Часть первая

      Романтика — море, солнце, пальмы, белый песок, девушки в открытых костюмах.

      Море — одна штука. Вот оно, практически со всех сторон. Со всех сторон — значит, мы на острове. Пальмы — комплект. Белый песок — в ассортименте. Тропическая жара — ставим галочку. Девушки в открытых костюмах — одна штука.

      Вывод: романтика. Несмотря на некомплект девушек.

      Впрочем, великие древние авторы — вот хотя бы Петроний, римский патриций эпохи апостола Петра, за точный вкус и обширные познания в искусствах прозваный “Арбитр Изящества” — так вот, Петроний Элегантум полагал, что тысячи полуголых девиц производят меньшее впечатление, чем одна.

      И спорить с великим древним лично у меня никакого желания не возникло. Эсдес — даже одна-единственная, даже закутанная в шубу, все равно производит куда большее впечатление, чем тысячи полуголых танцовщиц.

      А начиналось все с обыкновенной тренировки в горах. Приводя примеры из жизни славных мастеров, мой наставник упомянул, что для выработки твердой руки нужно наносить в день восемь тысяч ударов. Казалось бы — удар в секунду, в сутках восемьдесят шесть тысяч секунд и еще четыреста, одно минус другое... Кому не лениво, пусть считает — я-то вживую их оттачивать загребся... Присел передохнуть — глядь, ниже по склону мелькает кто-то. Встревожился, подобрался поближе, попробовал рассмотреть гостя.

      Тут ловушка и сработала.

* * *

*

      — Ловушка сработала?... — премьер-министр повертел на пальце большой ключ. — Это хорошо. А то ведь “Охотники” понемногу превращаются в личную армию Эсдес... А зачем нам при дворе чужая личная армия, сын?

      Молодой человек понятливо кивнул, повел атлетичными плечами, напряг мышцы, отчего модный многопрорезный костюм заиграл нашитыми самоцветами.

      — Для нас удача, что “Рейд” ловко напинал им на Западном Тракте. — Онест затолкал в рот приличный клин торта и с удовольствием зачавкал.

      — Но, папа... Убийцы “Рейда” слили все, что можно. Разменяли Болса на Челси, вот и весь их результат. И то, если бы не жадность Челси. Ограничилась бы одним огнеметчиком — соотношение потерь было бы лучше.

      Прожевав, Онест вытер полные губы, брезгливо уронил платок на пол — есть кому подбирать! Вздохнул:

      — Сын, ты главного не увидел. “Рейд” выключил из игры Эсдес. Просто вовремя подброшенной бумажкой. Победить Эсдес никто в “Рейде” не мог, но это и не потребовалось. Сильнейший боец Империи, способная пройти по “Рейду”, как дракон по апельсинам — в нужный момент оказалась не в нужной точке! А то, что вместо резни получилась все-таки полноценная битва, говорит о силе троих пойманных в ловушку “Охотников”. Но еще и о том, что “Рейду” теперь известны козыри той же Куроме.

      Молодой человек облизнулся:

      — Куроме... Такая... Тоненькая... Интересно, как она...

      Оплеуха прокатилась по комнате раскатом грома:

      — Ты вообще когда-нибудь не думаешь о бабах?

      Отпрыск потер шею:

      — Вот нажру тушу, как у тебя, тогда и перестану. А пока надо все попробовать!

      — Ну и мудозвонище... Женю! Вон Эсдес ищет себе мужа. Ты и молодой, и генералом вполне способен стать, и лишние мысли живо повыведет, у нее не забалуешь!

      — Ага, то-то первый кандидат рванул из-под венца. Единственной ночи хватило...

      Тут Онест без слов двинул собеседника расшитой туфлей в пах. Подождал, пока тот продышится, попрыгает на пятках, унимая боль. Похрустел жареной курицей. Положил косточки куда пришлось — есть кому вытереть жир со стола! Взял сына за ухо:

      — Ты всю жизнь будешь соплей за моей спиной болтаться?

      Молодой человек заговорил уже серьезнее:

      — Пап. Но подброшенной бумажке она теперь не поверит. И еще... — отпрыск толстяка потер начинающее краснеть ухо:

      — Зачем ты ослабляешь собственную пешку? Ты же нашел ее, ты представил ее ко двору, она до сих пор выполняет твои приказы.

      — В этой земле, сын, даже император выполняет мои приказы. Просто ему кажется, что это его собственные мысли. Если ты хочешь достичь такого же положения, запомни. Как только твоя креатура начинает вести себя — она созрела для уборки.

      — Вести себя неправильно?

      — Болва-а-ан... — Онест заел расстройство пломбиром. — Вести. Себя. Правильно, неправильно — какая разница; у нее вообще не должно быть своей воли, она должна дышать твоим дыханием, она должна быть натянута на твою руку, как перчатка!

      — Ну, насчет натянуть, это мы сообража...

      Терпение премьер-министра лопнуло:

      — Молчи и слушай, болван! Я дам тебе полномочия собрать собственных людей. Если ты — а не начавшая смотреть на сторону синеволосая! — принесешь Императору голову какого-нибудь преступника, члена “Рейда”, дикого зверя, врага Империи...

      — То я и займу ее место, — выпрямился сразу переставший кривляться отпрыск. — Сразу бы и сказал. Пап, интриги тебя не доведут до добра. Ни слова в простоте... Ладно, мое тейгу осечек не дает. Как ни сильна Эсдес — я сам видел, как она вступила в печать. Сам видел, как сработал перенос. Пусть выгребает с Южного Архипелага! За это время мы тут новую Империю построим.

      — А как ты заставил ее вступить в печать?

      — Ну кто-то проболтался, что видел там-то и сям-то победителя турнира, такого всего из себя вихрастого красавчика с зелеными глазами, стройной фигуркой... И, значит, куда смотрит Эсдес, что упустила такого парня? У меня этих девок перебывало больше, чем ты, пап, виноградин сожрал. Полетела, как на метле!

      — Кстати, а если серьезно. Чем тебе не партия? Ей приходилось пытать людей — а вы-то сами? Думаешь, я не знаю, как вы развлекаетесь с прохожими, не успевшими смыться при вашем приближении?

      — Ну, пап, тебе что, жалко этот биомусор? Мне-то не ври.

      — Тем более. Чем тебе не пара? Подумаешь, пытки!

* * *

*

      — Пытки — единственное, чего тебе не простят.

      Южный закат короче удара в горло — вот наши силуэты на фоне багрового солнца, а вот уже чернейшее небо и яркие звезды!

      Мы по-ковбойски стоим друг против друга; света пока достаточно, чтобы видеть: Эсдес не касается эфеса шпаги; мои ладони отведены нарочито далеко от шелковой оплетки на рукояти. Надеяться на победу не глупо и не смешно — просто бесполезно. Чтобы пробить оборону синеволосой, недоучек вроде меня нужно несколько сотен. Нападать синхронно, без перерыва, с разных сторон — авось получится завалить массой. Но ведь Эсдес прошла в генералы не потому, что не понимает собственных слабых мест. В карусель ее попробуй загони! Надежда уверена, что тут и полного “Рейда” не хватит; да как бы и вся повстанческая армия не надорвалась!

      А жить-то хочется, ребята... Придется продавать секрет!

      — Ты же Тацуми все время ищешь?

      Противник соглашается:

      — Об этом болтает вся Столица. И что?

      — Меня ты можешь убить в любой момент, и ты это знаешь.

      Синеволосая кивает снова.

      — Но к цели твоих поисков это тебя не приблизит ни на шаг.

      — Ты знаешь Тацуми?

      Ну как я могу знать человека, которого видел пару раз по случаю? Главное тут — убедительно прикинуться незнакомым, самому поверить, что я Тацуми не знаю. Тогда никакой самый искушенный физиономист... Или мастер меча, обученный по дрожанию века определять возраст, вес и стиль боя противостоящего незнакомца... В общем, никто ничего не прочтет. Кроме правды, говорить которую легко и приятно:

      — Видел перед турниром.

      — Так откуда ты можешь знать, почему он сбежал?

      — Да потому, что любой бы сбежал. Зачем тебе пытать людей? Еще понимаю — война, допрос, необходимость... Но про тебя говорят, что ты свободное время проводишь за вытягиванием жил... Зачем?

      Напряжение улетучилось прямо на глазах. Эсдес опустила плечи, очевидно расслабилась, уселась на песок:

      — Это недавняя сплетня, и появилась по всей Столице сразу. Трудно догадаться, что запущена кем-то? Не ожидала такой глупости. Я-то подумала, ты из “Рейда” или говорил с Тацуми после того, как он побывал у меня. Вот тогда я бы вытянула из тебя жилы — с твоего же позволения. Как ты там говоришь, война-допрос-необходимость? Именно эта ситуация... Меч у тебя на боку я вижу, но вижу и то, что ты слишком старый и тяжелый для “Рейда”. Живи.

      — Благодарю, — я уселся тоже, только сейчас почувствовав, как устали мышцы спины от постоянной готовности выхватить меч. Я бы все равно не успел — и против наставника-то не успевал, а тут разница в уровнях совсем астрономическая...

      Кстати об астрономии:

      — Не знаешь, куда нас занесло?

      — Южный Архипелаг... А ты-то почему не знаешь созвездий?

      — Ты Эсдес фон Партас, верно?

      — И что?

      — Тебя, как аристократку, небось, еще и читать учили?

      Синеволосая засмеялась — клянусь, как человек! — оперлась на отставленные назад руки:

      — Я дочь северного варвара, самого что ни на есть. С трех лет пила кровь добычи; с двенадцати — кровь убитых врагов! Фон Партас — только имя, ни владений, ни слуг... Говорили, правда, что до выхода Севера из Империи, наш род что-то там значил... Но не возьму в толк, почему нужно гордиться не поступками предков, а только длиной их цепочки. Кто сказал тебе, что я пытаю людей для развлечения?

      Сказал, вообще-то, сам Тацуми. Эсдес без капли колебаний притащила его в штаб-квартиру “Охотников”, где он всех их увидел — и это сильно помогло Надежде при планировании засады на дороге, и неимоверно расстроило Акаме, узнавшую младшую сестру, Куроме, по другую сторону баррикад. А сам Тацуми слышал слова генерала Эсдес лично.

      Но я-то, по легенде, знать это никак не могу!

      Что-то выдавало в Штирлице советского разведчика...

      — Ладно! — Эсдес махнула рукой, поняв мое молчание по-своему:

      — Подумаешь, услышал от кого-то. Я распространяю такие слухи. Пусть боятся! Пусть рисуют картинки, как я лично подбрасываю дрова под котлы или уменьшаю огонь, чтобы мучились подольше! Страх — тоже сила, так учил меня отец... Знаешь, почему я вообще говорю с тобой?

      — Потому, что здесь больше говорить не с кем?

      Синеволосая расхохоталась:

      — То!... Же!... Ва!.. Ри!.. Ант!... Да! Ты узнал противника, понял, что меч тебя не спасет... Ты так смешно вцепился в рукоять, и так умилительно-важно убирал от нее руки — как будто против меня это хоть что-то значит! С твоим-то сопением, с твоим-то весом!

      Тут Эсдес перестала смеяться:

      — Но ты не сдался и не попросил милости! А отец научил меня презирать слабых и уважать сильных.

      — А можно узнать, где твой отец?

      — Убит. Соседи оказались сильнее. Вернувшись с охоты, я могла только похоронить его. Он сам не печалился об этом, и мне запретил. Хорошенько подумав, я решила, что самая большая сила в пределах видимости — Империя. И отправилась туда на службу... Стой. А с чего это вдруг я рассказываю это — тебе?

      — А вот здесь и правда — некому больше. И не только на острове, в Столице тоже. Придворные повернут искренность против тебя — возразишь? Именно, что нет. Армия видит в тебе прежде всего воина, а воины приступы философии лечат проверенным сорокаградусным лекарством. Женщины тебе завидуют — может, еще и объяснить, почему? Мужчины видят в тебе красивую штучку, хорошо бы на ночь, но жить с ней? Еще сломает что-нибудь в порыве страсти.

      — Ерунда! — возразила собеседница. — Даже я знаю три способа, которые полностью безопасны... Да какого же хера я вообще с тобой говорю?

      — Потому что я с тобой тоже говорю. Просто — разговариваю. Не прошу, не заигрываю... Мне даже ничего от тебя не нужно!

      — Ага. Кроме жизни! Права была Ривер, пока мужика не припрешь к стене, нормально с ним говорить нельзя!

      — Так ты что — даже с отцом не могла поговорить?

      Синеволосая осеклась. Подумала. Спросила, больше сама у себя:

      — В нашем племени все были сильные! Сильнее соседей, любых... Почему же они тогда проиграли?

      — Давно... Случилось?

      — Лет пять, — собеседница коснулась шпаги безопасным, доверительным жестом, которым поправляют оружие среди своих. И я снова понял, что пожалею о сказанном; и все равно сказал:

      — Объединение людей держится на этике. На соблюдении договоренности. На вере в соседа справа, который тебя прикроет. Иначе строй разрушен и всем гибель. Ты, как воин, не можешь этого не понять; почему же ты не включаешь в понятие “свои” тех, кто тебя кормит и вооружает? Хоть они и худшие бойцы чем ты?

      Эсдес надолго замолчала. Довольно скоро из-за пальм выскочила луна, ярко высветила полированную чашку эфеса, а затем и весь меч, не убранный пока в ножны. Вот оружие Сильнейшая носила правильное. Тяжелая шпага с ромбическим сечением клинка; в плане оба лезвия параллельны, а не начинают сходить на треугольник сразу от рукоятки, как на большинстве мечей эпохи Шекспира. Судя по толщине, клинок вполне пригоден для колющего удара всем весом с разворота, а не одной лишь рукой, как это стали делать во времена мушкетеров. Вместе с тем, клинок еще достаточно легкий, чтобы фехтовать им, а не только выставлять перед собой в конной атаке, на манер наполеоновских кирасиров. Пожалуй, такой клинок выдержит даже подставку под падающий вертикальный удар вражеского меча; выдержит и собственный удар по кирасе — колющий или рубящий наотмашь. Тяжелая шпага, высшая точка в развитии меча, самое универсальное, самое управляемое холодное оружие в истории человечества... Катана у меня на боку режет шелковый платок, легко проходит несколько слоев одежды. Но стальной доспех — кольчуга, чешуя, кираса — только затупит бритвенную заточку катаны. Неудачная подставка под блок может вовсе расколоть изогнутое лезвие. А шпага Эсдес пробьет кольчугу, вспорет чешую, при должной силе и мастерстве проломит кирасу. Но сжиться с тяжелой, “ранней” шпагой, которая больше рубит, чем колет — намного дольше и сложнее, чем выдрессировать человека на одно движение катаной.