Последняя песнь Акелы-3

— В Лулусквабале... — словно стирая все эмоции, Пелевин с силой провел по лицу ладонью и, прикусив губу, замолчал. — В Лулусквабале, — очнувшись от полиного тычка кулачком под ребра, задумчиво повторил траппер, — пойдем. За пару дней соберемся и пойдем, точнее побежим.

— А с чего нам бегать-то? — недоуменно дернула бровью Полина, скормив Фее очередной кусок мясного пирога. — Вроде никуда не опаздываем?

— Каждое утро в Африке просыпается газель, — тоном проповедника перед паствой начал объяснять Пелевин. — Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. — Охлопав себя по карманам, траппер извлек кисет и трубку. — Каждое утро в Африке просыпается и лев. — Чиркнув спичкой, Алексей поднес огонь к чубуку. — Он должен бежать быстрее газели, иначе умрет от голода. — Раскурив трубку, Пелевин с наслаждением выдохнул облако ароматного дыма и назидательно взмахнул чубуком. — Не важно, кто ты — газель или лев. Когда встает солнце, надо бежать.

— Ни-че-го-не-по-ни-маю, — самым скептическим тоном произнесла Полина, глядя на Алексея, словно сестра милосердия на душевнобольного.

— Вроде по-русски говорил, — недовольно проворчал охотник, сдвигая посуду в кучу. — Смотри, -траппер отодвинул на левый край стола кружку Полины, — это — войска сэра Робертса. Это, — проводник отодвинул тарелку на противоположный край, — силы Де Ветта. Посередине, — допив кофе одним глотком, Алексей брякнул свою кружку на столешницу, — Скомпсванне. Единственный в этих горушках проход. И англичане, и буры, спеша столкнуться лоб в лоб, несутся к этой дыре. И если мы не хотим познакомиться с теми и с другими, нам надо очень быстро перебирать ножками, то есть — бежать. Понятно?

— Понятно, — обреченно вздохнула Полина и, немного подумав, умоляюще взглянула на Пелевина. — Лёш, а Лёш? А может, все же на фургончике нашем, а? Или хотя бы на лошадках. Если пешком побежим, Фея лапки собьет...

Услышав подобное заявление, Пелевин сморщился, словно от зубной боли, промычал что-то бессвязное и, бессильно махнув рукой, поплелся к лестнице.

— Лё-ё-ёш! — неторопливо поглаживая кошку, окликнула его Полина. — Так чего в дорогу-то брать?

Теша себя слабой надеждой подремать (хотя и понимая, что не получится), Алексей поднялся в номер, уныло покосился на кровать и, не запирая дверь, плюхнулся на стул. Расчет оказался верным. Не прошло и пяти минут, как по лестнице дробно простучали каблучки и в приоткрытую дверь просунулись две хитрющие физиономии: снизу — Феи, сверху — Полины. Углядев, что оппонент настроен мирно, в общем и целом к переговорам готов и опасности не представляет, дамы беззвучно просочились в комнату и устроились за столом. Точнее: Поля — за столом, Фея — на столе. Правда, когда Бирюш возмущенно взрыкнул, а Пелевин многообещающе занес руку, кошка, предпочитая шипеть на мужланов, находясь на недоступной для тех позиции, резво перебралась на колени хозяйке. Впрочем, подобное развлечение оказалось кратковременным — рабочее совещание прошло молниеносно. Уточнив размеры наличности, вкладываемой в оснащение экспедиции и, намереваясь побродить по городу, Пелевин распрощался с женской половиной компании. В принципе, девушки могли бы доставить немало приятных минут и всячески скрасить своим обществом унылую серость подготовительной суеты... вот только, ляпнув, что-нибудь невпопад и не вовремя, и вреда могли причинить немерено. Рассудив, что через день-два общества Полины и ее хвостатой компаньонки и так будет в избытке, траппер отправил обеих домой и сам быстренько смылся из гостиницы.

Мотаясь из конца в конец города, Алексей с радостью констатировал, что чем больше он бегает, тем лучше себя чувствует: голова, забитая кучей различных проблем и вопросов забывает болеть. А общая энтропия покидает организм вместе с потом. Правда, несколько раз складывалось впечатление, что чьи-то настороженные взгляды буравят спину, но поразмыслив, Алексей от мыслей о слежке отказался. В Преторию он попал во второй раз в жизни, врагами среди буров обзавестись не успел, а в наличии конкурентов весьма и весьма сомневался.

Прошатавшись полдня по столице и пообщавшись с массой народа, Пелевин стал счастливым обладателем десятка предложений различной степени сомнительности о приобретении амуниции, пяти "достовернейших" вариантов сведений о дислокации противоборствующих армий, трех "абсолютно точных" карт интересующей его местности и одной устной инструкции о маршруте путешествия. На общем фоне полученной информации, последняя воспринималась как наиболее правдоподобная. И совет, сходить, посоветоваться с одним опытным человеком. Он, правда, живет на другом конце города, но чудеса случаются и в жизни: именно сейчас обиталище Алексея расположено именно в том районе. Ну, почти.

Еле переставляя натруженные ноги, Алексей забрел в пустынный переулок в двух кварталах от его гостиницы. Городские улицы, укутавшись в сумерки, как часовой в старенькое одеяло, бойницами занавешенных окон настороженно наблюдали за человеком и собакой, устало тащившимися к дому Рика Декарда. Мало кто отваживался даже подойти к ограде усадьбы старого скиптрейсера (англ. Skiptracer, skip-tracer, дословно: выслеживающий удравших), а уж смельчаков, рискнувших звякнуть в дверной колокол или пнуть калитку каблуком и вовсе не припоминалось. По крайней мере, последние три года.

Понаблюдав с четверть часа за безжизненным с виду домом, Алексей уже потянулся к шнурку колокольчика, как вдруг из-за спины донеслось насмешливое покашливание.

— Вот, значит, кого Матеус Чернофф по бушу бегать подрядил, — откуда-то из темноты вышагнул, невысокий, загорелый чуть ли не дочерна европеец. — Авантажен, слов нет, авантажен...

Жутко жалея, что хлипкая калитка спину не прикроет, Пелевин не торопясь развернулся и обвел проулок внимательным взглядом. Как он и предполагал, насмешник был не один: справа и слева от него скалились еще двое. Точнее — трое, в руках бродяги слева, исключая любую возможность сопротивления, тускло поблескивал двуствольный дробовик. Алексей покачал головой и с досадой сплюнул на землю: как бы ловко ты ни обращался с револьвером и как бы ни был скор твой пес, с шести футов сдвоенный заряд дроби махом сметет любого ганфайтера.

— Ага! — коротко хохотнул незнакомец, — приметил дуру, что Аллен в руках нянчит? Приметил... — бродяга вынул из кармана длинную папиросу и неторопливо размял ее пальцами. — Так что, милсдарь, ты и сам за револьвер не хватайся и псинку свою придержи... Да и нас, — европеец повел рукой в сторону приятелей и скорчил демонстративно доброжелательную физиономию, — не опасайся. Расскажешь, куда и зачем Чернофф тебя налаживает, и пойдешь себе. С миром. Давай, рассказывай, — насмешник повелительно махнул рукой. — И насчет того, что перестрелять нас успеешь или на помощь кто придет, не обольщайся...

— Чтоб с такой швалью разобраться, — Алексей, остановив изготовившегося к прыжку Бирюша, презрительно оттопырил губу, — мне, мил человек, оружие не надобно.

Траппер смерил удивленных подобной наглостью оппонентов, поднял правую руку на уровень глаз и, направив указательный палец в лоб владельцу дробовика, словно взводя револьверный курок, шевельнул большим пальцем.

— Ы-ы-ы! — зайдясь в натужном хохоте, европеец гулко шлепнул себя ладонями по бедрам, — глянь, народ, какой весельчак нам нынче попался!

Глядя на охватившее его противников веселье, траппер язвительно фыркнул и, имитируя выстрел, зычно выкрикнул: "Туду-у-ух!!!", и, словно компенсируя отдачу выстрела, вскинул руку вверх. Внезапно, в ржание перегородивших дорогу бандитов вплелся глухой раскат револьверного выстрела, и голова владельца дробовика разлетелась вдребезги.

Одновременно, Алексей, освобождая Бирюшу место для броска, отпрыгнул в сторону и выхватил револьвер. А двое оставшихся бандитов почти синхронно рухнули на землю: весельчака свалил Бирюш, а его приятеля — пелевинская пуля.

— Здравствуйте, Владимир Станиславович! — Алексей довольно покосился на собаку, прижавшую оставшегося в живых бандита к земле, и приветливо махнул рукой в темноту. — Выходите уже! Я вас еще час назад возле старой мельницы срисовал!

— Теряете хватку, Лешенька! — Кочетков, материализовавшись на границе тьмы и света, укоризненно покачал головой. — Я уже часа четыре за вами, аки гиппопотам сквозь термитник топаю: с шумом, треском и не скрываясь. Почти не скрываясь.

— Я своей прозорливости дифирамбы пою, — огорченно буркнул Пелевин, стыдливо отводя глаза в сторону, — а оно эвона как... Лучший следопыт, русский Натти Бампо, — продолжал ворчать охотник, имитируя голос Полины. — Хрена! Как мальчишку, провели, как мальчишку...

— Пора б уже усвоить, юноша, — подполковник, смерив Пелевина укоризненным взглядом, ласково потрепал Бирюша по холке, — что чрезмерное самоуничижение это гордыня с обратным знаком, а значит — грех. Осознали? Вот и не грешите. Зря вы себя хулите, однозначно — зря.

Пес, словно подтверждая слова картографа, оглушительно тявкнул и переступил лапами по груди поверженного врага. Бандит сдавленно крякнул и затих. Пелевин, сконфузившись, словно девчонка-гимназистка при виде строгой наставницы, ойкнул, вытащил едва хрипящую тушку злодея из-под лап собаки, не найдя ни у него, ни у себя фляги, пожал плечами и отвесил сомлевшему бандиту звонкую пощечину. Придя в себя, весельчак очумело помотал головой, благодарно хлопнул глазами и скромно проблеял, что и он с приятелями следил за Алексеем уже пару часов, а то и больше. И тоже — без опаски. Окончательно поникший траппер совершенно по-детски расстроенно шмыгнул носом и, присев на корточки, зарылся лицом в собачью шерсть.

— А я повторюсь, что поводов для огорчений абсолютно нет, — Кочетков раскурил сигару и сунул её удрученному охотнику. — В том, что вы в городских дебрях ловки не так, как на природе, беды нет. Сколь вы в тех городах бываете? Вот тот-то и оно — мизер. Зато, скажу без лести, в буше или в иных каких диких местах, равных вам не сыщется. Помните, как в девяносто седьмом мы... вы зулусам нос натянули? Местные жители, аборигены, так сказать, а против вас, словно плотник супротив столяра...

— Лю-юди-и-и..., — настороженно продребезжал оклемавшийся разбойник, устав непонимающе вращать головой от Пелевина к Кочеткову. — А вы по-каковски болтаете? Вроде все местные языки знаю, а с вами как глухой, ни черта не понимаю.

— По-русски, мы разговариваем, милейший, — невозмутимо пожал плечами Кочетков, протягивая руку так и не вставшему с корточек Пелевину. — Исключительно на языке родных осин, берез и прочей растительности.

— Ой, мамочки, — европеец с совершенно обалдевшим видом схватился руками за голову. — Это что ж, Чернофф своих русских в одну кучу созвал? Ой, беда нам теперь всем, ой беда-а-а...

— Приятно видеть, что имя великороссов вызывает трепет и уважение, — заинтригованно протянул Кочетков, с удивлением поглядывая на сжавшегося в комочек бандита. — Но все же, мон шер, с чего бы такой пиетет?

— Да кто же не знает старого Мэтта Черноффа? — при упоминании строго русского, наемник передернулся и клацнул челюстью. — Этого душегуба даже Зяма Дедборн трогать опасается...

— Боже, — брезгливо поморщился Пелевин, — как можно жить с таким прозвищем?

— Это не прозвище, — угрюмо буркнул европеец, — это фамилия. Вот и представьте, милсдарь, что за человек Мэт Чернофф, если его боится даже мертворожденный...

Услышав последнюю фразу Кочетков задорно ухмыльнулся и, явно кого-то цитируя, продекламировал:

— Одни боялись Пью, другие — Флинта. А меня боялся сам Флинт.

Отчеканив фразу, подполковник фыркнул и ехидно покосился на Пелевина:

— А и интересные же люди к вам, мон шер, в родственники намечаются. Право слово, такие занимательные, что слов нет...

— Кто в родственники? — цыкнул сквозь зубы Пелевин и недоуменно уставился на старшего товарища. — К кому в родственники?

— Но ведь мосье Чернов близкий родственник вашей Полины, мой друг? — в свою очередь удивился подполковник. — Следовательно, в недалеком будущем и ваш.

— С чего б это она моя? — смущенно фыркнул Пелевин, передергивая плечами, словно от холода. — И вовсе она не моя, скажете тоже...

— Ну не ваша, так не ваша, — покладисто пожал плечами подполковник. — Простите великодушно, оговорился. Старею, видать.

Алексей, помня, что оговорки у Кочеткова встречаются реже чем в Писании, с сомнением посмотрел на картографа. Тот, с демонстративно удрученным видом, отвесил церемонный поклон и, заметив, что пленник встал на четвереньки и пытается потихоньку улизнуть, наступил ему на ногу.

— Осмелюсь заметить, мой друг, — Кочетков, утвердив беглеца на ногах, с деланным радушием отряхнул пыль с его одежды, заодно выбив из карманов пленника складной нож и маленький двуствольный пистолетик. — Ваше решение покинуть нашу компанию несколько преждевременно. Мне бы хотелось услышать ответы на некоторые вопросы.

— Ну и толку мне отвечать? — осознавая, что судьба вряд ли предоставит ему второй шанс скрыться, понурился европеец. — Один чёрт, убьете...

— По-моему, вы делаете неправильные выводы, исходя из неверных предпосылок, — остановив Пелевина жестом, Кочетков ободряюще похлопал пленника по плечу. — Я, конечно, могу несколько ошибаться, но вроде бы на вашей родине, — подполковник окатил европейца внимательным взглядом, — в Испании, говорят: "Vivir y dejar vivir"? ( исп. Живи и жить давай другим. букв.: "Живи и позволяй жить") Не вижу. Зачем и для чего нам отступать от этой доктрины? При условии полного взаимопонимания.

Испанец хотел было ляпнуть что-то ернически-недоверчивое, но посмотрел на искреннейшую добросердечную улыбку Кочеткова, резко контрастирующую с обжигающе-холодным взглядом и, резонно посчитав, что иного выхода нет, быстро и толково выложил все, что знал о своем непосредственном руководстве. А после, хоть его и не просили, новости из жизни криминальных сообществ Претории.

— Что-то подобное я и предполагал, — задумчиво протянул Кочетков, аккуратно, чтобы не вляпаться в лужи крови, вышагивая по небольшому проулку. — Благодарствую. — Подполковник барственно потрепал обмершего от страха испанца по щеке и, продолжая размышлять о чем-то своем, остановился напротив Пелевина. Заметив, что испанец, вцепившись в нательный крестик, тихо бормочет молитву, Кочетков повелительно махнул ему рукой.

— Право слово, ваше присутствие здесь более не обязательно, можете идти. Вот только объясните, зачем было нужно господина Декарда убивать?

— Убьешь его, как же, — прижавшись спиной к каменной стене и потихоньку пятясь, облегченно выдохнул испанец. — Старина Рик, сеньор, сам кого хошь прикончит и не охнет. Тут это, — бандит вплотную приблизился к границе между светом и тьмой и, споткнувшись о пристально-мертвенный дуплет взглядов Кочеткова и Пелевина, замер. — На прошлой неделе комендант местный награду за одного фриджека (англ. Freejack — беглец) назначил, так третьего дня к сеньору Декарду в гости Мик Фасэндик припылил. Вот они вдвоем за тем фриджеком и подались. Те еще rodares piedra.