Марсианская святая (Нф-детектив)

− То есть вы принимали участие в крёстных ходах?

Миранда прижала ладони к лицу и потёрла щёки:

− Я не могу вспомнить своего прошлого, но почему-то готова утверждать, что в плане участия в крёстных ходах я завсегдатай.

− Тогда следующий вопрос вам, − улыбнулся ей Урквин. − В наше прессе бытует мнение, что в вышеупомянутых крёстных ходах принимают участие юноши-огнемётчики, чей организм перестроен так, что они способны изрыгать из себя струи самовоспламеняющегося напалма, чтобы дотла сжигать еретиков, ведьм и грешников, а так же тех, кто неактивно крестится при встрече с процессией. Внимание, вопрос: сколько таких огнемётчиков сопровождают крёстный ход обычно?

− Нисколько, − замявшись, ответила Миранда. − А про юношей, изрыгающих струи напалма, это вообще полный бред. Впервые слышу такую глупость.

− Следующий вопрос Сэму, − продолжил Урквин. − Если верить нашим журналистам, то на улицах Сидонии на специальных шестах распяты живые еретики и отступники. Прохожие должны в них плевать и швырять нечистоты. Сколько таких распятий ты повстречал в куполах Сидонии?

− Ноль, − коротко ответил Сэм.

− И даже костры инквизиции ни разу не видел? − погрустнел Урквин. − Костры, от которых золотые купола полны дыма, а в воздухе разлито зловоние от сжигаемой человеческой плоти?

− Не видел такого, − сказал Сэм и добавил: − У них там вообще всё очень цивильно − как в Экзархии, так и в куполах для богатых. В бедняцких куполах такая же жесть, как и в наших фавелах, но ни там, ни там я какой-то уж показной религиозности ни у кого, кроме Миранды, не увидел. Она, кстати, большой специалист по праведному житью-бытью.

− Молчал бы, грешник, − обиженно бросила помощница.

− Что ж, − сказал Урквин. − Тест закончен.

− И какой результат? − спросила Миранда.

− Неопределённый. С учётом того, что наши средства массовой дезинформации врут про русскую половину в ста случаях из ста, то невозможно сказать что-то определённое про чудотворчество Клементины и постумное воскрешение. Получается, даже про коррупцию нельзя сказать ничего определённого.

− Всюду враньё − и у них, и у нас, − с досадой буркнул Сэм и, уставившись в дымящуюся кружку чаю, замолчал.

− По возвращении в северное полушарие я бы на вашем месте попытался найти уже исцелённого Клементиной человека и хорошенько его расспросить, − предложил Урквин. − Это сняло бы многие вопросы.

− Попробуем, − не отрываясь от чая, бросил Сэм.

Миранда покачала головой:

− Ну и удивили вы меня, Грегор, этим вашим мазком.

− Почему это? − изобразил саму невинность собеседник.

− Костры для еретиков, охота на ведьм и отступников, − усмехнулась Миранда. − Такое ощущение, что мы сейчас говорим не о Марсе в двадцать пятом веке, а о Земле образца двадцать третьего века.

Урквин задумался, видимо, работая с информацией в Сети.

− В ваших словах есть резон, Миранда, − сказал он. − Двадцать третий век, действительно, был богат на подобные события.

− Я что-то пропустил про двадцать третий век? − очнулся Сэм.

− Ну, главное что ты, пропустил − это так называемое «Доказательство Бога», − ответил ему Урквин.

− Доказательство Бога? − наморщил лоб Беккет.

− Не пытайся вспомнить то, чего не знаешь, мой неуч от истории, − предупредил его товарищ. − Доказательством Бога назвала серию своих экспериментов группа учёных из Висконсина. По словам их лидера, Джона Туера, «Бог всегда был рядом с нами, просто мы предпочитали его не замечать». Как искренне считали эти учёные, им удалось доказать, что многие случайные процессы, происходящие на микроуровне, вовсе не случайны. За ними стоит некая сила, которая использует «эффект бабочки», сформулированный Реем Бредбери. Эта сила постоянно осуществляет микроскопические вмешательства в случайные процессы. Это вмешательства по отдельности незаметны, но со временем они накапливаются и, подобно тому, как, сходя с горных склонов, растёт снежная лавина, так это совокупное вмешательство пускает ход событий по тому направлению, которое изначально запланировала предусмотревшая его сила. По мнению исследователей, предсказать влияние на будущее многочисленных микроскопических вмешательств под силу одному только Богу. Джон Туер даже сказал по этому поводу: «Не просите Бога помочь вам завтра или на следующей неделе, ибо в эти дни всё пойдёт так, как он запланировал многими годами ранее. Если даже он внемлет вашим мольбам, то эффект от его помощи настигнет вас недели или даже месяцы спустя, так что молитесь не по конкретному случаю, а всегда. Это беспроигрышный вариант».

− Тоже мне совет, − неодобрительно хмыкнул детектив.

Урквин продолжил:

− В дальнейшем, этой же группой учёных было открыто так называемое «опорное поле равной напряжённости», которое они сочли главным механизмом для совершения микроскопических вмешательств на физическом уровне. Журналисты по привычке вручили этому полю название «поле Бога». Ну, по аналогии с бозоном Хиггса, прозванного в своё время «частицей Бога».

Грегор снял очки, чтобы протереть их салфеткой:

− Сейчас, с высоты современной науки, нам кажутся наивными тогдашние исследования, да и сделанные из них теологические выводы. Тем не менее, от них была и практическая польза − учёными был рассчитан оператор Туера, позволявший материальным объектам левитировать в гравитационном поле массивных тел, а другая группа исследователей, пятьдесят лет спустя, начала работы по улучшению генома человека через создание генетических механизмов взаимодействия с «полем Бога». Я сейчас говорю о злополучном проекте Homo Divinus... Но это только научный резонанс. Общественный резонанс был гораздо шире. После обнародования Доказательств Бога на группу Туера со всех сторон посыпались вздорные обвинения в попытках реставрации средневековых ересей, а так же заявления о непознаваемости Бога и о невозможности ни доказать его существование, ни опровергнуть. Тем не менее, критикам нечего было противопоставить результатам исследований, кроме раздражённой софистики, в то время как крупнейшие мировые религии, находившиеся на тот момент в ужасном упадке, воспрянули духом и оперативно консолидировались вокруг научных изысканий группы Туера, чтобы, работая сообща, вернуть себе былое величие. Это было уникальное событие в истории человечества, когда наука и религия впервые взялись за руки, чтобы больше уже никогда не расставаться. Так возникла Вселенская Церковь Спасения, со временем объединившая множество разнообразных конфессий в некое подобие федерации. За возросшей религиозностью логично последовало восстановление некоторых монархий, как «властей от Бога», но главным итогом, всё же, стал ужасный перегиб из поголовного атеизма в дичайший фанатизм. Тёмные века вернулись во всей своей красе, и запылавшие на Земле костры инквизиции было видно аж с других планет. Сейчас, два века спустя, всё снова устаканилось.

− Но священники никуда не делись? − хмыкнул Сэм.

− Воистину так, − подтвердил собеседник и добавил: − Тем не менее, даже живя в эпоху глобального господства ВЦС, когда человечество фактически объединено в одно огромное теократическое государство, мы должны сказать церкви спасибо за то, что она наконец-то благосклонна к научному прогрессу и даже вкладывает в него деньги.

− Действительно, редкое везение, − отозвался детектив.

− Грегор, − обратилась Миранда к хозяину дома. − Прошу прощения, но мне скоро снова принимать таблетку. Вы узнали что-нибудь про мою болезнь?

− Конечно-конечно, − улыбнулся Урквин. − Я исследовал образец вашего лекарства на молекулярном сканере. Ваша таблетка содержит только один действующий компонент, и это монамнезин.

− Монамнезин? А что это? − тут же спросила гостья.

− Это препарат был изобретён сразу после Второй марсианской войны, чтобы помочь в реабилитации ветеранов, перенёсших «синдром Рэмбо», ну или, по-научному, посттравматическое стрессовое расстройство. Та война отличалась тем, что огромное число мирных людей в короткие строки переучивали на боевые специальности, зачастую с помощью прогрессивных методов − пересадки памяти, гипнопедии и тому подобного. Людей кидали в бой без должной психологической подготовки. В результате у выживших частенько сносило крышу. Клерк-тихоня, ещё вчера дни напролёт протиравший офисное кресло, вдруг получал себе в голову матрицу навыков от какого-нибудь ветерана-штурмовика, ему давали скафандр и лазерную винтовку. Он шёл в бой и убивал автоматически, но в душе-то он был всё тот же, что и раньше... И внутри у него что-то ломалось. После войны остались сотни тысяч таких вот ветеранов. Вспышки страха или беспричинной ярости, ночные кошмары, кататонические состояния, самоубийства, невозможность вернуться в семью или в офис, массовые убийства и теракты − вот лишь неполный список тогдашних проблем. Ситуация в обществе складывалась критическая, но решение всё-таки нашлось. На помощь врачам и политикам пришёл монамнезин − мощный препарат, который позволял человеку забыть ужасы войны. Под руководством опытного психолога личность больного полностью перестраивалась. Человек забывал о бойне, в которой когда-то принял участие, спокойно спал и работал. Главное, что препарат применялся в спарке со специальной аппаратурой, позволявшей избирательно стирать воспоминания. Вздумай человек пить монамнезин просто так, без врачебного содействия, то он наверняка забыл бы что-то важное...

− Вы хотите сказать, что моя амнезия − следствие таблеток, которые я принимаю? − спросила Миранда хриплым голосом. От волнения у неё пересохло в горле.

− Сложный вопрос, − ответил Грегор. − Концентрация препарата в вашей таблетке в пять тысяч раз превышает максимальную допустимую дозу. Если бы я принял такую таблетку, то превратился бы во взрослого младенца. Все логические связи в моём мозгу были бы стёрты. Меня пришлось бы учить всему заново... А вы пьёте три таблетки в день и всё ещё можете со мной разговаривать.

− Как такое возможно? − спросил Сэм.

− Так вышло, что я исследовал образец лекарства первым, − ответил Грегор. − У меня родилось две версии. Первая: Миранда − ветеран войны, и она десятилетиями пьёт препарат, постепенно повышая дозу из-за развивающейся толерантности к препарату. Это могло бы объяснить, почему она может принять пятнадцать тысяч максимальных доз в сутки. Но если это так, то ей должно быть порядка ста тридцати лет... А люди столько не живут. Если даже предположить, что она была недавно воскрешена из цифровой копии, то такое возрождение обнулило бы её толерантность к препарату, потому что толерантность годами формируется на уровне физического тела, а не на уровне сознания. Так что я отверг этот вариант, и у меня осталась только одна версия. Обычная нервная система неспособна сопротивляться монамнезину. Но вот проактивная нервная система могла бы с ним побороться, выставляя навстречу этому препарату другой − его агонист-антагонист − и тем самым сводя к минимуму его разрушительное воздействие на память... Но и эту версию я поначалу отверг.

− Почему? − спросила Миранда.

− Потому что люди не обладают проактивной нервной системой. Наша нервная система − реактивная. Она реагирует на фактическое вторжение, но не предвосхищает его. Если допустить, что у вас проактивная нервная система, то получается, что вы не человек, − сказал гостье Урквин.

− Кто же я тогда? − прошептала Миранда испуганно.

− Вы ньюмен, − ответил Грегор. − Представитель вида Homo Divinus.

Миранда сидела, застывшая словно статуя, а Грегор читал им лекцию по ньюменам, сопровождая её слайдами и короткими видео-вставками. Его голос звучал в гостиной, и слова втекали в Миранду словно река, но она практически не слушала, а только глубже погружалась в ужас своего положения.

− ...Выхлоп проекта по созданию ньюменов оказался жиже, чем было заявлено, − говорил Урквин. − Способности, которые демонстрировали первые ньюмены, были заметно ниже проектных. Замах-то был на рубль! Если бы ньюмены получились, как задумано, их бы не уничтожили с такой лёгкостью. А уничтожали их все, кому не лень − религиозные фанатики, ксенофобы и даже их разочарованные создатели. Это было избиение младенцев. Буквально. Многие погибли, будучи ещё детьми − в результате отбраковки, проводившейся по результатам сомнительных генетических тестов. Когда оригинальный проект, возглавляемый последователями Джона Туера, был разгромлен, а образцы ДНК Homo Devinus попали в Сеть в виде исходников, на них тут же набросилась куча мелких фирмочек, занимавшихся генной инженерией, а точнее, производством животных и растений «по эскизам заказчика». Все разом позабыли, что Джон Туер хотел подключить ньюменов − «Новое Человечество», как он их называл − к «полю Бога», чтобы они, расселившись по Вселенной, могли образовать живую сеть операторов Туера в этом поле и, тем самым, «познать Бога»... Главной заботой этих мелких конторок стало производство детей с нужными заказчику способностями. А способностей они насочиняли богато − тут и телекинез, и телепатия, и пирокинез, и телепортация, и целительство, и куча других фокусов. Но с учётом того, что все эти учёные были уровнем ниже, чем авторы Homo Divinus, то они действовали вслепую, зачастую полагаясь на удачу и закон больших чисел. Доля отбракованных детей составляла девяносто восемь процентов. Когда ВЦС силовыми методами остановила эту затянувшуюся вакханалию и наложила вечный запрет на любую активность по данной теме, в живых осталось порядка пятидесяти тысяч ньюменов, причём большинство из них не обладало сколь-нибудь ценными способностями. Им позволили жить, как простым людям. ВЦС объявила, что ньюмены смогу войти в Царствие Господне наравне с остальными, если они целиком подчинятся церкви. Отступники же, рискнувшие применять свои способности без надлежащего разрешения, будут уничтожены, как ведьмы и колдуны. Сейчас в солнечной системе живёт двести тысяч носителей ДНК Homo Divinus, и они ведут себя ниже травы и тише воды. Если говорить конкретно про Марс, то те из ньюменов, чьи способности действительно впечатляют, стараются попасть в русскую половину и поступить на службу в ВЦС, где они действительно востребованы, ведь у вас, в связи с религиозными запретами, нет киборгизированных людей, чтобы составить им конкуренцию. Что же касается ньюменов попроще, то они, наоборот, перебираются к нам сюда, в Марсианское содружество, чтобы быть подальше от церкви. Влияние ВЦС здесь заметно ниже, так как она представлена сразу несколькими конфессиями и посему не так однородна, как у вас, чтобы создавать серьёзные проблемы для мелких трюкачей, зарабатывающих себе на жизнь врождёнными фокусами... Для серьёзных вещей у нас есть боевые киборги. Они, может, не так круты, как лучшие из ваших ньюменов, зато мы гибко управляем процессом киборгизации, так что результат всегда предсказуем и повторяем. Никакой тебе генетической лотереи, как в случае с Homo Divinus, а, как оказалось, для военных и спецслужб гарантированное качество человекоматериала имеет первостепенное значение.