Слишком много привидений

— Это мы ещё посмотрим... — пробормотал я, загасил в пепельнице окурок и пошёл к двери.

Краб не соврал — ремонт был сделан в лучшем виде, и это я увидел ещё на лестничной площадке. Вместо старой облезлой двери у Митюковых стояла новая, красного дерева, резная. Она была чуть приоткрыта, и из квартиры в подъезд пробивался лучик света.

Я замер на площадке и прислушался. В квартире Митюковых стояла мёртвая тишина. Тогда я тихонько приоткрыл дверь и на цыпочках вошёл в прихожую. Строительная фирма "РХ со товарищи" поработала выше всяких похвал. Просил я, чтобы было, как на картинке, они так и сделали. Пол зеркальный, стены и потолки идеально ровные, и при этом комната стала в два раза больше, расширившись неизвестно куда. Старенькую мебель всю поменяли — по центру комнаты стояла громадная двуспальная кровать с балдахином, в углу — объёмный зеркальный шкаф, на стене висел сверхплоский телевизор с метровой шириной экрана. А вот люстры в комнате не было — мягкий приятный свет струился просто с потолка. В приоткрытую дверь я увидел, что кухня тоже расширилась, и там громадой возвышался суперсовременный многокамерный холодильник. Не удивлюсь, если и ванная комната раздалась вширь, и там стоит джакузи.

У глухой стены комнаты, примостившись рядком на краешках стульев, чинно сидела чета Митюковых. Они были в полной прострации, и смотрелись посреди стерильной чистоты квартиры как двое нищих в тронном зале. Не мудрено — на Катьке был всё тот же испачканный мелом сарафан-балахон, а в правой руке она продолжала сжимать совок с остатками строительного мусора, ну а Серёга, хоть и переоделся в более приличный спортивный костюм, когда ходил в пункт по обмену валют, был мокрый, как мышь, и продолжал обильно потеть, не обращая внимания на катящиеся по лицу капли пота. Оба они смотрели перед собой невидящими глазами; Серёга изредка подносил к губам бутылку водки, отхлёбывал, но выражение глаз при этом не менялось. Катька же поминутно, тяжело, со всхлипом, вздыхала, будто перед ней были не царские хоромы, а разбитое корыто, и сидела она на завалинке возле покосившейся избы у самого синего моря...

Мне стало муторно, и я на цыпочках попятился из квартиры, аккуратно притворив за собой дверь.

На лестничной площадке, облокотясь на перила, стояла Рыжая Харя.

— Понравилось? — спросила она.

Я промолчал, глядя сквозь неё.

— Хочешь, и тебе так квартирку оформим?

Я и на этот раз не ответил, и пошёл на неё точно так, как глядел. И прошёл насквозь, словно она была фантомом. И ничуть не удивился.

Глава двенадцатая

Жизнь завертелась так круто, что я не заметил, как меня всё реже стал посещать дар предвидения. Ещё неделю назад я чуть ли не постоянно "видел" своё ближайшее будущее на пять-десять минут вперёд. Идя по улице, знал, что у этой вот симпатичной девушки через несколько шагов подвернётся нога, и девушка сломает высокий каблук, а спустя десять минут на этом вот переходе лихой водитель на иномарке собьёт на красный свет пожилую женщину и скроется с места преступления. Сидя в кафе, предвидел, какая компания через пять минут войдёт с улицы, где сядет, что именно закажет, предчувствовал очередную реплику бармена, и что я ему отвечу... И всё происходило с точностью до повторения кинематографического кадра: я раскрывал рот и послушно произносил заранее известные фразы, словно в не раз сыгранной пьесе. Знал всё наперёд, но, пребывая в апатии, ничего не делал, чтобы изменить ход событий. И не хотел. Любая, даже весьма слабая попытка выйти за рамки увиденного сценария будущего приводила к вязкому сопротивлению окружающей среды, вызывая ощущение раздвоения личности, и я, опасаясь за свою психику, позволял течению времени нести себя как щепку среди волн. Только прямая угроза моей жизни заставила активно сопротивляться и впервые изменить ход событий. Именно с тех пор, всё чаще и активнее вмешиваясь в прогнозируемые неведомо откуда взявшимся даром предстоящие события, я всё реже и реже стал их предвидеть. Складывалось впечатление, что я, подобно реакционной частице в жёстко детерминированном мире, неожиданно обрёл гораздо большую степень свобод, чем полагалось по статусу, и теперь дар предвидения не поспевал за моими действиями, чтобы с абсолютной точностью спрогнозировать ситуацию, зато я наконец-то получил право широкого выбора и теперь мог определять направление жизненного пути по своему усмотрению.

Наверное, именно поэтому мой дар и не предупредил о ночных визитёрах, ибо среди великого множества вариантов не смог выбрать наиболее достоверного.

Снилось мне, что сплю на диване, а кто-то, подсвечивая фонариком, осторожно ходит по комнате, хрустя монетами. Затем в комнате зажёгся свет, и этот кто-то с шумом уселся на груду золота.

— Вставай! — требовательно сказал незнакомый голос.

И тогда я понял, что не сплю. Открыл глаза и тут же заслонил их ладонью. Как всегда при пробуждении среди ночи электрический свет резал глаза.

— Здоров ты спать! — насмешливо сказал тот же голос. — Бандиты заберутся среди ночи в квартиру и зарежут во сне, как барана.

Зрение, наконец, адаптировалась, и я убрал ладонь от лица. Посреди комнаты на горе монет сидел Егор Долгушин и с издевательским прищуром разглядывал меня, демонстративно поигрывая в руке пистолетом с глушителем. В дверях, прислонившись плечом к косяку, стоял Даниил Коровин. Он с тупым недоумением смотрел не на меня, а на гору монет.

Страха я не ощутил. То ли спросонья не совсем осознал ситуацию, то ли за последние дни настолько привык к подобным передрягам, что перестал пугаться, то ли понимание моего дара наконец полностью овладело сознанием. Слишком часто меня хотели убить: в погребке "У Ёси", на ипподроме, в переулке у травматологической больницы, на привокзальной площади, — что наступил кардинальный перелом в психике. Перестал я бояться "мелких бесов", а заодно и смерти, уверовав в свою исключительность, как юнец в переходном возрасте.

— Это вы, что ли, резать собираетесь? — спросил я.

— Резать? — Брови Долгушина удивлённо подскочили. — Зачем резать? Плохо ты о нас думаешь. У нас другая специализация. — Он направил на меня ствол пистолета. — Мы тебя просто тихонько застрелим. Пиф-паф, и всё.

— Гы, гы! — раздельно сказал Коровин.

Я перевёл взгляд на него. Странно, зачем он из себя дебила изображает? По моим "данным" достаточно умный человек. Иных Долгушин возле себя не держит.

— Нравится мне твой смех, — сказал я. — За ним чувствуется недюжий интеллект.

Интеллект у него действительно был, и Коровин не потерял самообладания.

— Когда я засмеюсь во второй раз, — бесцветно сказал он, — ты будешь уже трупом и не услышишь.

— Так за чем дело стало? — спокойно спросил я, хотя всё же ощутил холодок в груди.

— Это мы всегда успеем, — сказал Коровин.

Не чувствовалось в его голосе угрозы, наоборот, сквозило полное равнодушие к моей судьбе. Это было гораздо страшнее любых эмоциональных обещаний расправы и поколебало уверенность в моей неуязвимости. Оставалось надеяться, что ничто не отразилось на моём лице.

— Под подушкой пистолет искали? — спросил я и по ухмылке Долгушина понял, что наличие оружия они проверили в первую очередь. — Тогда, с вашего позволения, устроюсь поудобнее.

Я подоткнул подушку под подлокотник дивана, придвинулся к ней спиной и закинул ногу за ногу. Сидеть в одних плавках под пристальными взглядами киллеров не доставляло удовольствия, но выбирать не приходилось.

— Продолжим беседу?

— Продолжим, — кивнул Долгушин.

Он зачерпнул рукой горсть монет, поднял повыше и высыпал на пол. Монеты со звоном раскатились в разные стороны.

— Золото настоящее?

— А ты на зуб попробуй.

— Весёлый ты человек! — рассмеялся Долгушин. — Одного не понимаю, зачем тебе при таком богатстве наши деньги понадобились?

Он пнул ногой искорёженный чемоданчик.

— Грош цена этому золоту, — презрительно изрёк Коровин. — Ширпотреб по рублю кучка. Лох он самый натуральный. На квартиру его посмотри — нищета-нищетой. Начинающий вокзальный щипач...

Не сводя с меня глаз, Долгушин поднял вверх указательный палец, погрозил, и Коровин осёкся. Видимо, отрабатывал Долгушин версию, что я вокзальный вор, но что-то у него не сходилось. Хотел услышать моё мнение.

— Что это за монеты? — спросил он. — В утиль цветные металлы сдаёшь?

Я поморщился.

— Нумизмат я. Не корысти ради, а токмо души для.

— Нам что для, что бля, — скаламбурил Долгушин. — Если нумизмат, тогда почему все монеты одинаковые? Где взял, или сам на станке штампуешь?

— Скажу, не поверите.

— А вдруг?

— В карты выиграл.

В этот момент меня совсем некстати осенило — вспомнил, где видел подобные золотые монеты "One dollar". В компьютерной игре в преферанс. Надо же, откуда скопировали их "мелкие бесы"!

По лицам киллеров я понял, что моему честному признанию они не поверили ни на йоту. Да и кто бы поверил на их месте?

— А я думал, клад нашёл, — съязвил Долгушин.

— Или банк ограбил, — скептически добавил Коровин.

Я сделал вид, что обиделся.

— Что такое преферанс, знаете? Если покопаетесь в золоте, то найдёте листочки с двумя пулями.

— Ну-ну, — криво усмехнулся Долгушин, делано осмотрелся вокруг, и глубоко, до столешницы сломанного стола, пробороздил каблуком гору монет.

Получилось весьма удачно — два листочка с расчерченными мною пулями вывернулось поверх монет. Долгушин заломил бровь и поднял их за уголки.

— Ты считаешь это достаточным доказательством?

— Ещё каким! — расплылся я в лучезарной улыбке. — Пересчитай монеты, один к одному дебит с кредитом сойдётся. — Тут я вспомнил о монете у следователя Серебро и ещё о той, которой расплатился с крабом за сигареты. — Впрочем, вру. На две будет меньше. Пришлось за кое-какие услуги расплатиться.

Мои доводы зародили некоторое сомнение в киллерах. Они обвели взглядами пол, и Долгушин сунул листочки в карман. Так, на всякий случай. Не собирался он пересчитывать монеты, чтобы убедиться в моей правоте. Зачем, если он не верил, что золото настоящее?

Я недоумевал. Долгушин вёл себя странно. При его профессии любые контакты с "клиентом" недопустимы — по всем канонам они должны были меня во сне пристрелить, забрать деньги и уйти, — а он заводит пространные разговоры... Вот Коровин реагирует правильно: скучно ему, переминается с ноги на ногу, однако шефу не перечит, блюдёт дисциплину.

— Не пойму, что ты за фраер такой, — тихо сказал Долгушин, с прищуром глядя мне в глаза. — Порошин всех заложил: и мэра, и губернатора, — а о тебе ни словом не обмолвился. Неужели ты и вправду — лох ушастый?

Я внутренне поёжился, представив, что сделали киллеры с Порошиным. Ох, не зря я его тогда пожалел на привокзальной площади.

— И мэр, и губернатор тоже бы обо мне ничего не сказали.

— Да? — Долгушин продолжал сверлить меня взглядом. — А Харя, Краб, Каратист — это кто?

Не так уж и небрежно отнёсся Долгушин к двум листкам сыгранных пуль преферанса, прочитал, кто играл.

— Кореша.

Я опять одарил Долгушина жизнерадостной улыбкой. Кажется, удачно ответил на его "фраера". Несмотря на своё аховое положение, ситуация начинала меня забавлять.

— Блатной, что ли? — брезгливо поморщился Долгушин.

— Приблатнённый, — уточнил я.

— Ну-ну, — процедил Долгушин. А вот его разговор начинал раздражать. Не поверил он ни своему предположению, ни моему уточнению. Однако больше всего ему не нравилось, что инициатива в разговоре перешла от него ко мне. Не знаю, за кого он меня принимал, но мыслил он в верном направлении.

И тогда я наконец понял, почему Долгушин нарушил святое правило своей профессии — не вступать в разговоры с "клиентом". Он считал себя профессионалом высшего класса, "неприкасаемым" в криминальной среде, и вдруг его попытался ограбить какой-то дилетант. Захотелось разобраться, что я за "фрукт" такой, случайность ли это, или за моей спиной кто-то стоит? Напрасно он это делал. При его профессии праздное любопытство до добра не доводит.

— Как же вам удалось на меня выйти, если Порошин и словом не обмолвился? — поинтересовался я.

Долгушин долго молчал, не сводя с меня пристального взгляда. Я даже подумал, что не ответит, но он всё же сказал. Специфика работы киллера понуждает всё держать в строгой тайне, поэтому желание похвастаться своими способностями в узком кругу у них намного выше, чем у обычных людей.

— Интуиция, — процедил он. — В нашем деле она играет первостепенную роль. Интуиция и трезвый анализ ситуации. Когда два раза встречаешься с одним и тем же человеком в любопытных местах, невольно задумываешься, зачем он там находился. К тому же Грызлов дал весьма точный словесный портрет человека, который отправил на тот свет трёх его кидал. И этот портрет оказался очень похожим на тебя. Согласись, слишком много совпадений, чтобы не задуматься.

Я "вспомнил" информацию о директоре ипподрома Михаиле Грызлове, над которой у меня на привокзальной площади не было времени задуматься. Ипподром, как практически и всё в нашем городе, принадлежал мэру Ираклию Колубаю, и он почему-то заподозрил, что в разборке на ипподроме принимала участие нанятая им совсем для другого дела столичная группа киллеров. Для выяснения обстоятельств он и задержал выплату гонорара.

— Три, — поправил я Долгушина.

— Что — три?

— Не два, а три раза наши пути пересекались.

— Да, сейчас третий.

— Тогда четыре, — заметил я.

Что-то мигнуло в зрачках Долгушина, по скулам заходили желваки. Зрительная память, надо понимать, у него была профессиональная, но вспомнить, где мы виделись ещё, он не смог.

— Кафе, вокзал — где ещё? — жёстко спросил он.

— Погребок "У Ёси".

Опять что-то дрогнуло в лице Долгушина. На мгновение он задумался, затем сказал, как обрезал:

— Тебя там не было.

Прокрутил он в памяти события в погребке и не "увидел" меня. По той скорости, с которой он ответил, я убедился, что зрительная память у него действительно великолепная. Но не там он "смотрел".

— А пьяного возле погребка помнишь? — ехидно поинтересовался я.

— Ты?!

— Я.

И вдруг я понял, откуда киллерам известен мой адрес. И похолодел.

— Что с Аллой? — спросил я, и мой голос предательски дрогнул. Не был я бесчувственным чурбаном и понимал, что ей грозило.

Долгушин уловил во мне перемену и удовлетворённо осклабился. Инициатива вновь перешла к нему, нащупал он мою болевую точку.

— Ни-че-го, — с нажимом проговорил он. — Пока ничего. Всё будет зависеть от того, что нам расскажет Роман Челышев.

Я попытался взять себя в руки и продолжить игру.

— А что именно интересует Егора Долгушина? — спросил с сарказмом.

Лицо Долгушина застыло, в глазах мигнул металлический блеск. Никак не ожидал он услышать от меня свою настоящую фамилию.