— Вот именно! — рявкнул корчмарь и попытался отодвинуть стряпуху прочь. — А рожают всегда с повитухами.
— И что?
— А то. Пущу ее и, глазом моргнуть не успеешь, как на пороге появится повитуха!
— Дак, а в чем дело-то? Это ж хорошо! Или ты сам ребенка принять хочешь?
— Два мага в одной харчевне! — взвыл корчмарь. — Да еще и ты! Вы меня со свету сживете!!! Мне и так кусок в горло от переживаний не лезет...
— То-то, гляжу, отощал, — окидывая округлившегося трактирщика критическим взглядом, промолвила Лиска. — Измучился, бедный, от наплыва посетителей и тройной выручки... всю ночь, поди, деньги считаешь, совсем сон потерял, шатаешься, вон, от усталости.
— Васька! — в голосе Багоя послышался нешуточный гнев.
— Пусти их, ну что ты в самом деле? — быстро сменив тактику, ласково запела Василиса. — У тебя ж от одного Грехобора посетителей вдесятеро прибыло, а уж, когда о повитухе прознают... ты ведь единственный корчмарь во всем городе, кто не боится магов!
Хозяин "Кабаньего Пятака" нахмурился, женщина на крыльце глухо застонала, ее муж побледнел, Грехобор напрягся, а Багой, наконец, подергал себя за длинный ус и махнул рукой:
— Твоя правда! Ладно, заходите! Но за комнату платите вдвойне и, чтобы деньги — вперед!
Нет, он неисправим. Закатив глаза, стряпуха направилась было на кухню, но, вспомнив о выражении глаз жениха, решила не строить из себя капризную Изольду, ждущую серенад, и подошла первой:
— Ты обиделся?
— Что? — маг обернулся.
Похоже, он опешил от этого прямолинейного вопроса, а также от того обвинительного тона, каким он был задан.
— Я видела. Ты обижен. На что?
— Ни на что, — помолчав, ответил мужчина. — Маги не имеют права на обиду.
— Значит, ты неправильный маг. Потому что ты явно обижен. Чем? — кухарка не знала, почему ей так важно получить ответ, но отступать не собиралась. Важно и все.
— Василиса...— со вздохом покачал головой Грехобор.
— Я уже... давно Василиса! — она в последний момент решила-таки с женским лукавством утаить свой возраст и продолжила: — Что ты со мной, как с маленькой? Либо на вопрос ответь, либо не строй из себя оскорбленного праведника!
Теперь маг развернулся к ней, удивленно переспросив:
— Давно? Я думал, лет восемнадцать... — его взгляд скользнул по лицу невесты, остановился на волосах. — Ты курносая и эти кудряшки... как у ребенка.
И, не удержавшись, мужчина отвел ото лба девушки мягкую прядь.
— И ямочки на щеках...
Васька замерла. Нет, она не была невинной дурочкой, все-таки двадцать четыре года... но сейчас, от этого незатейливого прикосновения у девушки даже в горле пересохло и сердце в груди замерло, а потом заколотилось быстро-быстро, как после стометровки.
Мужчина смотрел на нее с затаенной грустью, а говорил, словно сам с собой, будто забыл, что она может его слышать. И в голосе звучала щемящая нежность. Лиска поняла, что слабеет. Если он сейчас скажет что-то еще, да хотя бы прочтет ей отрывок из инструкции по пользованию скороваркой, она окончательно сомлеет. Потому что... Вот ведь дала ему природа все, чтобы дурехи, вроде нее, сами собой в ноги падали!
Грехобор, наконец, отвлекся от созерцания легких кудряшек и встретился взглядом с широко распахнутыми, полными удивления глазами невесты, вспомнил, кто он, и хотел было отстраниться, пробормотать извинения, но она слегка подалась вперед, и он сделал то, на что, наверное, никогда бы не решился — коснулся нежного лба.
Доверчивая. Ласковая. Такая маленькая по сравнению с ним. Красивая. Он хотел отступить, уйти, напоминал себе о том, что она и взгляда на него не бросала все эти дни, но пальцы против воли скользнули по теплой бархатистой коже от виска вниз, обвели линию подбородка, дотронулись до полных губ. Это мимолетное прикосновение сводило с ума. Оно было первым за девять лет.
Он боялся оторвать взгляд от ее блестящих глаз, смотрящих на него так, словно она ждала... взгляд мага остановился на слегка приоткрывшихся губах.
— Заренка... — тихо произнес он, и мучительно медленно стал склоняться к ее лицу...
— ВАСИЛИСА! — грозный окрик Багоя заставил девушку вздрогнуть, и зашипеть от досады.
Вот ведь таракан усатый! Да чтобы она еще раз ему обед приготовила?! На сухарях сидеть будет! На хлебе и воде! Нет, просто на воде! Лиска готова была зашипеть еще яростнее, видя, как Грехобор поспешно отступает от нее, словно от заразной, и отводит взгляд. А уже через миг... через миг все сладкие мечты Васьки пошли прахом, потому что в глазах ее жениха, устремленных куда-то поверх невестиной головы, отразились последовательно: неверие, удивление, а потом... радость. Он шагнул к двери и неровным голосом произнес:
— Милиана.
И, словно в подводном балете, Васька ме-е-едленно повернулась и увидела на пороге харчевни свой приговор. Расстрел через повешение. И никакой амнистии. Потому что в дверях стояла такая стройная, такая красивая девушка, с такими длинными толстыми косами, что захотелось взвыть и убиться об стену. А еще эта волшебная незнакомка, эта фея, эта модель, этот нежный цветок, эта... мымра так же жадно смотрела на Василисного Грехобора и улыбалась. А по безупречному фарфоровому лицу катились бусинки слез. Твою ж мать...
— Это кто? — еле слышно спросила Лиска, не надеясь, впрочем, на ответ.
Судя по взглядам, которые бросала на Грехобора вновь прибывшая, она являлась либо давнишней любовью, либо нынешней, то есть как бы то ни было — костью в Васькином горле. Третий лишний! Точнее третья. Вот эта самая фея!
Воспоминание о неслучившемся поцелуе потускнело, а затем и вовсе отступило, оставляя в душе пустоту. И чего это она?
— Мы росли вместе.
Надо же, услышал. Мало того, ответил! Только непонятно — похвалился или пожаловался. Пока стряпуха раздумывала, маг торопливо двинулся к двери, утратив интерес ко всему прочему — к стонущей женщине, ее перепуганному мужу, гудящим посетителям. Он остановился в полушаге от Милианы и смотрел на нее, впитывая каждую черточку некогда дорогого лица. А ведь думал, да что там — был уверен, — будто забыл ее, но...
— Мили... ты все такая же, — улыбнулся маг. — Девять лет прошло, но ты точно такая же...
— А ты постарел, — Повитуха протянула руку к щеке мужчины, однако в последний миг замерла, так и не дотронувшись.
В глазах отразилась борьба, а на лице замешательство, но магесса проиграла битву с собственной совестью и опустила руку.
— Я рада, что с тобой все в порядке, Грехобор.
Васька, которая уже собралась возвратиться обратно на кухню, подальше от творящегося на ее глазах романтического воссоединения, остановилась. Она не видела лица мага, но это ей и не требовалось. Его еще секунду назад гордо расправленные плечи ссутулились, словно на них лег невидимый, но тяжкий груз, а по харчевне будто пронеся ледяной сквозняк.
Стряпуха замерла, раздираемая противоречивыми желаниями. С одной стороны, хотелось уйти с гордо поднятой головой и не мешать этим двоим (которые так замечательно смотрелись рядом и так друг другу подходили) выяснять отношения. С другой стороны, голос совести кричал, даже вопил, что ее мага сейчас ну ни в коем случае нельзя бросать на растерзание этой... этой... в общем, этой звезде, рядом с которой сама Васька казалась в лучшем случае бледно подмигивающим болотным огоньком.
"Иди к нему. Посмотри на его лицо. Иди! Да что ж ты дура какая!"
"Сама дура", — ответила Василиса своей упрямой внутренней собеседнице и сердито выдохнула. Вот с детства ей всех убогих жалко — то кошку трехногую домой притащит всю в лишаях, то собаку блохастую с бельмом на глазу... теперь вот, смотри-ка, выросла. Людей ущербных собирает. Начала с Зарии, потом вот на этого, Господи прости, жениха переключилась. Ой, дура-а-а...
И осознавая собственную глупость, как и то, что об этой глупости она в ближайшем будущем обязательно пожалеет, кухарка направилась к Грехобору, ловко лавируя между посетителями. Зеваки не торопились расходиться, с любопытством посматривали на двух магов и перешептывались. Тьфу, сплетники проклятые.
Мимолетный взгляд на лицо жениха подтвердил, что Василиса поступила верно — выглядел он так же, как тогда, когда впервые переступил порог Багоевой харчевни: растерянный, обескураженный. Вот ведь вертихвостка ослепительная — чего пришла, все испортила? Васька встала рядом с Грехобором, решительно взяла его ладонь в свою (сильные пальцы мгновенно переплелись с пальцами невесты), после чего обратилась к сопернице:
— Ты кто?
Та открыла рот, но не нашлась, что сказать — так и застыла, глядя на их руки. Васька и сама не ожидала, что нареченный так в нее вцепится — едва суставы не захрустели. Но удивления своего девушка не показала, лишь улыбнулась в тридцать два зуба, источая во все стороны убийственное обаяние, и спросила:
— Я таки осмеливаюсь узнать ваше имя. Как звать?
Незнакомка тотчас отступила на шаг, вскидывая руки и показывая отсутствие мизинцев. — Я Повитуха. У вас роженица.
— Да. БАГОЙ, ПРОВОДИ! — проорала Василиса так, что вся харчевня вздрогнула от фундамента до крыши, а магесса и вовсе побледнела. — Милости просим.
Последнее девушка сказала сварливым голосом Бабы Яги, оставшейся без ступы и метлы.
— Понимаешь ли ты, с кем стоишь рядом? — осмелилась поинтересоваться Повитуха. — Он же маг!
— И?
— Он — Грехобор!
— И?
— Но он же проклят! Ты можешь потерять душу...
— Он мой жених, — и Васька подняла их сцепленные руки, показывая заблудшей красавице венчальное кольцо. — Имею право трогать, где хочу.
Почему-то от этих, вполне невинных слов рука мага дрогнула, а Повитуха залилась краской, отчего стала просто убийственно хороша. Интере-е-есно, они сейчас о чем подумали? Васька озадачилась. Вообще-то она имела в виду место, так сказать территорию, а не... место. Тьфу! Короче, не то, что они тут все себе решили.
Немую сцену оживил скатившийся с лестницы спутник роженицы — бледный, с вытянувшимся лицом и отчаянными глазами. Повитуха мгновенно взяла себя в руки, повернулась, и пошла следом за ним, оставляя позади жениха с невестой.
— Руку верни. Мне готовить надо, — буркнула неизвестно на что злящаяся Васька, безуспешно пытаясь вытащить свою ладонь из железной хватки мага.
Грехобор обернулся, глядя на нее так, словно она говорила с ним на иностранном языке.
— Василиса, ты...
И тишина. Да она, она, уже четверть века — она. Васька снова попыталась освободить свою конечность. Не отдает. Не отдает!
— Ты чудачка... — выдохнул он.
Стряпуха хлопала глазами. Вот тебе и комплимент. Она помолчала. Нахмурилась. А потом с удвоенной энергией стала высвобождать ладонь.
— То ты на меня и не смотришь, на кухне прячешься, а то вдруг во всеуслышание говоришь, что моя невеста, — мужчина не то сердился, не то недоумевал.
— Меня к тебе Багой не пускал, — Васька, наконец, вырвала руку. Свобода! — А если недоволен, что сам не подошел?
— Я не навязываюсь.
— А-а-а. Гордый. Ну, молодец.
Ужасно хотелось ему врезать.
Но маг, не подозревая, что рискует схлопотать по физии, спросил:
— Почему не пускал? Думал, я обижу?
— Нет. Боится, что замуж пойду, — призналась девушка.
Грехобор замолчал. Казалось, даже дышать перестал. Испугался?
— А ты пойдешь?
— Куда?
— Замуж. За меня.
Василиса возвела очи горе. Вот ведь — мужики! Только что с отвалившейся челюстью созерцал прелести мимо проходящей красотки и вот уже снова зовет замуж. Везде они одинаковые. Везде!
— Даже и не знаю... Я не решила еще. К тому же тебя трогать нельзя, — выкрутилась девушка, надеясь свести все к шутке, но, забыв при этом, что шутки и Грехобор — два взаимоисключающих понятия.
Сказать, что в ответ на невинную поддевку мужчина опешил — значит, ничего не сказать. Он шагнул к невесте, замер в двух шагах, а потом...
— Трогай. Где хочешь. Тебе можно.
И вот в этот миг пришла пора краснеть Василисе. Она залилась таким качественным, таким кумачевым румянцем, что ее можно было тащить впереди наступающих войск, вместо знамени. Девушка придушенно откашлялась и, пытаясь не провалиться сквозь землю, поспешила на кухню. А пока мчалась к заветной плите и сковородкам, всячески стараясь отогнать от себя видения тех мест, которые она была бы совсем не прочь потрогать...
* * *
Роженица счастливо разрешилась от бремени, впустив в мир дочку. Гордый отец лично огласил это на всю таверну и, выложив на стол кошель с золотыми, угощал выпивкой каждого и радовался тому, что девочка родилась самой обычной, без малейшей склонности к магии.
В общем, пир в "Кабаньем Пятаке" стоял горой, а народа собралось столько, что яблоку было негде упасть. Василиса и Зария с ног сбились, кружась у плиты и печи, а Багой все не торопился закрываться. Стояла уже глубокая ночь, когда последние, изрядно поддавшие гуляки, повисая друг на друге, покинули заведение.
Определив Повитуху в соседнюю с роженицей комнату, Багой сурово обвел взглядом пустой зал, о чем-то там подумал, закатив глаза к потолку, и пошел на кухню. Зария домывала последние тарелки, Василиса оттирала от нагара жаровню. Хозяин таверны окинул трудяг благостным взором и спросил:
— Ну что, девки, устали, поди? Вот вам, отдыхайте, — корчмарь ухмыльнулся и широким жестом водрузил на стол глиняную бутыль, после чего, крайне довольный своей немыслимой щедростью, отбыл.
— Чего это он? — удивилась Зария.
— Выручку посчитал, — авторитетно угадала Васька, откупоривая бутыль. — Давай стаканы.
Что такое твердое "нет", Зария пока не знала, но и пить не хотела, поэтому воспользовалась отводом глаз, игнорируя слабые укоры совести. Зато Лиска с огромным удовольствием пила вишневую настойку, смакуя каждый глоток.
В таверне царила тишина. А на тружениц, наконец, навалилась усталость. Говорить не хотелось, но молчание было уютным — Зария чувствовала себя удивительно спокойно. Может быть, оттого, что рядом с Василисой все казалось простым и легким? Эту диковинную девушку словно окружал ореол добра и веселья.
— Ты хорошая, — вдруг тихо сказала чернушка. — Очень. Я не заслужила такой доброты.
Стряпуха вместо ответных слов порывисто обняла помощницу.
— Дуреха ты, — беззлобно сказала она, потрепала девушку по плечу и поднялась на ноги. — Все, спать. Еле ноги волочу.
Зария про себя улыбнулась, думая, что еле ноги волочит Василиса не только из-за усталости, но и из-за Багоева подношения. Однако в ответ промолчала.
Лиска кое-как вскарабкалась по лестнице, держась за перила. Так, где тут у нас право? Где лево? В темноте ни черта не видать! Она попыталась разглядеть татуировки, но в потемках это было попросту невозможно, поэтому Выська пошла строго по азимуту, то есть туда, куда повела интуиция.
— Тьфу, оказия. Право... лево... вот! Туда! — и девушка, ввалившись в темную комнатушку, побрела к кровати, на ходу раздеваясь. Чертово платье! Юбки, завязки, замаешься, пока распутаешь! Исподнюю рубаху уморившаяся стряпуха решила не снимать. Сил уже не было с ней возиться.
