— Кто? — выдавил Князь сквозь зубы.
Губы Вийара сжались.
— Тот же, кто распускает слухи.
И Штефан уже знал ответ.
— Исаак...
Карим кивнул.
— Он не успокоится, пока не станет Королем, — сказал он. — Пока ты не умрешь, или пока не отправишься в колонию.
— С**а! — зло выдохнул Штефан. — Я не отдам ему Багровый Мыс! — прошипел он сквозь зубы. — Никогда не отдам, и он это знает. Я Князь по праву, по рождению. Я, а не он! Так решил Совет десятилетия назад!..
Вийар откинулся на спинку, равнодушно и, казалось, безразлично постукивая пальцами по креслу.
— Думаю, ты должен знать, — медленно, но верно подливал Карим масло в огонь, — что он хочет оспорить завещание Бернарда, — и, глядя в исполосованное гневом лицо Штефана, заявил: — Он приедет на Совет.
— Черт побери! — матерясь в голос, Штефан вскочил с кресла. — Откуда ты это знаешь? — посмотрел он на Вийара, уже не сдерживая эмоций. Только его "дядюшки" на Совете и не хватало!
Карим усмехнулся.
— Я умею, если хочу, добывать информацию, — брови его приподнялись, губы скривились, но глаза даже не блеснули, оставшись все такими же холодными. — Ты разве не знаешь?
Кэйвано промолчал. О прошлом Карима Вийара знали все, но упоминать об этом в последние годы не решался никто. Ищейка выйдет на след, найдет и уничтожит. Всех, кто посмел ткнуть в него пальцем.
— Зачем ты мне сказал об этом? — повернувшись к гостю лицом, спросил он, гордо вскинув подбородок. — Мы не друзья с тобой...
— Но и не враги.
— Противники, — упрямо сказал Кэйвано, щурясь. — Я не перевариваю тебя на дух, ты меня тоже. Так в чем же дело? Что ты хочешь получить за эту информацию?
Карим вновь саркастически улыбнулся, хмыкнув.
— А с тебя можно что-то спросить?
— Можешь попробовать.
— Твою рабыню? — иронично приподняв брови, хохотнул Вийар. — Кароллу?..
— Забудь, — мрачно отрезал Штефан.
Карим рассмеялся.
— Тогда, — проговорил он, — считай, что я рассказал тебе все просто по чистоте душевной, — развел руками. — Вот какой я хороший, а ты меня другом считать не хочешь, — поцокал он языком.
Кэйвано смерил его колким взглядом.
— Мы никогда не станем друзьями, — заявил он. — И ты это прекрасно понимаешь.
— Понимаю, — задумчиво протянул Карим, погладив подбородок. — Но, прошу, не ищи подвох там, где его нет, — задумался и выпалил: — Димитрию Мартэ? ты веришь, — упрекнул он, — а мне не хочешь довериться?
Князь Четвертого клана пронзил гостя осуждением взгляда.
— Я помню тот Совет, — тихо сказал Штефан после продолжительной паузы.
— Это было сто лет назад, Кэйвано! — взмолился Карим, закатив глаза. — Не пора ли забыть?!
— Ты знаешь, что нет.
Взгляды, которыми они переглянулись, можно было поджечь, настолько яркими и жгучими они были.
— А ты злопамятен, Штефан, — протянул Вийар, приподнимая уголки губ.
— Как и ты, Карим, — парировал тот.
Вийар долго изучающе смотрел на Князя, а потом поднялся с кресла.
— Я предупредил тебя, Кэйвано, — сказал он, продвигаясь к двери. — Что ты теперь будешь делать, меня касаться не должно. Знай лишь, что я буду на твоей стороне, — грустно хмыкнул, — несмотря на то, что мы никогда не станем друзьями, — и, подойдя к двери, резко обернулся. — Слово Князя!
И стремительно вышел из кабинета, хлопнув дверью.
А Штефан Кэйвано, скрестив руки за спиной, задумчиво подошел к окну и нахмурился.
Исаак Хотвар не успокоится, пока не уничтожит его. Пока не покончит с ним раз и навсегда. Пока не отнимет власть, не убьет или не упрячет в колонию под любым предлогом. Пытался уже несколько раз, сразу же после смерти отца Штефана, своего сводного брата, затем еще и еще, пытаясь очернить его перед Советом, унизить, отобрать не только власть, но и Багровый Мыс. Но честным путем — не выходило.
И теперь он решил пойти на уловки? Осмелился пойти против правил, чтобы его растоптать?! Нарушил законы и перешагнул черту для того, чтобы приласкать свое честолюбие, насладиться собственной местью и удовлетворить желание, которое стало не просто мечтой, но манией!?
Он не успокоится. Не отступит. Но и Штефан не отдаст ему то, что заслужил по праву.
И это была война.
14 глава
Преступление и наказание
Я боялась. Да, я, действительно, боялась его. Сидя на кровати с низко опущенной головой, втянув плечи и дрожа, я будто ждала начала конца. И боялась.
Как ни стыдно, как ни ужасно было это осознавать, даже признаваться себе в этом, но страх сковал мое тело стальными путами. Я боялась его. Того, что он мог сделать мне, со мной. Я знала, что он не оставит этого просто так, не спустит этого промаха, отомстит, накажет, укажет на то место в его доме, которое я должна занимать. Место рабыни, букашки. А я не смогу оправдаться, очистить себя от стыда и позора, не смогу противостоять его напору, его натиску, его решению показать мне, кто в этом доме хозяин.
Он накажет, он оставит все без внимания. Уже не оставил! Разве не объявил он мне, что будет после того, как уедет его друг? Ничего хорошего для меня. Наказание. А слова о том, что Кэйвано позволит мне объясниться — чушь, лишь слова, пустые и никому не нужные. Не позволит, не даст и единого шанса на то, чтобы хоть как-то исправить положение, попытаться рассказать ему о том, как все было на самом деле. Он не станет слушать. А если и станет, то услышит лишь то, что захочет слышать. А мне придется смириться.
Да кто он такой, чтобы диктовать мне... указы? Кто он такой, чтобы уничтожать меня, обвиняя? Кто?!
Хозяин, глава, Князь, он — Штефан Кэйвано. И этим, очевидно, все было сказано. Он имеет право на все, а я... я не имею права ни на что. Потому что он — всё, а я — никто.
Не в силах сидеть на месте, я резко приподнялась и прошлась по ничтожно маленькому пространству своей коморки. Туда-сюда, из угла в угол, заламывая руки, подрагивая и пожимая плечами.
Опасность в лице Князя, как Дамоклов меч, нависла надо мной, готовая вот-вот рухнуть вниз. На меня.
Я обняла себя руками, крепко, сильно, будто уговаривая успокоиться, не бояться, прийти в себя.
Но неизвестность перед надвигающейся бедой пугала своей мрачностью и откровенным кошмаром.
Когда ушел его друг, которого я отчего-то таковым не считала, я вновь нарушила его приказ — не пришла к нему. Я знала, что навлекаю на себя гнев, и все равно... не могла двинуться с места, сделать хотя бы шаг. Внутри все тряслось, сердце сжималось, а дыхание стало частым и сбившимся.
Я ненавидела себя за подобное проявление слабости. Страх перед ним. Дикий ужас перед наказанием.
Я знала, что он не успокоится, отхлестав меня кнутом, просто избив. Ему нужно нечто большее. Иное. Разве не это я прочла в его глазах в коридоре, когда он, нависнув надо мной, изрыгал угрозы? Я видела его желание, оно горело в его демонских серо-голубых глазах и выдавало его похоть и возбуждение. Он не желал побоев, он желал... меня. Упавшей перед ним на колени, покоренной, сломленной, тихой, избитой не физически, но морально, полностью уничтоженной и отданной ему в усладу для развлечения.
Но моя гордость, моя совесть, моя внутренняя сила и волевой протест подымали клубы черного дыма, не желая отдавать то, что принадлежало только мне. Мою независимость, мою волю, мою душу. Саму меня.
И поэтому, когда Лейла пришла ко мне, уведомляя, что друг Князя ушел, и тот требует меня, я восстала.
Когда она вошла, я даже не повернулась к ней лицом, продолжая сжимать себя руками и глядя в стену.
— Он просит тебя к себе, — коротко бросила Лейла, пронзая мою спину горячим взглядом.
Я лишь сильнее стиснула свои плечи, ощущая трепещущую противную дрожь в теле.
— Нет, — отчаянно я замотала головой и, повернувшись к ней, повторила: — Нет, я не пойду!
Женщина чуть не задохнулась от возмущения.
— Ты что, с ума сошла? — изумленно выдохнула она, застыв в дверях. — Ты знаешь, что он с тобой может сделать за непослушание?! Ты хоть представляешь себе?..
Что угодно, пусть что угодно делает, но я никогда не пойду к нему. Пусть бьет, пытает, клеймит, только бы не... только бы... оставил меня в покое!
— Кара! — воскликнула Лейла, продвигаясь ко мне. — Подойди, тебе нужно пойти к Князю.
— Нет! — я продолжала стоять на своем, не намереваясь отступать.
— Господин Вийар уехал, — сообщила мне Лейла, — и хозяин сразу же попросил тебя. Немедленно!
— Мне все равно, — покачала я головой. — Не пойду! Пусть наказывает!
Лейла бросила на меня еще один предупреждающий взгляд, острый, гноящийся упреком и осуждением.
— Ну, что ж, — сквозь поджатые губы выдохнула она, — ты сама все для себя решила. Тебе и отвечать, — и, резко повернувшись на каблуках, решительно выскользнула в коридор. На пороге замерла, обернулась ко мне и коротко бросила: — Он придет сам, можешь не сомневаться. И подобного тебе не простит. Жди!
Еще мгновение, и моя коморка погрузилась в свистящую ужасом и моим собственным страхом тьму. А еще через мгновение я услышала звук поворачиваемого в замочной скважине ключа. Меня заперли.
Не в силах держаться на ногах я медленно подошла к кушетке и опустилась на него, почти недвижимая.
Что теперь будет? Боже, что же теперь будет?!
Забравшись на кушетку с ногами, поджав колени под себя, я сжалась комочком в углу. Ожидая прихода господина. А в том, что он придет, я не сомневалась. И не только потому, что об этом мне сообщила Лейла, я знала это и без ее слов. Он не смог бы оставить это дело. Неповиновение рабыни, где это видано?!
И как жаль, что этой своевольной рабыней была именно я!..
Он заставил себя ждать. И, хотя я не знала, который час, потому что часов у меня не было, но могла судить, что после ухода Лейлы прошло около часа, или даже немного больше. Или мне так лишь казалось? Иногда бывают ситуации, в которых одна минута кажется вечностью, а вечность превращается в минуту.
Но так ли важно, как долго его не было, как долго он заставил меня ждать своего прихода, если он все равно пришел!? И к моменту его прихода я уже сходила с ума от страха и ужаса, сковавшего тело. Сердце оглушало биением, больше похожим на бой набата, а пульс зашкаливал за недопустимой отметкой.
И, когда за дверью послышались спешащие тяжелые шаги, я едва не задохнулась. Сглотнув, сжалась.
Это он. Я знала, что это он. Чувствовала. Каким-то шестым чувством ощущала его приближение. Этого мужчину нельзя было спутать ни с кем другим. Он был такой один. Единственный. И он пугал меня.
Звякнули ключи, скрежет в замочной скважине, скрип открывающейся двери, и я меня ослепляет свет.
Дыхание сбилось, в висках появилась пульсирующая боль, ладони вспотели, и я сжала их в кулаки.
Я все дрожала, буквально тряслась от страха, когда в дверях возник его силуэт. Темный, мрачный демон.
— Ты опять ослушалась меня, — тихо выговорил он с угрозой в голосе, пристально глядя на меня.
Я осмелилась посмотреть на него. В сером мраке, освещенный лишь тусклым сиянием света, льющегося из коридора, он выглядел зловеще. Дьявол, каратель, монстр, мой оживший ночной кошмар.
Я промолчала, прикусив губу. Слова не шли с языка, да и слов не было, чтобы что-то ему сказать.
— Вставай, — процедил Князь сквозь зубы. — Сейчас же.
И тогда я осмелилась. Произнесла лишь одно слово. Самое важное, отчаянное, гордое.
— Нет...
И это его изумило. Казалось, он застыл, пораженный.
— Что? Что ты сказала?! — он сделал шаг вперед и замер. Впился меня взглядом.
Я сглотнула. Повторить?.. Усугубить свое положение сильнее?.. Уничтожить себя окончательно?!
Нужно было промолчать, тогда, возможно, у меня был хотя бы ничтожный шанс на то, чтобы спастись, но... Гордость не сдавала позиций.
— Я сказала... "нет", — тихо, но твердо повторила я, слыша свой голос, будто со стороны.
Я видела, как сжались его губы, с силой, в жесткую линию, ноздри задрожали, втягивая воздух.
— Иди. Сюда. Сейчас же! — отчетливо выговорил он, выделяя каждую букву. И, когда я не отреагировала, крикнул: — Немедленно!
Я вздрогнула, в груди бешено забилось сердце, руки затряслись, и я сжала их в кулаки до боли в ладонях от ногтей. Но я не двинулась с места, застыв в углу кушетки, словно статуя.
Мне было страшно. Да, именно так, и даже больше. Меня объял невыносимый, скользкий ужас. И он расползался по моему телу, окутывая его в свою липкую путину. Ужас, страх, кошмар...
Я сжалась комочком в углу, замотав головой в разные стороны. Зная, что он не оставит это просто так, но все же не смея изменить себе и сдаться. Никогда. Не ему и никому другому!
— Рабыня! — заорал он, надвигаясь на меня и заслоняя своим телом проход с льющимся из дверного проема светом. — Ты просто рабыня, твою мать! — глядя на меня бешеными глазами, негодовал Кэйвано, двигаясь ко мне неотвратимо и сокрушительно.
Он убьет меня, пронеслось в моем растрепанном сознании. Убьет!..
И вдруг... неожиданно, резко, словно вспышка, застилающий глаза свет... Воспоминание из прошлого...
Я забыла, как дышать. Саднящая боль воспоминаний вонзилась в горло, в грудь, растеклась в вены ядом, наполнила собою легкие. Яркая зарница прошлого, как затхлый поток сырого и гнилого воздуха в ноздри.
Краткий миг воспоминаний. Всего секунда. Мгновение. Разноцветное, слепящее, жгучее.
Такая же темная тень, огромной каменной глыбой нависает надо мной. Большая, просто огромная, ползет на меня, заполняя собою пространство небольшой комнаты, освещенной лишь льющими свет бра.
Мое испуганное личико, исполосованное страхом, я вижу его отражение в висящем напротив зеркале.
Смотрю прямо перед собой зачарованно, боясь вздохнуть. А тень неумолимо приближается, заполняя собой все вокруг. Вскоре поглощая и меня собою. В клетку, в темницу, в глубокую яму.
— Красивая крошка, — слышится скрипучий голос тени, и, кажется, губы его раздвигаются в улыбке.
— Не трогай ее! — истерично кричит женщина. — Не трогай! Не смей!..
Мама?.. Я начинаю дрожать.
— Рабыня! — жестко выговаривает тень сквозь плотно сжатые губы. — Просто рабыня!
— Не-е-ет!!!
Тень резко наклоняется ко мне. Мгновенная боль, женский крик, рванулась вперед... И пустота. Немая, беззвучная, дикая. И темнота.
Острая боль, обжегшая руку, вынуждает сбросить с себя плен воспоминаний. Поднимая глаза, встречаю уничтожающий яростный взгляд серо-голубых глаз-омутов. Он режет меня, полосует, будто ножом.
Кэйвано нависает надо мной, хватает за локти, приподнимая на кушетке.
— Пошли за мной, — грубо дышит в лицо злобный звериный рык.
Пытаюсь сопротивляться, вырваться из лап хищника, из рук врага. Убежать, скрыться, спрятаться!..
— Нет... — могу лишь препятственно ему возразить, и не больше.
— Тебя никто здесь не спрашивает! — и, подхватив меня за талию, забрасывает на плечо.
