Ученик

— Мою реализацию и так пора менять. Документы Николая не выдерживают никакой критики. На них просто никто внимательно не смотрел. Я рассчитывал на тебя.

— Это я должен был сделать в знак благодарности за то, что ты меня вчера шлёпнул и завтра рассчитываешь сделать это еще раз?

— Извини, а ты что ничего не хотел с меня стребовать за свое такое быстрое согласие на эту игру?

Хан ухмыльнулся:

— Да, я предполагал немного пошантажировать тебя вашим с учеником бедственным положением, если б ты сам не начал разговор о документах.

— Так сделай это сейчас.

— Теперь это почти бессмысленно. Самому придется документы доставать. Тебе я ничего не успею подготовить.

— Почти... Что тебе нужно, чтобы спасти реализацию?

— То, что я уже не успею сделать. — Хан вздохнул. — Нужно найти основную группу, которую прикрывали люди Ляха.

Джордано ухмыльнулся:

— Так найди ее!

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. Хан отвел глаза:

— Ты сошел с ума.

— Хан! Я думаю, современные тюрьмы немного комфортабельней средневековых, — глаза Джордано смеялись.

— Идиот! Ты соображаешь, что говоришь?

— Если это не займет много времени, и ты выведешь из-под удара мальчишку, то я могу попробовать.

Хан молчал.

— Я пойду, позову Николая. Обсудим детали. — Джордано поднялся.

— Да погоди ты! — Хан вскочил и заметался по комнате как загнанный зверь, — Это все может оказаться бессмысленным, будь ты трижды резидентом! — он вновь остановился у окна спиной к Джордано.

— Из-за генеральской девчонки?

Хан помолчал и тихо произнес:

— Да!

Джордано хмыкнул:

— А сейчас, ты бы повторил свою глупость?

Хан молчал.

— Значит тоже: 'Да'?

Хан обернулся и со злостью сказал:

— Да! Ты это хотел услышать?

Вдруг он как-то сник. Вернулся к столу и сел, закрыв лицо руками.

— В начале двадцать пятого мы с Василием пересеклись в Туркестане. Он тогда был командиром полка. Познакомил меня с женой и дочерью. Его жена была изумительной красоты женщиной. Катюшке было лет шесть. Они приезжали из Ташкента в часть. А через два дня, возвращаясь в город, нарвались на засаду. Спасти удалось только девчонку.

Глаза Джордано изумленно расширились.

— Тогда все становится на свои места.

— Что становится, — не понял Хан.

— Почему красному удалось уйти. Мой зятек был вне себя!

Хан поморщился и ошарашено посмотрел на Джордано:

— Твой зятек? Начальником штаба у Ибрагим-бека был муж Елены?

Джордано кивнул и засмеялся:

— О боги, как тесен этот мир! Хорошо все же, что мы тогда не встретились! А командир отряда басмачей, захвативших женщину, ползал у Константина в ногах и уверял, что красный был шайтаном, что в него попали три раза, он упал, а потом поднялся, подхватил бабу и девчонку и ускакал. Сам он шайтаном не оказался.

Хан усмехнулся:

— Да уж! Встреться мы тогда... Я тогда убивал безо всякой оглядки на правила, — он помолчал, — А попали в меня два раза. Одна пуля досталась Софье. Я ее не довез. Она умерла в степи.

Некоторое время они сидели молча.

Джордано встал, сходил в кладовку и вернулся со стаканом спирта. Отлил половину во второй стакан.

— Тебе разбавить?

Хан отрицательно мотнул головой. Джордано протянул ему стакан. Они выпили, не чокаясь.

Джордано вернулся на место, сел и, усмехнувшись, произнес:

— Теперь Катерина выросла и стала похожа на мать, а ты забыл о том, что тебе не двадцать пять и даже не первая сотня.

— Заткнись! — кулаки Хана сжались. Он в бешенстве смотрел на Джордано.

Дверь хлопнула, и в комнату влетел Николай:

— Что тут у вас происходит?

— Коля! Не лезь не в свое дело, уйди. Когда будет нужно, мы тебя позовем, — голос учителя был холодным, но уровень его зова почти не превышал обычного состояния.

Лица Хана ученик не видел, но, видно, почувствовал, как начал спадать поток выплеснувшихся наружу эмоций.

— Уйди! — повторил Джордано.

Ни слова не говоря, Николай вышел.

— Налей еще!

— Хватит с тебя, а то озвереешь еще.

— Скотина — ты!

— Угу! И белогвардейская морда.

— Скорее белогвардейский прихвостень, — Хан неожиданно улыбнулся. — Кстати, о русском лекаре Ибрагима среди местных ходили легенды.

— Спасибо. Вот уж не думал, — на губах Джордано мелькнула грустная улыбка, а глаза на мгновение стали отрешенными. — Я их просто лечил. Чем было.

Они опять молчали. Наконец Хан продолжил.

— Понимаешь, какая-то мразь, позвонила в институт декану Катиного факультета и сообщила об аресте. Девчонку вызвали. Она в кабинете хлопнулась в обморок. А на следующий день собрали собрание, чтобы исключить ее из комсомола...

— А ты влез?

Хан кивнул.

— Исключили?

Хан улыбнулся:

— Нет!

— Герой!

Хан молчал, только уровень его зова опять стал подниматься.

'О боги! Он, погоже, действительно влюбился. В восемнадцатилетнюю девочку!'

Джордано знал, что, несмотря на то, что Хан никогда не отказывал себе в удовольствии приударить за хорошенькими, что смертными, что бессмертными мордашками, у него была женщина, которую он любил всерьез. Джордано ни разу ее не видел и не знал, как ее зовут. Знал лишь имя ее последней реализации, услышанное от молодого бессмертного, вернувшегося в Петербург после Крымской кампании, и зверски избитого Ханом, пытавшимся узнать, что случилось с бессмертной сестрой милосердия. Когда же выяснилось, что она была на затопленном англичанами транспорте с ранеными, казалось, он сошел с ума. Больше года Хан пил горькую, лез на рожон на каждую подворачивающуюся саблю и угробил три реализации. Потом его понесло на Кавказ, где дебоши и пьянки сменяли дерзкие до наглости вылазки, за одну из которых он получил золотое георгиевское оружие. При штурме Гуниба он таки нарвался на чеченскую пулю и исчез на несколько лет...

— Извини! — Джордано вздохнул и, поднявшись, отошел к окну, опустился на лавку. — Делать то, что будем?

Хан все еще обижено молчал.

— Если эта девочка для тебя что-то значит, то спасай реализацию.

— Да, причем тут девочка! Она еще ребенок, дочь друга. Ты меня за идиота поведшегося на юбке держишь?

У Джордано не возникло желания даже ухмыльнуться в ответ на его оправдания. Он откинулся к стене, закрыл глаза и ждал.

— Ладно, зови мальчишку...

Часть 7

21 марта с. г. весь трудовой Париж пришел отдать последний

долг жертвам фашистской провокации. В шествии участвовало

около 1 миллиона человек во главе с руководством Всеобщей

конфедерации труда, Центрального Комитета Коммунистической

партии, Центрального Комитета Социалистической партии,

Парижского Комитета народного фронта.

Комсомольская правда. 29.03.1937

Николай бежал по кромке гряды, стремясь не увеличивать разрыв между собой и преследующими его милиционерами на расстояние большее винтовочного выстрела. В висках стучало, смертным наверняка было хуже, они начали отставать. Он остановился, перевел дух, огляделся. Кажется это то место, где можно начать спуск: люди вряд ли сходу решатся спускаться следом, а мишень из него будет отличная и пропасть такая, что лезть за трупом, тем более на ночь глядя, не будут.

Он очнулся глубокой ночью. Попытался пошевелиться, и тело закричало от боли. Замер. Осторожно втянул воздух. Ребра точно были поломаны, но раз не было судорог, значит, он не умирал. И на том спасибо. Но его проблемы на эту ночь еще далеко не кончились.

'Падать тоже надо уметь. Что, интересно, еще поломано, и сколько времени теперь уйдет на регенерацию?'

Осторожно, стараясь глубоко не дышать, Николай оторвал от земли лицо, голова нестерпимо звенела, а во рту ощущался привкус крови.

В расщелине было совершенно темно, перед глазами плавали только радужные пятна, как будто он вновь ничего не видел. Как спасительно память умеет, кажется, навечно забывать прошлое, но вдруг все возвращается липким, как теперь, страхом.

'А если это не ночь?'

Стоп. Он закрыл глаза. Нужно успокоиться, забыть о боли и трезво оценить обстановку. Ничего плохого с ним не случится, просто не может теперь случиться.

Он выровнял дыхание, дождался, когда успокоилось бешено заколотившееся сердце. Не открывая глаз, попытался приподняться на руках. Получилось. Встал на четвереньки и сел. Конечности были целы, а вот внутри...

Его стошнило какой-то гадостью с кровью и желчью. Голова закружилась, и он опять упал лицом вниз.

Когда во второй раз открыл глаза, перед носом в сером мареве проступали стебли темной засохшей травы и тоненькие зеленые стрелочки.

Рассвет!

А он так и лежит у подножия обрыва. Который теперь час? Если кто-то остался караулить, то может увидеть, что он шевелится. Тогда все пропало. Он же клятвенно обещал учителю и Фархату, что сделает всё, как договорились! И так неудачно упасть!

Медленно, очень медленно он приподнял голову и посмотрел в сторону протекавшего по дну расщелины речушки. Оказывается он на самом краю. Чуть сдвинуться и можно упасть в воду. Речка, наполненная талой водой, была достаточно полноводна, да и скорость приличная: шум воды наполнял всю расщелину.

И он соскользнул в воду. Если наверху кто-то и есть, то не пялится же он в такую рань на валяющийся внизу труп! Его действительно потащило вниз. Николай не сопротивлялся. Если кто-то за ним и следил, пусть подумает, что труп просто сам собой съехал в воду.

В трехстах метрах от места падения был невысокий водопад, внизу круглое глубокое озерцо. Здесь надо было все сделать аккуратно. Николай поднырнул, сместился к центру потока, вытянул вперед руки и вместе с потоком, даже успев оттолкнуться от края, спрыгнул вниз. С силой, загребая руками, опустился к самому дну вслед за течением от оказавшегося в озере водоворота, затягивающего часть воды в пещеру. Только бы не дало себя знать давешнее сотрясение мозга. Но, слава богу, все обошлось. Держась у самого дна, он подплыл к скальному выступу, нависавшему над водой, и выбрался на берег.

С вершины обрыва здесь его не будет видно. Нужно только дождаться темноты и можно уходить.

Через десять минут сидения на берегу, он понял, что это простое решение не слишком удачно. Тяжелая зимняя одежда начала превращаться в ледяную корку. Еще немного и он тоже промерзнет насквозь, превратится в сосульку. От холода ведь тоже умирают! Николай представил, как его 'свежезамороженное' тело втаскивают на станцию, и... Он оттаивает!

Это могло бы быть смешно. Только сколько времени он продержится в сознании на этом холоде? Нужно уходить.

Но бессмертный не сдвинулся с места. Что-то его останавливало. Что-то было вчера такое из-за чего никуда нельзя уходить от этого озера. Голова отказывалась думать, начало клонить в сон. Он встал, не гнущимися пальцами стал стаскивать с себя одежду, горные ботинки. Когда полностью разделся, на удивление стало теплее. Немного попрыгал, подвигался. Сон отступил. Он выкрутил рубаху, штаны, разложил на камнях, вылил воду из ботинок. Рассчитывать на то, что вещи высохнут, не приходилось. Солнце в эту дыру не попадало даже днем. Делать было хронически нечего, а помочь могло только движение. Николай решил начать с привычной дыхательной разминки.

Сознание понемногу приходило в норму, да и холод почти не чувствовался. Что же вчера случилось такое, что не давало покоя? И вдруг Николая осенило: собака, лаяла собака. Он остановился, прислушался. Людей с собаками придется ждать здесь. Оставлять следы вдоль берега нельзя. Он огляделся. Крохотное известняковое плато под карнизом, дальше из озера вытекал ручей, подмывающий голую скальную породу. На другой стороне потока россыпь крупных камней. Совершенно открытое пространство, хорошо просматривающееся сверху. Спрятаться некуда.

Оставалась вода. Сколько времени он может провести в ледяной воде? Николай обреченно смотрел на озеро. Кажется, придется утопиться. Еще б придумать, как потом этому утопленнику выбраться на берег.

'А водоворот? Там должно быть есть пещера?'

'Нет! Без света ты из нее никогда не выберешься!'

'А со светом выберешься, как же! Нужно аккуратно, держась вдоль стеночки?'

'Бред!'

'Надо попробовать'

Николай спешно начал натягивать обледенелые вещи.

'Интересно, как потом в этом выгрести против течения?' — он остановился, задумался, — 'Сколько теперь может быть времени? И где милиционеры?'

Бессмертный посмотрел вверх. Внизу, в ущелье было сумрачно, солнце тут показывалось разве, что когда было в зените, но узкая кромка противоположного склона была освещена.

'Часов семь... Или восемь?'

От места его вчерашнего падения до входа в ущелье было около часу хода, это если знать где он находится. Поиски могли занять часа два. До захода солнца в момент падения оставалось не больше получаса. Так, что добраться до ущелья вчера люди не могли даже с проводником.

Николай удовлетворенно усмехнулся: погонять народ по горам он умудрился на славу. Правда, теперь, пока сюда доберутся, наступит полдень. Искать труп или его следы оперативники будут не меньше трех — четырех часов. Так, что все может затянуться и до завтрашнего утра. Это была катастрофа. Он точно подохнет от переохлаждения, даже если пещера в скале есть, и он в ней спрячется.

'Ладно! Джордано говорил, что так быстро не умирают. Искать пещеру, так искать. Главное не сидеть на месте'

Он не стал надевать ботинки и бесполезный, намокший кожух, нацепил лишь ремень с притороченным ножом. Еще раз огляделся. С его стороны у берега торчал приличных размеров валун, разделяющий поток на две части. Одна уходила в водоворот, а другая вытекала из озерца. Весенний поток был силен и полностью покрывал пороги, отделяющие один берег речки от другого.

Бессмертный подсунул кожух под камень в воду. С противоположного берега его видно не будет. Люди же, если сюда доберутся, вряд ли будут перебираться на эту сторону: вымокнешь только, а берег под скалой пустой, и бурлящую, уводящую вниз воронку с того берега должно быть хорошо видно. Он разбросал башмаки: один оставил на своем берегу, а другой закинул на противоположный, и решительно нырнул в воду.

Минут через пять он вернулся. Выбрался на берег и некоторое время лежал без движения, отдыхая. Оказалось, подземный поток вначале попадал в небольшую полость, над которой был воздушный колокол. Но там из-за низкого потолка можно было лишь едва высунуть голову. Дальше вода проваливалась куда-то вниз, проход был слишком узким для человека. Николай попробовал в него протиснуться, едва не застрял и как пробка выскочил на поверхность подземной камеры. Единственным достоинством этой первой пещерки было то, что под водой четко было видно светлое пятно выхода наружу.

Отдохнув, бессмертный поднялся и огляделся вокруг. Чертыхнулся, увидев показавшийся из-за камня кожух. Пришлось опять лезть в воду, собирать камни, набивать ими ставшую помехой верхнюю одежду. Наконец неподъемный кожух он спустил на дно у входа в подземное русло. Поднялся на берег и критически осмотрел результаты. На глубине в полтора человеческих роста белело нечто, похожее на застрявшее туловище. Головы и конечностей видно не было, но в темной воде вряд ли приходилось ожидать увидеть что-то более определенное. А так все было вполне реалистично.