На улице заржали лошади. Обрадованный Лит выдернул ладонь из ослабевшей женской руки:
-Сейчас только на лошадей гляну...
Лошадей под березой не было. Угнали. Ветер подхватывал снег, крутил легкие вихри. Белая пелена на глазах заметала следы. Еще можно разобрать, — подошли двое, второпях обрезали веревки. Увели всех, разбойные морды. Еще чувствовался запах навоза, снег таял на свежих "яблоках" навоза. Не догнать. Следы заметет, воры торопятся. Боятся, гады. Остальное добро бросили. Крысы трусливые.
Лит забрался в тепло фургона.
-Лошадей своровали. Ну ничего, теперь не вернутся. А то жди со спины...
Леди Мариэлла не отвечала. Лит обжигаясь, вытащил из печки короткую головню, раздул. Женщина лежала на боку. Углежог осторожно сдвинул душистые пряди с лица королевы. Длинные, блестящие, словно из вороненой стали сделанные ресницы красавицы были опущены. Дорожка слез еще блестела на щеке. Лит опустился на колени, — левая рука оказалось в скользком, — ковер насквозь промок от крови.
-Леди Мариэлла? Леди?
Дыхания не слышно.
-Леди?
Лит застонал. Мертва.
Стоять в теплой темноте, над трупами почему-то оказалось особенно жутко. Лит судорожно вытер липкие руки о мягкое. Тишина. Углежог глянул в конец фургона. Там тоже тишина. Пусть так и остается.
Лит спрыгнул на снег. Подхватил, что под руку попалось, — ближайший плащ, копье, тесак из ножен на поясе покойника. Быстро пошел через поляну. Мертвые тела превратились в холмики с едва угадывающимися руками и ногами. Костер чуть дымил, Лит на ходу подхватил опрокинутый котелок, — на дне еще оставалась подгоревшая каша. Холодная, но жрать можно. Ничего, в лесу, небось, не в городе. Прокормимся.
Как ни старался, все же в сторону Фредке глянул. Ну, уже не Фредке там лежала — еще одна кукла белая. Хорошая девушка была, милая и добрая. Лит ускорил шаг. Давясь кашей с застывшим салом, почти побежал. Вот он ручей, — журчит, как ни в чем не бывало, только берега белыми стали.
Лит застонал, выплюнул кашу, и со всей силы зашвырнул добротный котел в ручейное журчание.
Нельзя так! Мертвых нельзя оставлять. А живых тем более.
* * *
Отправились в путь только после полудня. За ночь Лит здорово вымотался. Долбил уже подмерзшую под снегом землю, таскал окоченевшие упрямые трупы, собирал вещи, а главное, мучился сомнениями.
Закопал троих: леди Мариэллу, Фредке и неизвестную девушку из фургона. Теперь благородная леди лежала над ручьем под приметной пихтой, обе девушки покоились рядом с ней. Лит подозревал, что когда-нибудь бывшую королеву захотят похоронить в более подобающем месте, потому постарался устроить тело подобающим образом. Копал поглубже, плащей натащил, да еще прикрыл досками. Девушек, последовавших за хозяйкой, пришлось устроить попроще. На старого Олава сил уже не осталось, пришлось оставить с остальными.
Забравшись в опустевший фургон, — дохлых южан выкинул первым делом, — Лит с опаской подошел к сундуку. До сих пор младенец вел себя тихо. Несколько раз шебуршился, но без визга. Лит поднял крышку сундука, поднес ближе свечу. Младенец сидел, обеими ручонками вцепившись в мягкую подстилку, боязливо щурился на яркий огонек. Рожица у малыша была мокрая, — видать, все время плакал.
-Ну? — сурово спросил Лит.
Мальчишка крепче вцепился в подстилку, и с ужасом пролепетал:
-Са-Са?
-Ты это перестань, — решительно приказал Лит. — Некогда мне с тобой сюсюкать. Сидишь здесь как мышь, по делу сказать ничего не можешь.
Малый прижал кулачки к груди, пустил из носа длинную соплю и неслышно заревел.
-Ну, ты совсем желудь, — пробурчал Лит, неловко сгребая младенца. Рука немедленно оказалась в чем-то липком. — Тьфу!
Маленьких детей Лит, конечно, видел и раньше. В деревне по улице младенцы ковыляли, держась за мамины юбки и вопя противными голосами. Шуму от них было больше чем от склоки соек-длиннохвосток. Лит предполагал, что бывают детеныши еще меньше, совсем неподросшие. Вот такой и попался. Ходить явно не умеет, только гадить горазд, да сопли пускать.
-Эй, тебя как зовут? Александерс? Алексинр? — морщась, пробормотал Лит.
Сложное имя, что назвала покойная мать младенца, из памяти углежога мигом выскочило. Не до того тогда было.
-Са-Са, — пробормотал малый.
-И все что ты сказать можешь? — горько спросил Лит. — Ну и помалкивай тогда. Я тебя Малым называть буду. И не визжи, сейчас чистить буду.
Вода в ведре, что осталась у погасшего костра, подернулась тонкой корочкой льда, но Лит корку разбил, и лед выкинул. Вода была вполне нормальной, но Малый всё равно судорожно дрыгал ногами. Правда, молчал. Только сопли пускал.
-Терпи, — строго сказал Лит. — У тетки баловаться будешь.
Углежог вытер своей новой обузе задницу и рожу, посадил на подушки лежанки. Оставалось самое трудное — накормить Малого. Были подозрения, что простая солонина и лепешка для такого дела не подойдут. У Малого и зубов то было — штук шесть, не больше.
Лит натужно соображал. Таких малых детей нужно кормить молоком, это помнилось точно. Но где в лесу молоко найдешь? Даже если бы в обозе корова уцелела — доить скотину Лит не умел. Собственно, и самому-то молоко пробовать доводилось всего несколько раз. Покойный дед рассказывал, что когда-то в хижине козу держали, но сам Лит тех времен и не помнил. Придется подбирать харчи для Малого наугад.
В грузовом фургоне Лит рылся долго. Припасов здесь хватало. Бочонки, лари и мешки плотно стояли на своих местах. Углежог нашел разные крупы, дивную мелкую муку, непонятные маринованные овощи и великолепное копченое мясо. Даже тонкие колбасы и соленый сыр, похожий на клубок белых червячков, в запасах имелись. Эх, и такое богатство бросать придется?
Когда углежог вернулся, Малый ползал по ковру и разбросанным вещам на полу фургона.
-Тебе что не сидится? — возмутился Лит. — Скачешь как бельчонок.
Малому снова пришлось вытирать руки, — измазался в полузасохшей крови. Лит оттирал ему ладошки, а младенец беззвучно плакал. Эх, будто понимал что.
-Не реви, — приказал Лит. — Сейчас я тебе похлебки намешаю.
Варево из муки и масла Малому понравилось. Кормить пришлось с пальца, — держать миску самостоятельно младенец явно не умел. Но ссасывал кашу с жадностью. Наевшись, уселся на лежаке, и принялся перебирать-считать пальцы на ногах. Щеки лоснились от масла, куцая рубашонка задралась, но взгляд был задумчивый. Лит доедал варево и разглядывал мальчишку. Может и ничего. По крайней мере, Малый тихий. А то куда в лесу с орущим детенышем денешься?
Бормоча ругательства, Лит копался в грудах вещей. Тряпья в фургоне было невыносимо много, — как здесь отберешь нужное в дорогу? И серебра полным-полно. Только к чему оно сейчас? Не унесешь. Вот во что они детеныша одевали? Разве поймешь? На ребенка Лит тоже не забывал поглядывать, — совсем ведь глупый, и к печке может полезть. Пока правда не лезет, размышляет.
Взгляд у Малого стал еще задумчивее, младенец замер, потом с некоторым недоумением пробормотал:
-Са-Са?
Лит потянул носом и отложил великолепный плащ:
-Ты что? Сигнал нужно давать.
Малый беспомощно хлопал глазами. Обделался он жидко и обильно, вконец испоганив богатое покрывало. Пришлось выкинуть мягкий ковер за дверь.
Приводя в порядок подопечного, Лит категорически заявил:
-Думай, что делаешь. Нянек нет. В следующий раз так в дерьме и оставлю.
Малый возражать не возражал, но отчаянно сучил ногами, — к холодной водичке он явно не привык. Имелось подозрение, что и к вареву, обильно сдобренному маслом, он тоже не привык. А может, ломтик солонины, что получил после варева, был лишним? Ну и нечего тогда было мясо жевать.
-Сам думать должен. Понял?
Малый безмолвно скривился, из глаз потекли слезы.
-Перестань! — грозно сказал Лит. — Вот, смотри что я нашел, в следующий раз как взрослый лорд хлебать будешь.
Серебряную ложечку, на которую Лит наткнулся во время розысков, младенец сжал в кулаке, но плакать не перестал. Понимает. Как лисенок малый — не башкой, а чувством природным. Лит вздохнул — маму тебе все равно не воскресим, потому делом нужно заниматься.
Пока Лит собирался, пока вокруг фургонов ходил, высчитывая, что можно унести, а что прятать, Малый заснул, так и сжимая в руке красивую ложечку. Под утро Лит не выдержал и сам подремал в непривычном тепле.
— — — — —
* * *
Понял Лит, что дураком был, уже днем. Пошел в лес, туда, где двоих разбойничков сбил. Решил глефу в дорогу взять. Оружия было полно, да только брать у мертвых было неприятно. Другое дело у тех, кого сам честно кончил. Как сказал бы Ёха — законный трофей.
Утро выдалось ясным, светило солнце. Свежий снег начал проседать. Разбойники лежали мирно, в ларвов превращаться и не думали. Снег уже стаял с лица здоровяка, торчал восковой заострившийся нос.
Лит подобрал глефу. Не ошибся, в самый раз оружие для похода. Добротная штука и в глаза не бросается. Снял вместе с кошелем и ножнами пояс со второго разбойника и пошел к лагерю.
Следы были свежими. Кто-то прошел вдоль опушки, и повернул вглубь леса. Судя по всему — этот человек на рассвете следил за лагерем. Лит аж зажмурился от собственной глупости. Ах дурень, ночью возился, ни о чем дурном не думал. Разве что общество мертвецов беспокоило. А ведь подкрались бы, посадили на нож как куренка. Или стрелой издали сняли бы.
Понятно, что никого кроме уцелевших разбойничков здесь быть не могло. До ближайшего хутора не меньше дня пути. Значит, не испугались, не побежали без оглядки. Если один здесь разнюхивал, значит, и остальные где-то недалеко затаились. Переночевали у костра, да решили прощупать, чем еще поживиться можно. Понятно — обидно им лошадей пустыми уводить.
Окончательно собирался Лит в большой спешке. Так и слышал, как подкрадываются, как шевелят лапы ельника на опушке. Метался Лит между фургонами, тела таскал, оружие, что похуже, внутрь забрасывал. Хорошо, что всё поценнее еще вечером закопал. Небось, не найдут.
Короб тоже приготовил с вечера. Малый был сонный, только глазами хлопал. Лит посадил обузу на мягкое, вытащил на свежий воздух.
-Сиди смирно.
Малый из-под крышки короба не ответил, только засопел чуть слышно.
Первым Лит подпалил грузовой фургон. Из-под парусины торчали негнущиеся руки и ноги, но занялось неплохо — два бочонка масла для светильников свое дело сделали. Лит заскочил в господский фургон, пинком перевернул печку, бросил факел на груду шелка и мехов. Жалко было — словами не передать. Подобной роскоши в жизни больше не увидишь.
Короб на спину, мешок с припасами, сумку, оружие... Лит пробежал через истоптанную поляну. Опираться на глефу было удобно, но вообще-то шагать столь нагруженному оказалось тяжеловато. Лит скатился к ручью, стараясь не слишком трясти короб, — Малый внутри шепотом ухал, — должно быть удивлялся непонятному развлечению.
Вода в ручье была студеной. Лит быстро шел по песчаному дну, изредка спотыкался об обманчивые камни. Сверху пригревало солнце, под его лучами и тяжестью груза углежог быстро вспотел. Зато от холода ног до колен уже не чувствовал. Вот всегда так в жизни, — нет равновесия.
Выбрался из воды Лит, когда уж совсем невмоготу стало. Прошел по большому камню, неуклюже прыгнул на полосу влажной хвои. Снег таял на глазах. Хорошо, сейчас следы совсем запутаем.
Лит петлял, забирался в гущу ельника, еще раз прошелся по ручью. Наконец, отдуваясь, сел на полянке, стянул мокрые дырявые сапоги:
-Эй, Малый, дышишь?
Лит открыл короб. Малый сидел, сжимая ложку. Шапка, красиво расшитая кусочками меха, с длинными забавными ушами-завязками, свалилась с головы. Короткие волосики стояли дыбом. При свете солнца они оказались не просто светлыми, а вроде чудной живой соломы. Наверное, когда сопляк вырастет, не слишком-то на маму-красавицу будет походить. Ну и ладно, зачем парню миловидность?
-Сидишь, значит? Молодец. Сейчас переоденемся и дальше двинем.
-Са-Са, — согласился младенец.
Лит переобулся в новые сапоги. С добротной шерстяной подмоткой сидели хорошо, крепкие, жиром смазанные. Хозяйственный разбойник в них щеголял. Ну, пусть их всех предки с радостью примут.
Лит попрыгал, подтянул новые штаны, — неплохо. Что ни говори, а оборванцем ходить неловко. Углежог повертел старую обувку. Выбрасывать рука не поднималась — последнее, что из дома осталось. Только всякое старье теперь не с руки таскать, и так тяжеловато, — припасы, да еще эта обуза, жалобно посапывающая. Лит вздохнул и прикопал сапоги под молодой сосенкой.
Малый стоял в коробе, — уцепился за края, и чуть раскачиваясь, с интересом вертел белобрысой башкой, разглядывал лес. С носика опять свисала прозрачная сопелька.
-Ну, пошли что ли? Лишнего у нас больше нет. Разве что тебя, сопливого, какой-нибудь лесной козе отдать.
Малый посмотрел с опаской и крепче ухватился за края короба.
Лит взял его за нос двумя мозолистыми пальцами:
-Давай, дуй.
Не получилось. Лит со вздохом вытер пальцы о хвою. Подсунули мыша белобрысого, даже сморкнуться не умеет.
-Поехали, милорд-из-короба.
* * *
Лит решил держать путь обратно к реке. Если прямо к дороге на Тинтадж сунуться — свободно могут перехватить. Разбойники из местных людишек, дорогу знают. Сейчас, наверное, сообразили, что зря драпанули. Прикинули, сколько серебра в обозе осталось. Значит, по следу постараются пойти. Настоящих лесовиков просто так не запутаешь. Небось, думают, что беглец под грузом денежек едва бредет. Да еще злы, что добро спалил. Своих мертвецов, конечно, оберут, да чем там разживешься? Значит, искать обязательно будут. Серебро, закопанное недалеко от могил, вряд ли найдут. Вот оружие, что второпях прятал, вполне могут и отыскать. Ну да ладно. Лит и так подозревал, что пожадничал. Без харчей идти глупо, но вот второй топор, нож и запасные плащи зря прихватил. Да и меч южанина, что теперь к коробу привешен, напрасно взял. Он, конечно, денег немалых стоит. Только и полусотни "корон", что пояс оттягивают, вполне достаточно. Но меч закапывать было жалко. Когда еще к кладу вернуться доведется? Работал южанин этим мечом удивительно. Кто ж он такой был? Действительно колдун, или боец редкостный?
Остановиться пришлось прежде, чем рассчитывал Лит. Солнце еще только садилось, а Малый принялся возиться и попискивать. Оказалось, и надул, и кучку наложил, да еще перемешал все.
-Мы не в замке, — сурово напомнил Лит. — Стирать некогда. И вообще, Вонючка здесь я, а не ты.
Малый ерзал по плащу, смотрел жалобно, — должно быть не привык, чтобы вытирали талым снегом. Но реветь не ревел, только махал ложкой. Лит намек вполне понимал, — у самого живот сводило. Только готовить варево было некогда, — до вечера нужно было уйти как можно дальше. Пришлось попоить Малого водицей из кожаной баклаги, да сунуть полоску сыра. К счастью, дите протестовать не думало, — мигом принялось сосать подсоленного сырного "червяка".
Остановились на ночлег в темноте. Лит нарубил лапника на шалаш, развел костер. Уставший Малый, спал в коробе, но стоило вынуть, завозился, пополз с плаща к огню.
