В моей голове сразу вспомнились сухие строчки учебника: в 1575 году отрекся от трона и передал его Симеону Бекбулатовичу, с неясными до сих пор целями.

Я старался сохранить хладнокровие и говорить спокойно и убедительно:

-Великий государь, прости мои мысли, но мнится мне, не привел ты не одной причины, почему ты трон свой должен отдать и титул свой помазанника божьего нарушить. Что же до крови, то ежели, можешь, назови мне хоть одного властителя, что без нее обошелся. Но не можно Царю, помазаннику божьему свою державу его предками собранную и ему врученную, кинуть как седло старое. На коленях тебя прошу, выбрось ты такие мысли с головы, пропадем ведь мы все без тебя горемыки.

Со всех сторон на Москву нападение идет; поляки, литвины, щведы, татарва крымская, Кто, как не ты возглавить можешь войско наше. Не нужен нам никакой новый царь, кроме тебя. А ежели у тебя иные мысли есть, которые мне нельзя довести, то подумай с советчиками обсуди добрыми, может все это можно будет сделать, и трон за собой оставив. Вот такой мой совет тебе Великий государь, прости ежели, что дерзостно сказал, но очень опечален решением твоим.

Царь до этого времени стоявший около меня подошел к креслу и, усевшись в него глубоко вздохнул и задумался. Я молча стоял и ждал итогов его размышления, и думал, если казнь то пусть повезет и просто голову отрубят.

-Сергий, неожиданно сказал царь,— опять у меня руку щемит, прочитай заговор вчерашний.

Я прочитал заговор, с тем же успехом.

Иоанн Васильевич долго смотрел на меня:

-На сегодня свободен лекарь, а о словах твоих я подумаю, не ты первый их мне говоришь.

Вот на дворе уже конец сентября, шел третий год пребывания моего сознания в этом мире. Я не знаю, может это был мой родной мир, может параллельный, но мне от этих размышлений, в общем, то тоже было параллельно, потому, как на теперешнюю мою жизнь это не оказывало никакого влияния.

Вчера приезжал Хворостинин и сообщил, что едем свататься. Моя будущая жена Ирина Владимировна Лопухина пятнадцати лет проживала в царском дворце под присмотром мамок. Ее отец боярин Владимир Яковлевич Лопухин геройски погиб в 1571 году, в Москве при вторжении Девлет Гирея, за что и был записан лично Иоанном Васильевичем в свой поминальник. Вотчина ее отца рядом с Торопцом была пока в казне. Но зато родственников у нее, насколько я понял, было выше крыши. И теперь, похоже, все от них уплывало вместе с Ириной Владимировной. Хворостинин вытащил список, все, что давал царь за Лопухиной, скажем так, своего, он не отдавал, но все чем владел ее отец, полностью отходило мне. Дмитрий Иванович сочувственно смотрел на меня:

— Не знаю, что и сказать, с одной стороны вотчины у тебя богатейшие, а с другой забот, выше головы. Я на это только развел руками, что получилось, то получилось.

Вечерело, подъехал разряженный Хворостинин, я, одетый, так, что еле волочил ноги сел рядом с ним. Сзади ехало двадцать оружных холопов, также разряженных в пух и прах. Ехали мы в Кремль, где и должна была пройти вся это тягомотина. Подъехал весь наш поезд не с парадной стороны, а к условленному входу, где нас уже на крыльце встречал самый близкий родственник невесты Никита Васильевич Лопухин. Дмитрий Иванович поднялся на крыльцо первым, они обнялись с Лопухиным, потом уже подошел я и тоже удостоился объятьев. Затем нас завели в палату и усадили на лавку, все местные уселись напротив нас на скамье. На столе стояло угощение пироги, было разлито вино, и Дмитрий Иванович встал и сказал:

-Ну, что же Никита Васильевич время пришло говорить, зачем съехались.

Никита Васильевич в свою очередь встав, поглядел на попа и сказал:

-отец Иоанн, Достойно говорить.

После краткой молитвы и благословения началась рутина, писались договорные грамоты чего и сколько за невестой приданого. Я точно знал, что все это уже было обсуждено неоднократно, и одобрено Иоанном Васильевичем, поэтому слушал невнимательно и все хотел высмотреть мою будущую половину, но ее так мне, и не удалось увидеть. И хотя Хворостинин говорил — красавица, откуда я знал, кого он красавицей сочтет.

Обменявшись записями, мы выпили по чаше вина, в тещины покои, слава богу, идти было не надо, была моя будущая женушка полная сирота, только с кучей родственников. Так, как смотрельщица уже была, то сразу сговорили и день свадьбы, договорились на третий день обменяться записями, кого и сколько будет с каждой стороны.

Я бы конечно предпочел свадьбу по краткому чину, но не вышло, и я уже с ужасом изучал, все, что нам предстоит пережить с невестой. С небольшой связкой подарков мы расстались с будущими родственниками

Я ехал домой с одной мыслью:

-Господи! Скорее бы все это началось и закончилось.

Когда я приехал домой уже почти за полночь, около моего кабинета сидел мой новый начальник безопасности.

Он терпеливо ждал, когда я разденусь и, смогу хоть вздохнуть нормально. Я пригласил его в кабинет и налил из самовара пару стаканов горячего грушевого отвара на меду.

Кошкаров сел напротив меня и вытащил несколько маленьких бумажек с именами.

И, выдавая их мне по одной, перечислял: этот подслух царский, этот тоже подслух царский., это подслух еще не выяснили, на кого работает, этот на лекарей московских, этот на купца Пузовикова, который стеклом торгует.

-Вот пока пятерых нашли, что Сергий Аникитович делать прикажешь?

-А чего тут поделаешь. Послухов царских пальцем не трогать, только на работы их перевести такие, чтобы целый день были заняты, и некогда было им ходить и слухи собирать.

Этого, который еще не выяснили, взять тихо и допросить, кому что передает, и пусть передает, что мы ему напишем, а то, сам знает, что будет, семья у него не маленькая, не спрячется.. Этих двоих, что на лекарей московских, да на купца работают, надо будет тоже по тихому взять и, чтобы они передавали только то, что мы им скажем. Но глядеть за ними в оба, могут, если что и в бега податься.

Только ты уж Борис хоть и опытный в этом деле, посоветую тебе, бери их по одному, и незаметно, чтобы никто ничего не понял. А то этих изведем, новые будут появляться, а так, пусть себе купец печь строит, да стекло варит, с нашими советами и наварит себе на голову.

-Кошкаров открыв рот, смотрел на меня:

-Однако ловко ты рассудил, Сергий Аникитович. Я то хотел их грешным делом, кроме, царевых, мешок на голову да в воду, как еще с такими людьми можно поступить. А так, то оно лучше будет, и греха на душу не возьмем, и в дураках, кое-кого оставим.

Мы слегка посмеялись над будущими дураками, и удовлетворенный Кошкаров ушел, дав мне, наконец, возможность грохнуться в кровать.

С утра я был у Иоанна Васильевича. Не знаю, мои ли слова так на него повлияли, или, что другое, но Симеона Бекбулатовича на троне царском пока не было.

На фоне моих успокаивающих настоек, царь стал не так раздражителен, и более внимателен к собеседникам. Два его телохранителя, каждый раз, когда я проводил массаж спины и шеи царя внимательно следили за каждым моим движением и потом тут же при нас начинала тренироваться друг на друге под хриплые смешки Иоанна Васильевича.

Закончив массаж, я аккуратно втирал ему в кожу самую любимую настойку моей бабушки корневища сабельника на спирту. Конечно, вначале пришлось испробовать эту настойку на куче народу, результаты царя удовлетворили, и он стал пользовать ее как внутрь, так и снаружи.

Царь к моему удивлению сегодня первым делом поинтересовался результатами моего сватовства, чего я от него абсолютно не ожидал. Я поблагодарил его заботу, пригласить на свадьбу не решился, думая, что если бы он хотел этого, то нашел способ намекнуть, и в свою очередь предложил, наконец, полечить его пчелиным ядом. Мы с ним на эту тему уже говорили неоднократно, А так, как дальнейшее промедление, грозило тем, что бортники просто не найдут пчел для данной процедуры, то решил начать ее сегодня. Сам царь сказал, что пчелы кусали его не раз, и никаких последствий от этого не было:

-Чесу было много,— сказал Иоанн Васильевич.

И вот я из стеклянной пробирки достаю одну пчелу и сажаю себе на предплечье, миг и у меня в коже торчит тонкое жало, заканчивающееся крохотным мешочком с ядом. Царь смотрит на эту процедуру скривившись, видимо мысленно готовится, к укусу. И вот я беру следующую пчелу и сажаю ее на царственную поясницу, Иоанн Васильевич даже не вздрогнул.

И так еще четыре штуки, через минуту жала я все удалил

Иоанн Васильевич встал с кровати и поморщился:

— Много чего со мной лекари творили, но до пчел еще никто не додумался, так, что говоришь пять раз надо так?

-Наверно надо бы и больше государь. Просто пчел наверно мы потом уже не найдем. Так, что пять раз, сделаем, а на следующий год, ежели Господь бог даст, повторим еще раз.

Регулярный массаж спины, а в особенности шеи, резко улучшил состояние царя, а особенно настроение, если, когда я в первый раз начал делать ему массаж, едва прикасался руками к остистым отросткам позвонков, как, начинались ругань и стоны, то сейчас, он явно испытывал удовольствие от этой процедуры. Еще бы, любой страдающий выраженным шейным остеохондрозом знает, как не мил окружающий мир, когда в шее забит кол, и хочется кого-нибудь четвертовать. А если этот "кол" забит у царя всея Руси, то эти желания могут вмиг обратиться в реальность. Поэтому ко мне последние два месяца окружающие стали относиться очень даже уважительно, потому, как приступы ярости у царя значительно уменьшились.

В октябре ударили ранние морозы и выпал снег, Москва стала белая, хотя к вечеру все улицы уже почернели от конского навоза и следов телег и первых саней.

Моя дворня лихорадочно готовилась к великому делу — моей свадьбе. Все от сторожа до отца Варфоломея ходили озабоченные. Все должно было быть, как в лучших боярских домах, гостей ожидалось, не меряно около двух сотен. И денег на это также должно было уйти, не меряно. Хорошо, хоть, что оброк уже был собран, стекло мое продавалось. А за самоварами для продажи сбитня вообще выстроилась огромная очередь заказчиков. Мой мастер стекловар уже целиком передоверил варку обычного стекла своим помощникам, а сам колдовал над моими заказами, будущим оптическим стеклом и хрусталем, про который я помнил только то, что туда добавляются какие-то окислы свинца. Да и как личному врачу самого царя выплачивались мне неплохие деньги.

Так, что никто не понял бы меня, если моя свадьбы была бы излишне скромной. Но с другой стороны невеста была сиротою и весь свадебный обряд, в том числе и венчание, проходил у меня.

Я, как ничего не понимающий в этом деле был отстранен от участия в приготовлениях. Все решали с моей стороны Борис Кошкаров и Хворостинин. Назначались дружки тысяцкие. Со стороны же невесты было столько принимающих участие в подготовке, что запомнить всех было просто невозможно.

Первый день свадьбы слился в одно непрекращающееся действо с переодеваниями, поклонами, поездкой за невестой, по-прежнему скрытую от меня платком и меховой одеждой. Потом венчание в нашей церкви, осыпание хмелем и прочие процедуры.

В себя я пришел лишь на постели где меня, как полагается, раздели, и сидел я в одной нагольной шубе, пока мою, уже, жену раздевали за занавеской хихикающие боярыни.

Потом нас оставили, но я знал, что за дверями неусыпно сидят и ловят каждый звук двое постельничих.

Я встал и заглянул за занавеску, оттуда на меня в ответ уставились два блестящих девичьх глаза. Хорошенькая девчонка в распахнутой шубке, одетую на сорочку, испуганно глядела на меня. Мне сразу полегчало, не обманул Хворостинин. Я взял ее за руку, и она послушно пошла со мной к постели, и также послушно, не говоря ни слова, сняла шубу и легла со мной.

Я погладил ее по голове и обнял, она лежала напряженная, как струна. Я начал гладить ее по спине, ягодицам, целовать в грудь, она немного расслабилась, и я продолжал ее целовать и вдруг услышал сердитый шепот:

-Ты чего ждешь, уд у тебя давно стоит, делай дело, я же боюсь, вся от страху сомлела.

Ну что же пришлось, как сказала моя жена делать дело, которое заняло совсем немного времени.

Потом пришлось мне, накинув шубу выходить и сообщить, что все в порядке.

После мне следовало сполоснуться и, накинув халат и шубу сидеть на постели, пока мою жену обмывают подружки, да замачивают ее сорочки в тазах.

И после этого опять все слилось в в поедание холодцов, фруктов, а потом уже все сидели ели и пили сколько влезет.

С утра нас ждала баня, а потом все повторилось только немного в меньшем масштабе, ну а на третий день гости начали потихоньку разъезжаться.

И я с молодой женой, наконец, мог заняться с ней в полной мере тем, чем должны заниматься все молодожены.

Начались короткие зимние дни. Все как-то резко замедлилось. Даже больных в нашей больничке стало совсем мало. Мои ученики, которые занимались у меня уже с середины лета, кое-что начали соображать в анатомии. И могли связно отвечать на мои каверзные вопросы, я надеялся, что к весне у меня будет первый выпуск лекарей, которые смогут уже работать в этом качестве под моим надзором, и сами уже учить кое-чему новых учеников. У меня появилось среди них пара талантливых пареньков, которые не только слушали меня, но и активно интересовались тем, что я рассказываю, и задавали кучу вопросов. На многие вопросы я старался не отвечать, а отсылал любопытных к отцу Варфоломею и, как правило, больше эти вопросы не всплывали.

Наша стекловаренная печь потихоньку разваливалась, впрочем, этого стоило ожидать. Поэтому стекловаренное производство пока остановилось. Но зато у меня в вотчине уже стояла наполовину готовая новая печь, строившаяся с учетом всех ошибок допущенных при строительстве первой. Сашка Дельторов уже определился с особенностями местного сырья и был полон надежд, что в новой печи он сделает стекло, не хуже чем когда-то в Мурано, я ему по секрету сообщил, что слышал, что если добавлять прокаленный свинец в шихту, то можно получить очень красивое стекло, он принял это к сведению, но большого энтузиазма не проявил. Зато Кузьма со своими подмастерьями был весь в работе, они уже паяли самовары как, на конвейере. Когда я подсказал ему такую мысль, он был очень не доволен, и говорил, что это будут за мастера, которые могут одну деталь хорошо сделать. Но потом, получив разъяснения, что если куда мастера потом и уйдут, то долго не смогут освоить это дело целиком, остался, удовлетворен, таким ответом.

Он уже сделал мне микроскоп из бронзы по моим чертежам. И тот стоял у меня на столе, создавая антураж двадцатого века, вот только оптики в нем пока не было. Но все-таки я надеялся, что в следующем году у меня появится оптическое стекло. Другое дело, что придется сделать не одну сотню линз, чтобы подобрать нужные соотношения, потому, как ни хрена я не помню по оптике даже из их курса физики средней школы. Лабораторной посуды было по моим заказам наделано очень много, причем она проходила самую строгую проверку, из ста реторт при нагревании взрывалось больше половины, но мои стеклодувы были полны энтузиазма и заверяли, что в скором времени взрываться буду только штук тридцать из ста, были даже сделаны стеклянные ректификационные колонны. Вот только без термометров смысла в них пока не было совсем. Но я не терял надежды, что термометры все-таки нам будут под силу, хотя бы спиртовые.