Зло побеждает зло (Анизотропное шоссе Ii)

Представить точный план я при всем старании не могу. Вне сомнений лишь одно — для повторного охолопливания крестьян, великого террора и сползания в ужас Великой Отечественной требуется медленное, едва заметное, но непрерывное и однонаправленное изменение границ допустимого в головах десятков миллионов людей. В 21-ом веке данный процесс получит название "сдвиг окна Овертона". Печатное слово в нем важнее пулемета, газета не уступит полку, а книга — армии.

Для удержания окна в границах "нормального уровня средневекового зверства" нет особой разницы, примется Троцкий громить своего товарища Сталина слева, во имя победы мировой революции, или справа, по примеру острожного ревизионизма Хрущева.** Не до жиру, быть бы живу, в смысле, о хорошем мечтать можно и нужно, однако оставаться на месте — уже достаточный повод для оптимизма.

Так что пусть бывший наркомвоенмор пишет сотни писем и статей, изобличает ренегатов, вдохновляет соратников на борьбу, раскачивает послушные массы. Висит старательной гирей на любых движениях Кремля. Призывает к вселенским бойкотам. Цепляется за малейшие ошибки и промахи. Распространяет прокламации. Вербует в ряды оппозиции чекистов, машинисток и колхозных председателей. Организует загонную охоту на партийных активистов. Изворачивается жабой, гадюкой, аллигатором, что-то придумывает. Умеет же!

Когда у окопавшегося в кремле горца появится крепкий враг — он мигом повернется лицом к народу: "Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!". Какие такие репрессии? Зачем коллективизация? Забудьте, я же пошутили и больше не буду! И вот, по мановению хозяйской руки, уже никто никому не стреляет в затылок. Останавливаются бессмысленные стройки заполярных железных дорог, попы возвращаются в разграбленные приходы, на плечи недобитых офицеров садятся золотые погоны, кирпичные клетки шарашек украшают вывески престижных НИИ.

Справится ли товарищ Троцкий? Хороший вопрос... Для широких советских масс он уже бывший, но пока еще великий вождь великой революции. У него сотни тысяч убежденных сторонников, еще больше сочувствующих, в том числе на высоких постах. Многие из них имеют богатый опыт работы в подполье, прекрасно знают, с какой стороны держаться за револьвер и винтовку, не стесняются ставить на кон жизнь — свою и врагов. В истории моего мира их сгубила идиотская позиция загнанного в политическую ловушку лидера: он до самого последнего момента призывал клевретов "честно и прямо работать на дело социалистической революции и первое в мире пролетарское государство", — пусть даже выражая открытое несогласие с отдельными решениями Политбюро и ЦК. Многие тысячи оппозиционеров оставили работу, службу, потеряли льготы, пошли в ссылки, а то и в тюрьмы.* Но никто и подумать не мог о жесткой идеологической борьбе против парти, и уж тем более, вооруженном противостоянии ЧК.

Короче говоря, нет и еще долго не будет для Советской России опаснее человека, чем ее же бывший наркомвоенмор. Поэтому мне придется помочь врагу моего врага.

Хотелось бы вдобавок направить его на нужный путь, только боюсь, не отросла направлялка. Но все же хочу надеяться, Льву Давидовичу достанет здравого смысла; он выберет правый проект, так хорошо показавший себя в руках Дэн Сяопина. Как там говорили, "одна страна две системы"?

* * *

Вот пусть и подумает, чем госмонополизм НЭПа хуже непонятного социализма?

Для обоснования позиции мне даже не требуется ничего изобретать. В учебнике истории приведен готовый солюшен по квесту "Большой скачок в Китае", который местные коммунисты устроили в аккурат к десятой годовщине своей победы в своей гражданской войне. Три года, то есть с 1958 по 1961, китайский народ под мудрым руководством Мао Цзедуна догонял и перегонял, загонял сам себя в коммуны, удваивал, утраивал, а выпуск стали — так вообще удесятерял. То есть провели каноническую индустриализацию с опорой на агрессивную коллективизацию.

План в отчетах съездов в блеском перевыполнен, ордена и почетные маузеры выданы, враги уничтожены. Но за ширмой газетных листов — от голода погибло до пятидесяти миллионов китайцев,

* * *

валовый продукт упал на треть, а за зерном пошли на поклон к "бумажным тиграм" из Канады и Австралии. То есть итог вышел вполне большевистский, пусть с поправкой на масштаб.

Далее, на выходе из кризиса, пути деятелей из КПК и ВКП(б) разошлись кардинально: товарищи из поднебесной оказались заметно смелее советских коллег. Не только признали допущенные перегибы, но и вынудили к покаянию своего кормчего. Вдобавок, как великие прагматики, — запустили деколлективизацию в деревне и реприватизацию в городах. Тем и спасались лет пять, пока недобитый Мао не свалил страну в новую кровавую смуту — "Культурную революцию"... выходить из которой, опять таки, пришлось уже опробованным путем — через иностранную помощь и частную собственность. При всем богатстве выбора альтернативы не нашлось.

Так почему Троцкому заранее не перепрыгнуть чуть правее? Все равно на уставшее от потрясений мировое сообщество накатывает волна реакции — разумные политики взяли этот тренд в ум без всякого послезнания. Сама логика момента кричит вождям СССР: сдайте чуть назад, укрепитесь, переждите. Откажитесь — пусть на время — от жупела перманентной революционной войны с капиталом, перестаньте трезвонить на каждом углу о советском термидорианском перерождении, наоборот, допустите "мирное сосуществование".

* * *

* Какая, в сущности, проблема подвести под надстройку базис в виде хитрой теории циклических процессов? Так ли первороден грех возвращения к парламентскому пути еврокоммунистов будущего? И вообще, чем плоха борьба за достойные пенсии, лояльное к рабочим трудовое законодательство, прогрессивные налоги для капиталистов и другие понятные людям ништяки?

Пусть отмороженные экстремисты реагируют энергичным набросом на вентилятор. Зато глядишь, навстречу потянутся вхожие в парламенты господа из числа респектабельных социал-демократов. Помогут с визами в европейские страны, откроют легальный офис в Лондоне или Париже, учредят толстую ежедневную газету, а то и радиостанцию прикупят. На крайний случай, если все же не примут в свою компанию, — уж точно не станут чинить препятствий в создании четвертого интернационала правее сталинского.

* * *

** Должен же кто-то обещать легковерной пастве скорую и окончательную победу коммунизма во всем мире... лет эдак через сто-двести.

\*Похожие на современные маски и трубки были изобретены только в 1938 году.\

\**Скорее Г.М. Маленкова, но ГГ не разбирается в таких тонкостях советской политики.\

\

ГГ совершенно неправильно трактует данный лозунг. На самом деле он в первую очередь нацелен на формальное объединение с Гонконгом, Макао и Тайванем.\

\

Согласно данным американского издания The Epoch Times — вероятно, несколько преувеличенным.\

\

*Данный принцип к 1929 году отнюдь не нов. Впервые его выдвинул Г В. Чичерин по поручению Ленина на Генуэзской конференции 1922 года.\

\

**В реальной истории "правый интернационал" существовал с конца 1929 года — под брендом "Международная коммунистическая оппозиция". В него входили 15 организаций, многие из которых (например шведская и испанская) были значительно популярнее официальных "просталинских" компартий.\

Но о столь далеких и смутных перспективах пусть болит голова у вождя. Только не сорвался бы он во все тяжкие... Хотя куда ему деваться? Мне не составило особого труда добавить несколько уточняющих фактов в вордовский текст Терещенковской России ХХ века, так что Сталин при любом маневре останется кровным врагом Троцкого. Хоть на правом, хоть на левом пути, но альпеншток, убийство детей и тотальное уничтожение соратников простить невозможно никогда и никому.

...Вот и знакомая, прежде неприступная дверь позади. Не заметил, как добрался.

Из сумрака холла выступил хозяин:

— Проходите, товарищ Обухов, не стесняйтесь.

Надо же, каков почет. Ни тебе секретаря, ни ожидания перед кабинетом.

— Доброе утро, Лев Давидович, — сделал я шаг вперед.

Нерешительно протянул руку для пожатия, но хозяин дома уже развернулся ко мне спиной, только зачесанные набок волосы метнулись по высокому лбу, да блеснули стекляшки пенсне:**

— Пойдемте! Нам определенно есть о чем побеседовать!

В строгом черном костюме вождь выглядел весьма импозантно — непривычно высокий, лишь чуть ниже меня, голова величественно вскинута над широкими массивными плечами. Шаги широкие и быстрые, по лестнице, куда-то на второй этаж. Мне волей неволей пришлось спешить следом по натертому до блеска паркетном полу, часто перечерканному решеткой теней от оконных переплетов; лишнее напоминание — обросших до потери индивидуальности охранников оказывается все же двое, и оба топают сзади.

— Неплохой евроремонт, — пробурчал я тихо, рассматривая мастерски подновленные перила. — А вот обстановочка... — завершил фразу уже про себя: "нет никакой обстановки, пусто, хоть шаром покати".

Кабинет, до которого мы скоро добрались, я поначалу перепутал с кладовой. Все те же неуютные голые стены, дощатый письменный стол, в углу громоздится шаткая пирамида фанерных ящиков, из которых во все стороны торчат папки и конверты. Ближе к окну несколько разнокалиберных стульев.

Спинку одно из них товарищ Троцкий прямо на ходу небрежно толкнул ко мне:

— Присаживай... тесь.

Сам опустился напротив, закинул ногу на ногу. Тяжело оперся на колено обоими руками и резко наклонился вперед, ко мне:

— Чепуха. Невероятный вздор! Но чертовски тщательно и логично. Откуда?!

Глаза! Синие, глубокие, безнадежно уверенные в своей силе. Тот самый демонический взгляд сквозь линзы, о котором писали друзья и враги. Ни капли доброты, ни молекулы злобы — отточенный скальпель хирурга, занесенный над моими будущими словами. Однако отступать поздно, да и сказать честно — особо некуда.

— Пожалуй, начну с самого начала, — я выразительно покосился в сторону замерших у дверей охранников.

— Они не знают русского, — Троцкий отмел сомнения выразительным жестом руки.

— Надеюсь, — скептически скривился я, но спорить не стал. — Родился в четвертом году, в Екатеринбурге. Обычное детство, пока зимой семнадцатого не пропали родители. Просто как-то вечером ушли проводить знакомого и не вернулись. Никогда... Хорошо хоть тетка приютила, с ней кое-как пережил лихое время, гимназию окончил. В двадцать втором поступил в Уральский политехнический, и все бы хорошо, да после третьего курса началась чистка. А у меня происхождение — из дворян. Даром что уж пять лет как один живу, а отец был простой инженер на железке, все равно комсомольцы из института выгнали. Поехал в Ленинград, думал поступлю куда-нибудь. Да не вышло, по ротозейству угодил в облаву. Дальше хуже, оказался полным тезкой какого-то известного скаута, хоть и младше его лет на пять. Думал в чека разберутся, отпустят, а они взяли и сослали меня на Соловки. Всего один раз допросили, и сразу на три года, за что?!

— Guerre et pitiИ ne s'accordent pas, — неожиданно вставил Лев Давидович. — Бывают у нас перегибы, к сожалению.

Пойманный на лишней строчке счета официант и тот сочувствует клиенту искреннее!

— Jeux de chat, larmes de souris,

* * *

— с неподдельной злой досадой фыркнул я в ответ. — Хорошо хоть мне повезло, можно сказать, прямо как Дантесу. Один из заключенных Шпалерки перед смертью рассказал о сокровище в банковской ячейке немецкого банка, такой, что доступна сказавшему нужный пароль. Вот я и рискнул, рванул из Кеми прямо к финнам через тайгу и болота. Полгода работал грузчиком в Гельсингфорсе за билеты и визу. Потом чуть не год в Гамбурге, надо было заплатить арендную плату банкирам. Но все же до обещанного золота я добрался. Не обманул старик.

— Браво! Вы превзошли в подвигах не только Le Comte de Monte-Cristo, но и самого Квотермейна!

* * *

— не на шутку воодушевился сюжетом Троцкий. — Поразительное дело! Нет, нет, мне непременно нужно знать вашу историю во всех подробностях! Такой материал для Бюллетеня! Но все же извольте продолжить, я по-прежнему не понимаю, как ваши необыкновенные приключения связаны с присланными вами фотографиями книги.

— Да просто все. Кроме золотых украшений в ячейке нашлось вот это, — я вытащил из кармана и передал собеседнику смартфон, предусмотрительно залоченный на гостевой доступ.

Вождь принял незнакомый предмет с опаской, но без особого страха — очевидно, время мощных компактных бомб еще не пришло. Качнул в руке, удивляясь неожиданному весу, всмотрелся в свое отражение на черном зеркале экрана, царапнул тщательно обработанным ногтем логотип LG.

— Нажмите на кнопку сзади, — попросил я, — да-да, вот эту!

— Бл...ть! — при виде появившейся изображения маленькой книжной странички с Троцкого слетел всякий интеллигентский лоск.

— Всего лишь учебник истории России ХХ века, — небрежно бросил я.

— Что! Это! За! Ху...ня?! — на каждом слове вождь судорожно встряхивал руку с зажатым в ней смартфоном.

— Черт его знает, — легко соврал я. — Изучал устройство полгода, но все еще не сумел открыть все возможности. Там внутри есть маленькая библиотека, кинематограф, патефон, телефон, фотоаппарат и еще куча непонятных штуковин. А еще, судя по датам на экране и внутри корпуса, оно изготовлено не ранее 2014 года.

— Неужели... машина времени?!

— Более чем вероятно, — согласился я с пытающимся сохранить самоконтроль вождем. — Этот ящик Пандоры не перестает меня удивлять каждый божий день.

— Так значит все правда...

Неистовый взгляд Троцкого потух, из него как будто вытащили стальной стержень. Плечи бессильно завалились вниз, вперед выкатился изрядный животик. Под глазами проявились прежде незаметные синяки, белок глаз, оказывается, давно залит кровью. Наверняка читал всю ночь напролет... несчастный старик у обломков разбитого мира.

В комнате повисла тягучая тишина, только где-то за моей спиной недоуменно топтались волосатые амбалы. Бывший наркомвоенмор приходил в себя необычайно долго, мне показалось, миновала вечность, прежде чем он вновь смог сфокусировать свой синий взгляд на моем лице:

— Мои все убиты. Да и меня... альпенштоком! Он не посредственность, он настоящее усатое чудовище! Предатель! Каин! Сколько сотен тысяч раз я должен был его уничтожить! Он погубил мировую революцию! Наша жизнь оболгана термидорианской сволочью! Нет! Я не могу поверить в такую немыслимую ложь! Одна Наталочка вырвалась из рук изувера, только она...

— Над Кремлем развивается флаг временного правительства, — плеснул я керосинчику в костер чувств. — Есть цветные фотографии, куча. Да и с новой великой войной как-то не очень получилось...

Перестарался.

Не дослушав, Троцкий резко вскочил со стула, и крупными шагами бросился к двери:

— Ната! Наташа! Где ты?! — уже из коридора, куда он выбежал мимо замерших в ступоре недотеп-охранников, до меня донеслось: — Все, все правда!!!

"Мою прелесть", что характерно, уволок с собой. Поистине коммунистическая бесцеремонность, но скорее забавная, чем страшная — без пароля там только учебник и доступен. Только бы он не разбил от избытка чувств сам аппарат.