Чертополох 3

— И тебе не хворать, Энейра, — тысячник деловито и спокойно разжал мои пальцы и усмехнулся, — Рад, что память тебе не изменила. А то после болотного лотоса может быть всякое.

— Что ты имеешь в виду? — я была совершенно сбита с толку. И хотя память и ощущения вернулись ко мне в полной мере, ничего не понимала в происходящем. Почему я полулежу в кресле, укутанная покрывалами, точно гусеница в коконе, почему тысячник ведёт себя так, словно мы знакомы тысячу лет и я по-соседски забежала к нему занять мерку муки и пару яиц?

В нашу первую встречу я сделала всё, что только могла для того, чтобы сорвать планы амэнца, так что причудливые обстоятельства нашей второй встречи вряд ли могли сильно изменить ко мне отношение кривоплечего... Так что же происходит?

Остен же, так и не ответив на заданный вопрос, встал и, подойдя к ещё одному креслу, передвинул его так, что оно оказалось прямо напротив меня. Сел, подавшись вперёд и сцепив длинные пальцы рук в затейливый замок.

— Во избежание путаницы, первым вопросы буду задавать я, Энейра. И, для начала, меня интересует то, куда ты дела одного весьма беспокойного беркута?

Что ж, как раз этот вопрос тысячника был объясним. И я действительно могла на него ответить, не навредив при этом Ставгару.

— Он улетел. Туда, куда ни тебе, ни другим амэнцам уже не добраться.

В ответ на мои слова Остен поморщился так, как будто у него заболел зуб.

— То есть, наш славный парень сначала втянул во всё это тебя, а потом улепетнул в Крейг, оставив здесь одну на растерзание? Я был о нём лучшего мнения.

— И поэтому превратил его в птицу? Не иначе, как из глубокого уважения, — нет, я понимала, что играю с огнём, что дерзить тысячнику опасно, но терять мне было нечего, а под сердцем уже медленно разгоралась злость. Мало того, что кривоплечий Остен отобрал у Ставгара человеческий облик и обрёк на жалкое существование в теле безгласной твари. Теперь амэнец ещё и обвинял Бжестрова в трусости!

— Судя по всему, с моими плетениями ты уже разобралась, — искалеченное плечо Остена как-то странно дёрнулось, но сам он вроде бы оставался спокойным. — И наверняка поставила приемлемое условие. И это, конечно, прекрасно и достойно баллады, вот только я рассчитывал, что Бжестров воспользуется данными ему крыльями сам, без подсказки. А не втянет в это дело первого встречного.

— Первый встречный никогда бы не понял, кто перед ним. А привлечь внимание одарённого для безгласной птицы сложная задача. Ты говоришь, что хотел, чтобы Владетель воспользовался якобы подаренной тобою возможностью, так ровно это он и сделал. Чем же ты теперь недоволен? — я позволила себе горькую улыбку, но амэнец по непонятной причине стерпел не только мою усмешку, но и очередную высказанную дерзость. Во всяком случае, в направленном на меня внимательном взгляде тёмных глаз не было даже тени раздражения.

— Наш Владыка Арвиген, да не оставит его своим вниманием Семёрка, имеет снисхождение лишь к ловчим птицам. Только их он и холит, и лелеет. Люди же для него вроде ярмарочных кукол на нитках. Вначале он ими играет, а когда пресытится — ломает. Это повторяется уже много лет. Раз за разом. Ставгар Бжестров имел несчастье привлечь к себе внимание Владыки своей дерзостью на переговорах. Так что птичий облик — не самое страшное, что могло с ним случиться.

Но теперь Арвиген остался без желаемого развлечения, и место Бжестрова должны занять либо те, кто упустил княжескую игрушку, либо та, что её похитила. На твоё несчастье, Энейра, Арвиген питает определённую слабость к девушкам и молодым женщинам... Вернее, к жизни, что бурлит в их крови.

На последних словах кривоплечий, словно бы притомившись пояснять мне прописные истины, устало смежил веки, а я, глядя на его непроницаемое выражение лица, пообещала себе, что не стану бояться. В конце концов, я изначально понимала, как высоки ставки в игре, в которую я вмешалась, похитив и отпустив на волю зачарованного беркута. Единственное, чего не знала — это то, какой именно будет расплата. Зато знаю теперь.

Распрямив спину, я вновь заговорила, изо всех сил стараясь, чтоб голос звучал спокойно и твёрдо.

— Посланцы вашего Владыки не умеют ни пить, ни держать язык за зубами. Так что, решившись помочь Ставгару, я понимала, против чьей воли иду, и какую цену мне придётся за это заплатить. Вернуть Бжестрова у вас не получится — моё заклятье отправило его в северные пределы Крейга, и пока он не возвратит себе человеческий облик, он не покинет эти земли.

Отменить сделанное мною невозможно, и я готова повторить эти слова перед Владыкой Арвигеном, к которому ты собираешься меня отправить, оставив княжеских посланцев в дураках.

— Ты ошибаешься, урождённая Ирташ. Я не собираюсь отдавать тебя Арвигену. Ни сам, ни через Ревинара с Мелиром. — Остен вскинул голову, и я увидела, как его губы кривятся в невесёлой усмешке. — Хотя наша первая встреча стоила мне очень дорого, я всё равно не хочу, чтоб ты оказалась в паучьих лапках нашего славного Владыки. Ты не заслуживаешь такой судьбы. Это, во-первых. А во-вторых, я обязан тебе за жизнь сына, которую я ценю очень и очень высоко. Так что в моём доме ты отныне можешь найти и защиту, и убежище.

Я ещё раз внимательно взглянула на кривоплечего тысячника. Потом обвела взглядом комнату, в которой мы разговаривали. Нас с амэнцем окружало настоящее войско из пуховых подушек и хрустальных флаконов, столы и кресла были сплошь покрыты резьбой, но все эти богатства несли на себе не только след женской руки, но и печать запустения. И эта сумрачная тень придавала словам Остена об убежище совсем уж мрачный оттенок, хотя он, похоже, не шутил, предлагая защиту и кров.

Вот только воспользоваться его предложением было не менее рискованно, чем ещё раз пройти по тропам Седобородого. Рядом с тысячником я чувствовала себя зайцем перед волком. А серые хищники не помогают зайцам — они их едят! Да и что сделает Остен, если люди князя придут к нему в дом по моему следу? В конце концов, он присягал своему Влдадыке, и, следовательно, не сможет ослушаться прямого приказа...

Поразмыслив об этом и так, и эдак, я произнесла.

— Мне не хотелось бы навлечь гнев Арвигена на чей-либо дом, поэтому, если ты, Остен, действительно намерен оплатить долг жизни, просто отдай мне коня из своей конюшни. И я незамедлительно покину твою усадьбу. Так будет лучше для всех.

Но тысячник на такое предложение лишь тихо фыркнул.

— Смелое предложение, но безрассудное. Ты уже достаточно скиталась по дорогам, Энейра Ирташ, и все они привели к тому, что ты оказалась в моём саду, едва живая после отравления болотным лотосом. Думаю, не стоит начинать подобные игры заново, ведь очередной встречи с Ревинаром тебе не избежать. А он сейчас по всей округе едва ли не землю носом роет, и будет искать тебя под каждым кустом ровно до тех пор, пока не убедится, что след действительно остыл.

— Если всё обстоит так, как ты говоришь, то посланец Владыки рано или поздно появится на пороге этого дома, и что будет тогда, Олдер Остен? Чьей головой ты пожертвуешь? — устав вести бесконечный спор, я напрямую спросила амэнца о неизбежном, но в ответ получила лишь ещё одну многозначительную ухмылку.

— Когда Ревинар с Мелиром заявятся в мой дом, я, конечно, покажу им тебя, после чего они вновь отправятся на тракт — искать неуловимую крейговку. А ты спокойно останешься зимовать у тёплого очага.

Произнеся эту странную сентенцию, тысячник встал из кресла, и, приблизившись, аккуратно подхватил и поставил меня на ноги.

— Пойдём.

К моему стыду, ног я совершенно не чувствовала, так что первый же шаг наверняка закончился бы падением, если б не вовремя подставленное плечо амэнца. Невольно сблизившись, мы почти сразу же отстранились друг от друга. Но руки моей он так и не отпустил.

— Это последствия парализатора, Энейра. Скоро пройдёт.

Мы замерли на миг, в каком то странном и хрупком равновесии, а потом тысячник, придерживая меня так, словно бы я была стеклянной, направился к большому, в человеческой рост, зеркалу. Отражение в полированном металле сразу же показалось мне странным. Но всю его неправильность я поняла лишь тогда, когда Остен, подведя меня поближе, отступил назад и произнёс.

— В моём доме нет ни жрицы, ни крейговки.

В зеркале действительно отражалась незнакомка. Скроенное на амэнский лад платье коричневой шерсти придавало её смуглой коже и глазам оттенок лесного ореха, брови точно нарисовали на лице углём, а рассыпанные по плечам и груди волосы могли бы соревноваться в черноте с вороновым оперением. Ну, а запавшие щёки и острые, видимые в вырезе платья, ключицы и вовсе делали её схожей с выпавшим из гнезда галчонком. Но больше всего меня впечатлили не эти разительные перемены в собственной внешности, а охватывающий шею медный обруч с тремя рунами.

Предчувствуя недоброе, я ухватилась за полированный металл. И ощутила, как по пальцам бегут невидимые, но больно обжигающие искры. Мой собственный дар теперь был для меня закрыт. Так же, как и возможность побега.

После такого открытия слепая и дикая ярость, приставшая более зверю, чем человеку, в один миг залила алым весь окружающий мир. Повернувшись к Остену, я со всей силы отвесила ему звонкую оплеуху.

— Это и есть истинная цена твоей помощи, амэнец? Ошейник полувольного? Звук от удара немного отрезвил меня, а тысячник перехватил мою руку прежде, чем я успела её опустить.

— Как ты смеешь... — слова Остена напоминали рык. В его бездонных глазах словно бы вспыхнуло тёмное пламя, способное в один миг превратить в пепел и меня, и эту комнату, и весь Амэн разом. Но огонь этот, в ответ на нанесённое мною оскорбление, так и не излился. Вместо этого тысячник отпустил мою руку и, коснувшись разбитой губы, на которой показались первые капли крови, тихо и хрипло заметил.

— Справедливо. А теперь, ради всей Семёрки, успокойся и выслушай меня.

— Я уже выслушала достаточно лжи! Зачем плодить новую? — наверное, если бы я была рысью, от треклятого Остена уже остались бы лишь одни кровавые ошмётки. Но я была человеком в колдовском ошейнике, и потому с первым же всплеском дара ощутила лишь холод, который, растёкшись по жилам, вобрал в себя не только готовую излиться силу, но и обычное тепло, оставив после себя лишь слабость и пустоту. Что ж, в этот раз тысячнику всё же удалось накинуть на меня петлю, и избавиться от неё будет непросто!

Отступив в сторону, я прижалась спиной к увешанной драпировками стене, которая сулила мне хоть какую-то опору, а тысячник, продолжая неотрывно следить за каждым моим жестом, произнёс:

— Ну, подумай сама — за родственницу, решившую внезапно навестить меня прямо в разгар пошести, я тебя выдать не могу. Мои двоюродные сёстры и племянницы живут в Милесте, а сюда, на север, их не притянешь даже на аркане. И это хорошо известно тем, кто знает меня и мою семью.

Служанка же не вызовет столько вопросов. Людей в имении сейчас по пальцам рук можно пересчитать, так что немного подправить им память, чтоб тебя посчитали своей, я смогу относительно легко.

Это всего лишь маскировка, Энейра, игра. Я не собираюсь гнуть тебя в бараний рог чёрной работой или ущемлять твою гордость, заставляя прислуживать. Мне этого не надо. — Теперь тысячник держался со мною не по приятельски, а так, слово я действительно обернулась дикой лесной кошкой. Которую он намеревался усмирить с помощью уговоров и плошки с молоком. И это злило.

— Настолько не надо, что заблокировали дар? — в ожидании ответа я недобро прищурилась, а Остен вздохнул.

— Я уже видел, на что ты способна, когда чувствуешь себя загнанной в угол, и не хочу повторения наших лесных приключений. В Крейге твоя затея увенчалась успехом потому, что ты знала в округе каждую тропку, но здесь чужая для тебя земля. И перевес на ней — у Ревинара с Мелиром. Обыграть их ты сможешь только в том случае, если мы поступим так, как я уже предлагал. Ты останешься в моём имении в качестве ещё одной няньки для Дари, и, если к весне всё утихнет, с заново выправленной подорожной покинешь Амэн. Естественно — без ошейника. А пока он не просто блокирует твой дар, но и изменяет его рисунок так, чтобы те, кто видели твою волшбу, не могли тебя по ней опознать.

— Твой план — чистое безумие, тысячник. Да и веры твоим словам у меня нет. — Что ж, речи Остена трудно было отказать в определённой логике, но после сомкнувшегося на моей шее обруча полувольного оставаться с амэнцем под одним кровом, и, тем более, вести совместную игру против кого-то казалось невозможным. О чём я и сказала. Остен же, услышав ответ, нахмурился.

— Хочешь гарантий?.. Ладно.

На мгновение он словно бы о чём-то задумался, а потом тряхнул головой и снял с шеи амулет с изображением Мечника. Смочил пальцы в натёкшей на подбородок из разбитой губы крови и перенёс её на свой воинский талисман. После чего сжал его в руке и произнёс:

— Клянусь Мечником и текущим в крови даром, что сниму с Энейры Ирташ блокирующий ошейник, как только минует опасность. Клянусь способствовать её возвращению на родину. А если нарушу данное слово — пусть накажет меня Мечник и вся Семёрка разом!

А потом подступил ко мне, и, вложив талисман в руку, крепко сжал его своими пальцами.

— Вот. Теперь у тебя, Энейра, есть такой же поводок, что и у меня. Если ты решишь, что я не держу слово, будет достаточно опустить его в огонь. Можешь быть уверена — мало мне не покажется.

— Ты — сумасшедший. А твоя затея закончится тем, что мы оба окажемся в пыточной твоего Владыки. — Этот поступок кривоплечего был ещё более странен, чем все предведущие. К тому же, я не могла взять в толк, какова причина его действий. Обычной благодарностью за сына их было не объяснить, а в остальном мы были врагами, а не союзниками. Но теперь Остен не просто сам запряг нас в одну упряжку, но и крепко стянул невидимые ремни, не оставив себе и шанса на отступление.

— Тебе надо всего лишь подыграть мне, и тогда всё закончится хорошо. — Тысячник наконец-то отпустил мою руку и, посмотрев на до половины сгоревшие свечи на одном из столов, недовольно качнул головой. — У нас мало времени. Я не могу сказать, когда нас решит навестить Ревинар, поэтому уже к завтрашнему дню всё должно быть готово к его приезду.

— Не думаю, что его впечатлит крашеная крейговка. — Смекнув, что сбить тысячника с уже намеченного им пути пока не выйдет, я решила не тратить на словесную перепалку те немногие силы, что у меня ещё были. Тем более что амэнец так и не ответил на несколько важных вопросов. — И, кстати, ты так и не сказал, откуда знаешь, что я — Ирташ?

— Это долгая история, так что я расскажу её в другой раз. Обещаю. — Остен подошёл к одному из кресел, и, прихватив с него тёплый плащ, вновь подошёл ко мне. — Возьми. После парализатора тебя будет знобить ещё несколько дней.

— Спасибо, — плащ был сделан из мягкой серой шерсти, и потому живо напомнил мне другой — с вышивкой жрицы. Тот, что я носила ещё совсем недавно. — Но разве служанкам надлежит носить такие вещи?