливает всю картину, графиня по сведениям, добытым у Оливена, пробовала восстановить сцену, которая разыгралась между Раулем и Луизой. Она знала, как началось свидание, и чем оно закончилось. Началось с отчаянного выкрика Рауля и закончилось обмороком Луизы. ЧТО он мог сказать ей такое, что она потеряла сознание? И, приведенная в чувство Оливеном, даже готова была вернуться, отказаться от короля, выйти замуж за Рауля, то есть, в некотором роде, пожертвовать собой?
"Вот так жертва", — фыркнула графиня, возражая себе вопреки материнскому чувству по-женски оправдывая Луизу — в ее возрасте влюбленная девчонка может считать жертвой и катастрофой брак с кем-то еще, кроме человека, которого она обожает. Но, если Луиза была готова на это, что-то произошло... Что?! Разговор был, конечно, нелегкий. Трудный разговор. Не позавидуешь ни ему, ни ей. Но Рауль не из тех, кто пытается вернуть любимую, угрожая.... Она испугалась. Но не за себя. Ей он не причинит зла. Значит, за него. Выходит, речь шла о его жизни. О самоубийстве? Рауль не мог произнести такие слова: "Раз ты меня не любишь, я утоплюсь, застрелюсь, повешусь" Слова, которые говорят со сцены влюбленные. И герои романов, какой роман ни возьми. Открытым текстом он это не мог сказать. Но дал понять. Намекнул. Да, именно так все и было.
Рауль дал понять Лавальер, что не намерен встречаться с ней. Что его не устраивает дружба, если она не может любить его...
" Мы останемся друзьями, милый Арамис!... Анри де Шале, клянусь вам, я люблю вас как сестра!..."
Как это бесило кавалеров Шевретты в двадцатые годы!
"Только не это! Мари, лучше смерть!"
...И, видимо, Рауль намекнул на свою близкую гибель. Дуэль, война или что-то в этом роде. В метафорической форме. В романтическом стиле. С палачом, с эшафотом... И на впечатлительную малышку это подействовало. Малютка после такого потрясения падает в обморок. А Рауль, чудовище, даже не оказал ей помощь.
И вновь графиня по-женски пожалела Лавальер. Она опять представила себя на месте Луизы. "Ужасно!" — вслух сказала она. "Я лежу без сознания, а кто-нибудь из моих поклонников — хоть Шале, хоть Арамис, хоть Атос — стоит мрачнее тучи и не спешит привести меня в чувство, а обращается к своему лакею и выставляет из своего дома... УЖАСНО!!!" — повторила Шевретта.
Рауль обошелся с ней как с падшей женщиной. А ведь у этой недотроги ничего не было с Людовиком. Анна Австрийская — та считает, что и по сей день Луиза и Людовик не зашли дальше поцелуев. Она не посмела бы сказать Оливену, что готова выйти замуж за Рауля, будь она любовницей короля. И пощечина Оливену — еще одно доказательство. Довел бретонец кроткую Лавальер!
А если Луиза не простит Раулю пренебрежение и начнет науськивать на него Людовика? Она уже его простила, через пять минут, если готова была с ним обвенчаться. Но этого не случилось,
слова Богу! Возможность репрессий со стороны Людовика мы уже обсудили.
Но, даже если бы король уступил и не стал причинять вреда, репутация девушки подмочена. Брак с Лавальер вызвал бы толки, пересуды и непременно серию дуэлей, результаты которых так же непредсказуемы — исход дуэли и ее последствия, реакция Людовика.
Все правильно. Уже тогда брак между ними был невозможен. Все это так, — печально размышляла боевая подруга Атоса, но все доводы разума тщетны, когда понимаешь, что с этой наивной хромоножкой Рауль мог быть счастлив.
Очень странная история, — размышляла графиня.
Девушка, настолько жалостливая и смелая, что не боится быть скомпрометированной визитом к бывшему жениху.
Молодой человек, настолько гордый, что не хочет дотронуться, не то, что поцеловать предавшую его возлюбленную.
Слуга настолько честный, что не смеет подслушивать, хотя знает, что решается судьба его любимого господина...
Детки вели себя просто необыкновенно.
Но как найти выход?!
Скрытая угроза влюбленного безумца. Эшафот, дуэль, война — на что он намекал в этой беседе, но ясно, что речь шла о самоубийстве. Все ли она, Шевретта, сделала для того, чтобы предотвратить трагедию?
Она вспомнила беседу с сыном на палубе "Короны". Удалось ли ей достигнуть цели и внушить Раулю, какое преступление — самоубийство? Мысли у нее были более резкие, чем слова. Но, встретившись с сыном, размякла, пожалела его и смягчила тон. Но ее "Записки"! Он прочитает и поймет. Должен понять. И призадумается. Впрочем, "Записки" уже, наверно, давно прочитаны...
Невольно мысли графини вернулись к Лавальер. Возможно ли? Девчонка отказывает королю? Весь Двор ошибается. Ошибаются те, кто называет Луизу фавориткой короля... Анна Австрийская все знает о своем сыне. Анна знает правду. Анна не ошибается. Но, если девчонка не отдалась королю, с чего Раулю так отчаиваться? Он, как и все, считает свою бывшую невесту падшей женщиной. Королевской шлюхой. Что же такое она сказала Раулю на этом последнем свидании, что привело к такому взрыву отчаяния, участию в войне — и Богу одному известно, какие нас ждут сюрпризы! Вспомним семнадцатилетних девиц... Господи Боже, как же давно это было... В таком возрасте молодые девушки должны ОБОЖАТЬ кого-то. Такой любовью любила Лавальер Людовика. Она, скорее всего, это и сказала Раулю. Поставила беднягу перед фактом. Я, мол, обожаю Людовика.
А он? Двадцатипятилетний молодой человек любит не так, как семнадцатилетняя девушка. Он, видимо, сказал ей что-то резкое. Забылся. Потерял самообладание. Малютка, по доброте душевной, попыталась утешить бывшего возлюбленного.
А что в таких случаях говорят влюбленные девчонки? Луиза, скорее всего, сказала то же, что и я когда-то Шале и Арамису при расставании. В таких случаях предлагают дружбу. В таких случаях говорят о братской любви. А влюбленные мальчишки возмущаются и безумствуют, когда им вместо разделенного чувства предлагают невинную дружбу или так называемую "братскую любовь".
И Людовику этого мало. Но девочке Лавальер достаточно. "Я не хочу этого союза — подумала графиня, — Я хочу, чтобы наш мальчик женился на дочери Бофора. Но, если все останется на своих местах... Наш сумасброд вернется с войны... Бог с ним, пусть делает что хочет: пусть женится на ней, пусть дерется на дуэли, пусть прячется от короля . Только бы он вернулся. Пусть будет на то Воля Божья!"
Если судить об этих детях объективно — но как можно быть беспристрастной, думая о своем ребенке?! — какое качество преобладает в каждом из участников этой драмы?
Рауль. Гордость.
Лавальер. Сочувствие. Нет, пожалуй, другое, более сильное слово. Может быть — милосердие...
Оливен. Честность.
Король. Эгоизм.
А любовь? — спросила себя графиня. И ответила, улыбаясь своим мыслям загадочно-нежной улыбкой — А любовь — это, возможно, Анжелика де Бофор. А теперь продолжим беседу с нашим честным Оливеном.
Оливен был наготове и прибежал на зов.
-Продолжим, дружок, — сказала Шевретта.
-Вы боитесь за господина виконта, мадам? — спросил Оливен.
-Очень боюсь, — призналась боевая подруга господина де Ла Фера.
-Я тоже. Правда, он всегда был очень смелый, даже, можно сказать, отчаянный. Но, как бы я ни тревожился, ни боялся и за него и за себя — чего скрывать, все равно меня не покидало предчувствие, что все наши приключения закончатся благополучно. А сейчас другое. Вы понимаете? У меня тревожные предчувствия.
-И у меня, — вздохнула графиня, — Но ты можешь объяснить свои предчувствия, мой друг?
-В ночь на первое апреля господину виконту приснился странный сон. Очень странный. Он кричал и метался во сне, и я разбудил его. Приснился ему кошмар, и он был уверен, что это сон вещий. Я тут же достал сонник и растолковал ночной кошмар в обратную сторону. Но, похоже, господин Рауль остался при своем мнении. И, хотя я всей душой верю, что мое толкование верное, порой тоже начинаю тревожиться и сомневаться.
-Что же ему снилось?
Оливен вздохнул, встряхнулся и начал говорить... Графиня де Ла Фер слушала его не перебивая, поглаживая мягкую шерстку тихо мурлыкающего кота.
-...и тогда я разбудил его! — закончил Оливен свой рассказ.
-Вовремя разбудил, — заметила графиня.
Оливен рассказал о прогулке к Бастилии, встрече с Фрике в кабаке на Гревской площади и опять закашлялся.
-Еще что-то? — спросила Шевретта.
-О, госпожа! Я и так рассказал вам очень много.
-Но не все.
-Не все,... Но у меня... язык не поворачивается...
-Говори, — спокойно сказала графиня.
Оливен замотал головой.
-Я жду, Оливен, — ласково, но настойчиво сказала она.
-Вам... госпожа...
-Мне!
Оливен неуверенно, с купюрами и без натурализма, прибегая к самым деликатным выражениям, рассказал о приключении Рауля с малюткой Луизеттой. История эта вызвала у графини насмешливую улыбку и тихое: "Тем лучше".
-Вы очень рассердились, госпожа? — робко спросил Оливен.
-Тс! — сказала графиня, — Больной на пути к выздоровлению. Он перебесится, теперь я в этом не сомневаюсь. Хотя, конечно, сохраним это глупое приключение в строгой тайне. Не вздумай проболтаться графу де Ла Феру. Ему о таких похождениях виконта лучше не знать. Он же мечтал видеть сына идеальным дворянином, гасконец как-то поведал... А этот поступок я даже с очень большой снисходительностью вынуждена назвать... безнравственным. И все же это лучше, чем проливать слезы по Лавальер!
-Я вижу, опять огорчил вас.
-И огорчил, и удивил. Похоже, наш молодой сеньор пустился во все тяжкие. Пьянствует, развлекается с проституткой. Да... Атос пришел бы в ужас!
-А вы?
-Я смотрю на вещи более реально. Пусть перебесится.
-А если господин виконт будет продолжать "беситься"?
-Я уж не знаю, что ожидать от виконта, — устало вздохнула графиня.
-Вот-вот, — кивнул Оливен, — Я утомил вас своим рассказом, госпожа?
-Нет... Здесь другое... Просто... все слишком неожиданно.
-Тем более неожиданным было внезапное решение господина виконта стать рыцарем Мальтийского Ордена. От куртизанки — в монахи! А знаете, где он написал письмо Великому Магистру монсеньору Котонеру?
-Где же? В кабачке "Нотр-Дам"?
-О нет! Перед базиликой Сен-Дени, мы туда поехали с Гревской площади.
-А... Вот теперь я узнаю Рауля, — сказала Шевретта, — И это письмо нашло адресата?
-Еще бы не нашло! Я сам и отнес в резиденцию иоаннитов. Хотя пытался протестовать. Какое там! С виконтом не поспоришь! Он ничего не хотел слушать. Я даже упал перед ним на колени, просил, умолял... А виконт взялся за пистолет и...
-Угрожал тебе? — спросила графиня, припомнив рассказы о завтраке под пулями, ужас бедного Гримо и угрозу Атоса.
-Нет, не мне. Он сказал, помахивая пистолетом: "Это последний шанс. Если ты сей же час не отнесешь мое письмо братьям-рыцарям, я пущу себе пулю в лоб!" — "Не надо! — закричал я — Самоубийство запрещает святая католическая церковь!" — "Я знаю, — ответил господин виконт, — Но, если ты сейчас же не выполнишь мое поручение, я застрелюсь на твоих глазах! И пусть меня зароют как собаку!"
"Зароют как собаку" — графиню де Ла Фер так и передернуло. Она никак не могла привыкнуть, что в такой правильной речи ее очаровательного сына стали встречаться циничные выражения.
-Мне ничего не осталось делать, как подчиниться, — вздохнул Оливен. — Вот теперь я, пожалуй, все рассказал вам. Про то, что было дальше — об Анжелике де Бофор, Люке-художнике и Роже де Шаверни вам известно.
-Да, это я помню, — кивнула Шевретта. Она подошла к окну.
-А вот и наши заговорщики возвращаются! — улыбаясь, сказала она. Оливен побежал к двери, кот метнулся с дивана за ним. Раздался звонок.
5
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
