Кто поверит эху? - Часть 1

— Прости... — сказал глухо, не в силах глаза поднять.

Но, видно, стражей тронул его страх за девушку, а может, стало и самим любопытно. На другой вечер ему рассказали — нашли и задержали ее не в лесу, а неподалеку от Осорэи уже. Она, похоже, туда направлялась.

— Что за...

Устал он дергаться в этой паутине, как муха, и ничего не знать.

Зачем беглянка направилась к городу — решила, что там скрыться проще всего? Но все дороги и бездорожье прочесывала земельная стража. И некуда одинокой девушке податься, даже если доберется до городских ворот. Значит, были помощники у нее, были знакомые здесь. Значит, и все остальное может быть ложью.

**

Когда Суро вызывал Макори к себе, тот никогда не знал, в каком отец расположении духа. Угрюмо думал — так, верно, и мать его, шла, не зная, чем встретит муж. Виновен тот в ее смерти или же нет, она умерла молодой. И вторая жена, мать единокровного брата, верно, боялась... теперь и ее нет, и в глубинах дома прячется третья, тихая девочка.

Но сейчас отец встретил старшего сына доброжелательно.

— Я тут придумал кое-что, — сказал он. — Мелочь, но и малым не стоит пренебрегать. Раз уж ты позволил этой истории прозвучать, сделаем ее громче, зайдем с неожиданной стороны. Ту девку поймали? Добейся, чтобы она согласилась говорить то, что нам нужно. Только не силой, святых Небес ради! Никто не поверит в добровольно сказанное, если она будет полуживая. Как? Да уж придумай. Будто настолько сложно.

— Что хмуришься? — спросил Суро. — Опять твоя глупая ревность к делам по земельной страже? Без моей помощи так и останешься деревянным болванчиком, пугалом для крестьян.

— Я все сделаю, — ответил Макори.

Теперь судьба Айта была решена. Даже если отправить его в каменоломни или еще куда, кто-нибудь сможет там разыскать и разыграть как свою фигурку. И пусть он сказал уже все, что знает, можно вложить в него и чужие слова. И они сами могли бы, наверное, но лучше не рисковать.

— Ты ж моя золотая, — сказал Макори, из отцовских покоев пройдя к клетке и почесывая за ухом хассу, огромную хищную кошку с движениями текучими, как вода. Он единственный не боялся кормить ее с рук, хоть и был всегда настороже. — Поможешь мне? Я тут кое-что придумал...

**

— Нехорошо стало в округе, — широкоплечий, похожий на оживший валун кожевник задумчиво прихлебывал крепкую настойку, словно родниковую воду. — На небе узоры, будто кто кистью разрисовал... то светлые, это ничего, а то вдруг красные, сущая кровь! Старики говорят — не к добру...

— А брат мой лес по реке сплавляет, рассказывал — в горах стало странное эхо, — поддакнул хлипкий человечек, опасливо поглядывая по сторонам. — Не только слова повторяет, но и само прибавляет то, что слышать бы и не надо... нехорошее говорит, вещее.

— После пары чашек такого пойла услышишь, как и камень заговорит, — прокашлял еще один человек из угла. — Отрава же!

— Земля сердится, — вздохнул хозяин кабачка, ставя на стол еще один кувшин "отравы". — Будет неурожай...

— Крестьяне говорят — по приметам вроде как не должно... а того, что творится, они и сами не понимают.

— Боитесь — ну так идите сами знаете к кому, — донеслось из угла. — Он ваши страхи развеет, или наоборот... в каком настроении проснется!

— А вот не стоит плохого о нем говорить! — насупился хозяин кабачка. — Это же... талисман Осорэи!

— А может, и впрямь спросить. Он понимает, каково нам, простым людям, и не скрывает, что наш по рождению. И это как нож острый там, наверху, — еще один участник беседы, горшечник почесал затылок.

— Это их дела. Из нас никто от него иного, кроме добра, не видел!

— Э, врешь, — вмешался кожевник, осушая очередную чашку. — Где оно, то добро? Слухи разные ходят, мало ли, с кем он знается.

— Недоумки слухи и распускают! Сколько уж он предупреждал о напастях — в прошлом году о разливе реки, старые крестьяне и те не ждали. Или о ранних морозах, да всего и не перечислить. А на границе? Не будь его, приграничье давно бы заполыхало, он же ухитряется разузнать, по какой тропе рухэй попробуют сунуться к нам.

— И щедрый, как никто другой, — влез в разговор еще посетитель. — То одному, то другому вещицу какую-нибудь подарит... будто сухой листок. А продашь такую безделицу — месяц прожить можно.

— Тьфу. Нашел, за что хвалить... У него, небось, то есть у господина генерала, дом забит золотом!

— А от других-то дождешься, как же...

— Дом Нэйта еще и последнее отберет, — хозяин опасливо понизил голос, обернулся на дверь. Словно услышав его, в кабачок зашли пара военных низкого звания, иные сюда не ходили; разглядев, что они из городской стражи, не из земельной — зеленые полосы на бежевых рукавах, зеленые головные повязки — говоривший вздохнул с облегчением.

Городские плохо ладили с внешними стражами — так повелось издавна. А воины границы недолюбливали и тех, и других. Даже среди простых горожан порой пролетали сплетни, что лишь господину генералу удается управлять этой тройной упряжкой упрямых волов, каждый из которых рад бы пойти в свою сторону.

Стражники услышали помянутый дом Нэйта и последовавшее за ним имя Макори. По губам самого старшего скользнула усмешка — он демонстративно отвернулся от говоривших и потребовал вина. Остальные, похоже, и сами имели что сказать, но положение не позволяло.

**

Макори в этот час пребывал в хорошем расположении духа — так бывает доволен хищник, поймавший большую добычу. Он ходил взад и вперед по комнате, плетеный ковер глушил шаги. Свет разбивался о золотые нарукавные браслеты, он заполнял небольшую комнату так же, как сладкий смолистый аромат, не слишком подходящий для начала лета.

Свет падал и на украшавший стену портрет великого военачальника эпохи Первых Сыновей; портреты были нечастым явлением в Землях Солнечной птицы, удостаивались их немногие. И свитки с описанием сражений тоже, казалось, сияли; в прошлый раз другие лежали на столе, и в другом порядке: эти записи Макори явно читал, а не держал для пущей важности.

Рииши наблюдал за хозяином с места, единственного, куда не попадали прямые солнечные лучи. От них загораживал высокий пышный букет в напольной вазе. На столике рядом стоял кувшинчик с отличным вином, чашка и легкая закуска, но гость ни к чему не прикоснулся.

— Хоть теперь признай, ты сделал глупость, — говорил Макори. — Что городская стража, даже столицы Хинаи? Ладно бы нашей главной Столицы... Мог бы получить лучший пост.

— Как ты?

— Как я, — легко согласился тот. — Твой отец, конечно, чрезмерно строг. Сам-то ведь был правой рукой Акайо Таэна, сейчас мог бы сделать тебя хоть своим младшим помощником, оружейное дело — занятие превосходное.

— Отец тут ни при чем, — несколько прохладно ответил Рииши. — Я сам так решил. Сумею справиться с городской стражей — будет видно, что дальше, не сумею — не о чем и говорить.

— А, да что с тобой... — хозяин дома махнул рукой, не утруждая себя излишней вежливостью. — Я ж по-дружески... Ну хоть в караульные иди, мне-то что.

— Ты-то своим местом доволен, ну и ладно, — отозвался гость еще более сухо. Мелькнула мысль — а доволен ли? Все эти свитки, портрет на стене...

— Кстати о месте, о моей земельной страже. Знаешь, наверное — задержали ту девку, которая плела про нежить в холмах, — ухмыльнулся Макори. -.Она немного посидела в тюрьме, сейчас в моем доме. Хочешь на нее посмотреть?

— Нет.

— Почему?

— Женщин я, что ли, не видел?

— Таких, из-за которых стража Хинаи плюет на долг и закон?

— Хоть бы и так.

— Как пожелаешь. Она не в моем вкусе, к сожалению... Тебе тоже вряд ли, ты не любитель тихих, но дерзких мышек. Ты бы слышал, как она со мной говорила! А тот дурак из стражи клюнул, они там ездят лишь по глухим деревням, сам можешь представить, какие там красотки... Лучших-то забирают еще в малолетстве.

— Раз девушку нашли, полагаю, скоро конец всей этой истории. Будешь еще допрашивать того парня? Твои люди, охраняющие его, с моими не очень-то ладят.

— Сперва посмотрим, что расскажет она.

— Надеюсь, ты еще и девушку не передашь мне на хранение?

— Нет, ее подержу у себя, — ухмыльнулся Макори. — Хоть и говорил уже, что она не в моем вкусе.

— Но почему ты забрал ее из тюрьмы?

— Гляди сюда.

Макори поднял на ладони что-то блестящее, малиново-красное, с одного бока похожее на виноградную гроздь.

— Узнаешь его?

— Нет, — ответил Рииши, невольно вглядываясь в кристалл-виноград.

— Необычная огранка, будто мастер начал и не закончил. Приметная драгоценность. Принадлежала Амайэ Иэра, жене главы Дома. Все время возила с собой камень, пока не лишилась шкатулки во время паломничества к гробнице великого целителя, полгода назад. Обокрали ее. Обнаружился самоцвет у этой курочки...

Рииши поднялся стремительно.

— Это правда?

— С чего бы мне врать? — Макори достал из шкатулки темно-красный кристалл, покачал на ладони. — Я вчера полвечера убил на нее, пытаясь добиться, откуда у нее камень. Девчонка только блеяла что-то невнятное, через слово противореча сама себе. То ее спутница была небогата, то своими руками всучила случайной попутчице шкатулку с самоцветами. Ну и призраки-людоеды, конечно.

— И что ты с ней...

— Да ничего пока. Сидит взаперти.

Рииши удивился такой небывалой мягкости — со вторым участником этой мутной истории поступили без всякой жалости. С чего бы тогда...

Не успел додумать, Макори перебил его мысли:

— Посмотри, как солнце играет внутри камня, неудивительно, что хозяйка так убивалась.

— Так расскажи Иэра, что камень нашелся! — откликнулся гость, успевший рассмотреть турмалин.

— Всенепременнейше. А девка, ты только представь, пыталась призывать в свидетели невиновности человека, нарушившего должностную клятву. Мол, он подтвердит, что она не пыталась ни с кем связаться, и кротко ехала, куда везут. Но ведь покинуть эти земли она и хотела, не так ли? И я еще по-прежнему не уверен, что не оба они из шайки.

— Вероятно, ты прав... Что будешь делать теперь?

— Еще не знаю. Хочу-таки услышать правду. Но самому быстрее и вернее дознаться. Ты же знаешь судейских. Если бы в этом не был замешан мой человек... нашел он себе подружку, нечего сказать. Дерзость и наивность, хорошая пара, для дураков! Ну, скоро она что знает, скажет. Достаточно припугнуть. Как думаешь, если ее выпустить к моей красавице хассе, девка заговорит? Ты ведь уже видел эту кошечку? Шерсть — чистое золото, а глаза...

— У тебя словно не дом, а... — Рииши не договорил. — Ладно твой человек, но девушка не принадлежит к числу стражников. Одно дело — наказание за проступок, другое — развлечения.

— Да брось, это просто бродяжка, даже если и не разбойница.

— Так отправь ее снова в тюрьму, а оттуда сошлют на выселки. Уже ставишь себя выше закона?

— Если и так? — неожиданно тихо спросил Макори.

— Генералу не понравится точно.

— А он узнает?

— Узнает. И даже если я смолчу — языков много. Ты высоко хочешь забраться, зачем же сам рубишь под собой лестницу?

— С чего ты взял, что я хочу лезть куда-то еще?

— Ты сам говорил на пирушке у Кайто.

— А, забудь. Мало ли скажешь по пьяни...

— Ты не был пьян. Впрочем, как угодно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Жаворонок и сойка не враждуют, и я тебе не враг. Но я чту закон. Это дело судейское, — произнес Рииши, и, не дождавшись согласия, тихо закончил: — Ты ведь знаешь, сейчас меняется многое, и вам не позволят быть прежними.

— Да уж конечно. Вашему Дому давно ли пристало забыть о себе ради Дома Таэна?

— Мы служим своей родине. А их право отдавать приказы подтверждено самим временем и даже Столицей.

— Столицей... они поддержат и другого, может, более достойного. Ты честный человек, но ценишь не тех друзей.

— Прости, я не хочу это слышать, — сказал Рииши.

— Ладно, я забыл, с кем говорю, — примирительно, и при этом чуть свысока ответил Макори. — Дом Нара... это оплот законности, хоть среди вашей родни почти никогда не было судей.

— И я рад, что репутация нашей семьи такова.

— А не как у Нэйта? — рассмеялся хозяин. — Но нас боятся, в этом есть преимущества.

Какие же они все-таки разные со своим братом, мелькнула мысль у Рииши. Совсем как мы с Сэйку, только... только другие. Тот, Суро-младший — молчаливый тяжеловесный бычок, не особо заметен, если не рассердить, а Макори нравится делать все напоказ. И, будто в подтверждение этого, Макори сказал:

— Ну, а я все же намерен сам разобраться с девчонкой. И проволочек не будет, и лишних слухов до времени, — чуть прищурил глаза, что-то высчитывая: — Допустим, часа через два. Так что, заглянешь на представление?

— Это же хищник. Если она случайно убьет или покалечит...

— И что? Камень все равно у меня.

— Нет, — Рииши поднялся. — Остановить я, тебя, видимо не могу, раз ты уверен, что вам все позволено. Но и сам оставаться не буду.

Коротко кивнул и направился к двери.

**

Из Столицы пришло известие — в Хинаи едет аталинский посол. Младший Таэна, получив эту весть, с утра перебирал варианты один другого хуже. Северянин имеет дозволение Солнечного и намерен говорить с Тагари и с ним самим о границах и мире с рухэй. Почему сюда, ведь есть же другой аталинский посланник в сердце страны, где и решается все? Что стоит за этим? Может, на место братьев уже подыскали человека, а их обвинят в преступном сговоре с гостем, которого сами же прислали в провинцию?

На глаза попалась записка — мелкий изящный почерк. Кэраи скатал ее в шарик и бросил на стол. Шайхен из дома Ная, еще одна молодая вдова — надо признать, красивая, и, похоже, никем не подосланная — в очередной раз намекала, что сердце ее разбито, и с горя она уйдет в отшельницы куда-нибудь в глухие горы. Скорее бы, что ли...

Вышколенный слуга возник с другой стороны дверной занавеси — его силуэт замаячил расплывчатой тенью на полупрозрачной ткани.

— Что там еще? — устало спросил хозяин дома.

— К вам господин Рииши Нара.

Это был приятный гость, хоть и немного некстати. По крайней мере, так думал Кэраи. Но все оказалось иначе, неожиданностью обернулось. Рииши, с трудом удерживая голос ровным, сразу после приветствий рассказал о Макори, девушке, стражнике, убийствах и турмалине. В темных глазах, обычно глядящих задумчиво, будто бы внутрь, отчетливо читалось негодование.

— Точно тот камень? — усомнился Кэраи.

— Да, я хорошо его помню. Госпожа Амайэ рыдала месяц, не меньше.

— По крайней мере, найдены если не преступники, то украденное.

— Да, дело они делают. Но в остальном... есть же закон. Есть суд.

Кэраи задумался.

— Если он намерен сделать то, что сказал, Макори действует не к славе семьи. Но я считал вас друзьями.

— Мне трудно ответить что-либо, — чуть напряженно сказал гость. Лицо его, резковатое, выразительное, стало неподвижным. — Но я по-прежнему готов помочь ему самому, только не в этом. И славе их Дома беззаконие не послужит.