личный лекарь Грозного

Стол у моего мастера был завален чертежами линз, и расчетами. Я, признаться, ничего не понимал, как и что он делает. Моих знаний на это уже не хватало.

Кузьма, увидев меня, начал было рассказывать, какой отличный состав он нашел для тонкой полировки стекол и какие перспективы это сулит, но я положил ему папку на стол, и мастер сразу ушел в изучение чертежей. Через несколько минут он разочарованно поднял голову и спросил:

-Сергий Аникитович, так тут ничего интересного нет. Эдакую штуку, хоть кто сделает.

-Да нет, Кузьма, хоть кто вряд ли. Вот эти дуги должны один в один похожие быть. А самое главное, чтобы вот эти спицы прочными были, помнишь, мы, когда-то свейскую руду для инструмента моего брали. Там еще прилично должно оставаться. Так вот спицы из того железа надо делать, и золотить потом.

-Сергий Аникитович, так золотить то золотом с ртутью будем?

-Не знаю еще Кузьма, может, я для этого вещь хитрую сооружу, чтобы без ртути обойтись, вот только времени для этого много надо. Твое главное дело придумать, как резьбу такую мелкую нарезать. И дрель маленькую сделать, чтобы сверло толщиной чуть поболе спицы держать могла.

Кузьма удивленно посмотрел на меня.

-Сергий Аникитович, так я уже давно дрель маленькую сделал. Помнишь, ты мне про нее говорил, еще, когда буравом дерево сверлили. И буравчики мелкие у меня есть. Вот только с пратроном этим пришлось повозиться, хоть ты мне и показал, как его делать, но все равно времени много ушло. Хорошо хоть, что пружинок тогда для зажигалок много наделали, так они туда вполне подошли.

-Кузьма, да не пратрон, а патрон, сколько раз говорить.

— Сергий Аникитович, у меня, почему-то язык никак мудреное слово выговорить не может, само собой пратрон получается.

Он встал и достал из коробки, лежащей на полке несколько тонких буравчиков.

-Нет, Кузьма, мне нужно будет совсем другое сверло, вот посмотри,— и я быстро набросал на краешке листа эскиз. Вопросов у моего мастера появилось море, но отвечать на них было уже некогда и я быстрым шагом, безуспешно стараясь соблюсти степенность, пошел к коновязи. Там меня давно ожидал заседланный жеребец. Я привычно запрыгнул в седло, и мы понеслись в сторону Кремля.

Но спешил я зазря. Сегодня Иоанн Васильевич был занят. Когда зашел в царские покои, то мне сообщили, что царь ушел в разбойный приказ и сейчас в пыточной разговаривает с Федором Никитичем Захарьиным Юрьевым, которого уже подвесили на дыбу

Я про себя удивился неожиданному желанию царя с утра отправиться на допрос,

-наверняка неожиданно узнал что-то и пошел уточнить,— подумал я, и в животе неприятно заныло. Хотя прожил в новом мире уже несколько лет, но привыкнуть к многим его особенностям до сих пор не мог. То, что считалось бы в моей первой жизнью страшной жестокостью, сейчас всеми, от мала до велика, воспринималось обычным делом, Человеческая жизнь совершенно не ценилась.

— Бог дал, бог взял,— так вздохнув, говорили, когда умирали маленькие дети, от чумы вымирали села и города. Или после татарских набегов оставшиеся в живых и не угнанные в Крым люди, разбирали полусгоревшие развалины и вновь устраивались на этом же самом месте. Не отсюда ли пошел русский характер и отношение к окружающему, когда в отличие от финнов, шведов и прочих европейцев дома строили не на века, а абы как, потому, что в любой момент все, что ты имел, могло обратиться в прах.

Уточнять, когда вернется государь, я естественно не стал, и пошел в Думную палату, где опять собачились бояре, по поводу земства. Увидев меня, они начали взывать ко мне, как третейскому судье, но я, поняв, что сегодня Иоанн Васильевич никаких вопросов Думе не оставил, быстро смылся в Аптекарский приказ.

Убедившись, что здесь все в порядке, я собрался уходить, как вдруг в коридоре появился Семен Каркодинов. Он был чем-то явно доволен.

Не говоря ни слова, он сунул мне в руки какой-то камень.

-Ох, и любит тебя Господь, Аникитович,— весело воскликнул он,— весть пришла с Корелы, нашли рудознатцы в земле, тебе государем дарованной, руду медную, и сейчас готовят все, чтобы заводик там поставить. Нашли то руды прямо там, где ты указал, и, как только лед на реках встал, известие отослали, чтобы весной все припасы, что нужны для дела, по воде отправляли. Немец саксонский пишет, что руда хороша, меди выход большой будет.

Давай-ка по этому случаю твоей анисовой испробуем, грех такое дело не отметить.

-Семен Данилович, ты же знаешь, не одобряет наш государь, пития без меры.

-Там мы Сергий Аникитович, без меры и не будем, вот по паре стопочек твоих стеклянных выпьем и далее до обеда ни-ни. А за удачу такую надо обязательно. Ты ведь теперь по богачеству, пожалуй, на ровнях со старинными родами будешь.

Он полуобнял меня за плечо, завел в кабинет и закрыл дверь. Потом, повернувшись ко мне понизив голос, сказал,— слушай, Аникитович, я ведь из детей боярских буду, а ты мне никогда умаления не делал, с уважением ко мне, с вичем. Так я тебе, как на духу говорю, ты с медью этой врагов себе еще больше приобрел, осторожнее надо быть. Слыхал я краем уха разговор один. Кто там был тебе не скажу, в темноте дело было, боюсь ошибиться, напраслину не хочу наговаривать, но разговор такой, что пришла пора тебя сковырнуть, уж очень ты в душу государю влез, мешаешь многим.

Три рода с твоей подачи Иоанн Васильевич под корень извел, боятся, что следующими будут.

Я достал с полки стаканы и бутылку анисовой водки, кликнутый подъячий в момент притащил с холодных сеней полузамерзшей квашеной капусты.

-Каркодинов сидел в полурасстегнутом кафтане, выставив большой живот, и пристально смотрел, как я разливаю прозрачную жидкость.

Я же в это время лихорадочно соображал:

-Однако ты Сергий высоко поднялся в дворцовой иерархии, Каркодинов явно решил поставить на тебя, иначе, чего бы он поспешил сообщить такие известия. Хотя ничего нового, собственно и не сказал, и без него знаю, кто у меня в недоброжелателях.

Мы подняли стопки, и звонко чокнулись, оба, наверно в этот момент, вспомнив поджаренного Бомелиуса, который ввел такую моду в царском дворце.

-Эх, хорошо пошла,— высказался Каркодинов, громко хрустя ледяной капустой,— плохо, что ты Аникитович только для себя такую водочку делаешь.

Я засмеялся, — так я, Семен Данилович, еще с головой дружу, ты, что меня подбиваешь цареву монополию нарушить?

-Что, ты, что ты, Господь с тобой,— чуть не подавился капустой Каркодинов,— я к тому, что вот захочешь такой выпить и взять негде.

-А, ну этому горю легче помочь, я тебе через пару деньков бочку подвезу на подворье.

Князь поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Шевелил он долго, затем выругался, после чего сообщил:

-Никак сосчитать не получается во сколько мне твоя бочка обойдется.

-Ты чего, Семен Данилович, это ведь подарок, мы же с тобой не первый год знаемся. Ты мне столько добра сделал, вот и сегодня остерег меня. Плохо конечно, что не услышал, кто речи сии отвратные говорил на государя нашего.

Каркодинов вопросительно посмотрел на меня, мол, причем тут Иоанн Васильевич? Я тут же пояснил:

-Ну, сам подумай, воры говорили, что с моей подачи роды боярские разорены были. Так, они, что считают, что я их оговаривал? А государь наш, что, как дитя малое, не разобрался, кого на казнь лютую отправляет. А ведь все знают, что умышляли Бельские с Годуновыми не только меня извести, но и сына царского, а Захарьины даже в Москву иезуитов, тайком привезли.

Так, что тот, кто такие речи в ночи говорил, сам такой тать есть.

Князю от моих речей, или от водки стало жарко, он скинул с головы ярко -вишневый колпак -мурмолку, подшитый куньим мехом, и полностью расстегнул кафтан. Бритый затылок светился капельками пота.

-Ну, ты Сергий Аникитович и голова, вмиг растолкуешь, и вывернешь так, что сразу понятно все становится. Знал бы такое ранее, там же "Слово и дело" закричал.

-А вот этого Данилович делать не стоило. Вдруг там был такой человек, на которого и подумать нельзя. Ежели Иоанн Васильевич его на дыбу не вздернет, от всего ведь аспид отопрется, а тебя крайним сделают. Таких иуд надо ловить, чтобы всем все сразу ясно было.

Я смотрел на простодушного князя и думал:

-Хорошо, что ты сидишь на Пушечном приказе, и почти каждый день пишешь челобитные, чтобы тебя в войско отправили. В другом месте съели бы тебя наши бояре или дьяки типа Щелкалина. Но если государь тебя действительно отправит на войну, это есть не очень хорошо. Придется новые мосты наводить со следующим главой приказа.

-Слушай, Семен Данилович, не в службу, а в дружбу, оскуднел я ныне бронзой, мне бы пуда два, надо прикупить, ключник все места заветные уже оббегал, так на сей момент, казна все скупила. Мы у тебя в приказе возьмем, а чтобы никто слова не говорил, бумагу составим, что я через полгода, допустим, вдвойне той же бронзой верну, али сразу серебром, как пожелаешь.

Глаза князя заблестели, — Сергий Аникитович, я в свою очередь могу тебе подсобить. Вчера пушку новую у нас разорвало на пробе, мастера говорят, что плепорциями, что-то не то сотворили. Тебе то бронза не для пушек ведь нужна?

Я усмехнулся, — нет, пока про пушки не задумывался.

На что князь наставительно сказал:

-А вот я бы задумался. Следующим летом у тебя медь пойдет из Корелы, да Олонецкий уклад наилучшее железо для пищалей, сам Господь бог тебе благоволит, чтобы ты на землице своей пушечный завод поставил. Серебра, у тебя теперь для этого дела хватает, и казна должна помощь оказать ведь для царского войска пищали ковать, да пушки будешь лить, — он засмеялся,— и не надо будет самолично у главы Пушечного приказу два пуда бронзы для своих дел покупать.

Я тоже улыбался, но, про себя думал,— уел все-таки меня паразит.

Мы еще немного посидели, выпили по второй стопке и разошлись по своим делам.

Я почти сразу уехал в Сретенский монастырь, где меня уже ожидали мои ученики.

В прошлой жизни у меня тоже были ученики, но, тогда это была сугубо узкая область пластической хирургии, и мне не надо было учить врачей всему. В их внимании виделась в основном не жажда новых знаний, а обычный расчет, что после повышения квалификации увеличится заработок.

Сейчас же передо мной сидели двадцать человек от шестнадцати до двадцати лет, в основном не знающие ни грамоты, ни счета. Но слушали они меня затаив дыхание, и аудитории во время лекции стола тишина, прерываемая только скрежетом перьев троих сыновей дьяков, в несколько дней одолевших новый алфавит и старательно записывающих мои слова, многие из которых приходилось писать на доске.

Но сегодня во время лекции мне было не по себе, куда я бы я не глянул, мне все время казалось, что горящий взор бледного лица Никиты Алтуфьева устремлен на меня и спрашивает:

-Боярин, ты не обманул, ты и в самом деле можешь исправить мое увечье?

Когда же после лекции, сразу не ушел а вызвал школяра к себе, он глядел на меня с таким ожиданием, что я сразу сообщил ему, что его отец на исправление увечья согласен, но, будучи предупрежден, что лечение может закончиться смертью, просил, чтобы он хорошо подумал, прежде чем соглашаться.

Юноша поклонился в ноги и сказал:

-Спаси тебя Господь боярин за доброту твою, вот уже второй день в новой обувке хожу, видишь сам, костыль сегодня не брал. Еще два-три дня и совсем привыкну. Никогда не думал, что обувь может так помочь. Но все равно, не хочу быть калекой и ежели жив останусь после лечения, век за тебя молиться буду.

-Так, значит, не боишься рискнуть!

-Не боюсь Сергий Аникитович, с надежей на Господа и милость его, вручаю жизнь свою в твои руки.

Когда уже в сумерках вышел на монастырский двор, в ворота забарабанили, а когда встревоженный монах их открыл, в них проехал царский гонец. Поклонившись мне, он сообщил:

-Боярин, царь Русского царства тебе к нему на глаза срочно прибыть приказал.

Я переглянулся с Кошкаровым, и в ответ также поклонившись, сказал гонцу:

-Немедленно выезжаю и вскоре буду у государя.

Когда зашел в царские покои Иоанн Васильевич был один, что было очень странно, обычно вокруг него находилось множество людей, бояр, стольников, и дьяков. А сейчас только по шестерке громадных стрельцов стояли снаружи у каждой из двух дверей палаты.

Иоанн Васильевич был явно озабочен, лоб наморщен, сумрачное выражение лица, говорило, что царь не просто озабочен, но еще и рассержен.

-Вот скажи мне Сергий, как ты себя блюдешь, — спросил он, глядя мне в глаза.

Я, не понимая вопроса, стоял, глупо моргая глазами.

Иоанн Васильевич изволил усмехнуться, — ты Сергий Аникитович лекарь мой уже четвертый год. Все тебе про меня известно, до самой малой болячки. Знаешь ты много того, что держать при себе надобно.

А скажи мне, как ты бережешься от людей лихих?

До меня начала доходить суть царских вопросов.

-Великий государь, холоп твой Сергий царской милостью не оставлен, есть охрана у меня, старший в ней Борис Кошкаров, известный воин. С тобой на Казань ходил.

Иоанн Васильевич с недовольным выражением лица продолжал:

-А мне донесли, что не бережешься ты совсем, без охраны частенько ходишь. Вот на-ка почитай, что мне пишут.

Я взял неказистый листок бумаги, на котором типичным дьяческим почерком было написано:

-Дважды видели, как Щепотнев с домочадцами без охраны в церкву на Варварке выходил. Вчера по рынку проехался и не оберегался нисколько.

Царь выхватил бумагу у меня из рук.

— И это только за те дни, что надзор за тобой учинил,— ядовито сообщил он мне.

-А сейчас вот эту бумагу почитай!

Он сунул мне в руки грязный пергамент, на котором были видны следы многочисленных чисток. Он был заляпан следами воска, и несколькими кровяными пятнами.

"А после второго подъема на дыбе показал иуда Федька Захарьин, что кроме всего прочего сносился он с генералом иезуитов и отправлял тому по его просьбе, сведения про царского лекаря, все до последней мелочи. На вопрос, зачем такие сведения нужны схизматикам, сказал, что доподлинно не знает, но думает, что намереваются они либо жизни Щепотнева лишить, либо выкрасть, что для государя едино, потому, как он лекаря своего лишится, а схизматики через лекаря смогут многое про Царя Русского Иоанна Васильевича узнать"

Что там было дальше, я опять не успел прочитать, потому, что вновь царь выхватил пергамент у меня из рук.

-Ну, что понял, что беречься надо! Ты не просто боярин, ты лекарь мой! Думаешь, я за эти годы не понял, что ты меня вновь на ноги поставил. Я же даже на коня сесть толком не мог, так шея болела. Так, что хочешь или нет, а будет теперь у тебя охрана вторая, которую я сам назначу.

Он стукнул посохом по полу и в тот же момент в палату забежал один из стрельцов.

-Быстро Ивашку Брянцева сюда,— приказал царь, и стрелец моментально испарился.

Через пару минут запыхавшийся Иван уже стоял на коленях перед царем.

Иоанн Васильевич, видимо слегка удовлетворенный, данным мне нагоняем, уже спокойней сказал,—