Монастырь

Я подошла поближе, навалилась на облупившийся столб, проверяя на прочность. В отличие от столбов, доски недавно покрасили заново, и они ярко блестели. Извилистая цепочка уходила вверх, и, наверное, с высоты была похожа на дракона, который сползает к воде. Первая доска — красная — болталась где-то на уровне моей груди, другие — не ниже. Я поискала глазами вокруг подходящий камень, чтоб попытаться залезть. Тем временем Женя подошел к доске, ухватился за нее и за цепь, подтянулся и перебросил ногу, усевшись верхом. Катя смотрела на него восхищенно. В следующий момент он стоял.

— Не скользко? — спросила я.

— Неважно.

Определенно, он получал удовольствие от своего положения. Женя начал раскачиваться, я отошла. Он качался все сильней и сильней. От движения захватывало дух, потому что он рисковал. Доска была не слишком широкой, не слишком толстой. Цепи скрипели. Казалось, Женя раскачивается для того, чтобы прыгнуть. Распластаться в воздухе как парашютист, а в другую секунду тяжело шлепнуться животом на камни, покрытые тонким слоем бурлящей воды. Я завидовала ему, и хотела чего-нибудь экстремального. Только чтобы самой остаться живой и здоровой. Но Женя держался крепко.

Я не заметила, как Катя забралась на следующие — ярко-желтые — качели. Судя по лицу, внутри явно сражались опасение и азарт. Женя, раскачиваясь, почти доставал до нее. Каждый раз она чуть-чуть отклонялась. Потом полностью сосредоточилась на передних красных качелях, на их движении. Ей удалось поймать ритм. Она подстроилась и принялась качаться в такт Жене. Пока движение было слабым, она могла остановиться без особого для себя риска. Но Катя не стала. Вскоре ее мотало почти так же, как парня на красных качелях. Они могли сшибиться в любой момент. Ситуацию осложняло еще и то, что Женя был заметно тяжелее и сильнее Кати. Я видела, что удерживать размах, темп и ритм ей удается с трудом. Он знал, что она летает за ним, но стоял к ней спиной, оглянувшись только однажды. Он не мог ей помочь. Единственное, что мог сделать Женя, это продолжать двигаться в том же ритме. Остановиться сразу ему бы не удалось, а замедлить темп без особой опасности они могли только вместе. Теперь выглядело удивительным, как Катя вообще сумела войти в движение. Она уцепилась взглядом за его спину так же сильно, как он держался за цепи. Оба молчали. Мне показалось, что они не хотят договариваться вслух. Они будто проверяли друг друга на прочность. Катя бросила короткий взгляд на меня. По спине пробежали мурашки. Катя думала, что я встану за ней, и тоже примусь раскачиваться с ними в такт. Я представила цепочку из двенадцати человек, которая взлетает и опускается, взлетает и опускается, и каждый может при этом убить другого или себя. Нет. Я не могла. Я не знала, как тут можно остановиться, если не попросить об этом.

Лицо Жени раскраснелось, губы сжались. Я могла бы сейчас уйти, а потом узнать, что кто-то разбился. Это стало бы частью моей биографии. Ведь я вряд ли успею позвать монахов, чтобы они скомандовали прекратить. Одновременно я сама не давала себе закричать.

— Все, замедляемся! — не выдержала Катя.

Женя оглянулся и подчинился. Они все же ударились досками, но скорость уже была не смертельной. Катя соскочила первой, подошла ко мне.

— Ты в порядке?

Я изобразила улыбку.

Запись сорок третья

Мы шли долго и медленно, похожие на сонный караван, по неярким горам под затянутым бледно-серой пеленой небом. Травы стало меньше, деревья исчезли, остались только обветренные кусты. Мы вышли на гребень и тихо ахнули: оказывается, как высоко. Тут бы и остановиться, но шедшие впереди не позволили, повернули немного вниз, туда, где горы загораживали вид. С каждой минутой каменные неровные стены по сторонам росли и сужались. Здесь хорошо было бы ехать на лошадях. Мелкие камни неудобно давили сквозь кожаные подошвы монастырских ботинок. Какое-то время мы шагали в сырости и тени. Потом впереди замаячил просвет. Я не могла разглядеть, что за ним, видя перед собой только затылки и рюкзаки. Но люди расходились, останавливались, говорили друг другу что-то. Вскоре и я очутилась на пыльной площадке перед широким, метров в двадцать разломом. Над ним был перекинут узкий висячий мост. Он выглядел неуверенно, как карандашный набросок среди полноценных, написанных маслом картин.

Высокий худой профессор, не обращая внимания на нашу растерянность, шагнул на тонкие доски и пошел на ту сторону. Мост раскачивался в такт движению. Это профессора не смущало. Его сухие руки скользили по веревочным перилам, казалось, только потому, что ему нравилось ощущение от прикосновения.

Дождавшись, пока профессор сойдет с моста, Вера двинулась следом. Несколько раз она притормаживала и, придерживаясь за веревки, совершала что-то вроде короткого прыжка. Это значило, что ряд досок не был сплошным — кое-где существовали дыры. Профессор, однако, шел ровно — то ли из-за высокого роста, то ли из-за того, что умел ходить по воздуху. Отсюда было трудно разглядеть, есть ли реальная опасность или Вера нас просто пугает. Она присоединилась к профессору, и оба источали удовлетворение, точно они здесь одни, точно за ними не тянется обеспокоенный, в полтора десятка человек хвост.

— Мне страшно! — заявила Эльза.

— Ничего особенного, — пренебрежительно вымолвил Лаури. Кто-то — кажется, Роман — усмехнулся. Старший Монах выступил перед нами и сказал, что переходить следует по одному, мост ненадежный. Но произнес он это с равнодушием и тут же развернулся и пошел над пропастью к профессору и Вере. Его руки свободно висели, но прямотой движения он напомнил канатоходца.

Мы обернулись к младшему монаху. Он разглядывал пейзаж, делая вид, что ему нравится тут стоять — и что он будет стоять ровно столько, сколько захочется.

Лаури пожал плечами и ступил на опустевший мост. Тот зашатался. Лаури схватился за веревки, нервно хохотнул и начал двигаться вперед. Мост лениво норовил вывернуться из-под ног. Лаури пытался его укротить, останавливался, смотрел вниз и что-то бормотал. Мост успокаивался, но стоило человеку на нем снова сделать несколько шагов, тот снова принимался капризничать. Я подумала, что следует согласовывать свое движение с качкой. Лаури этого не понимал. Я видела, как он напряжен, как мешает ему рюкзак. Напряжены были и люди, стоящие рядом со мной, да и я сама. Больше всего я боялась дыр под ногами. Лаури все же оказался на той стороне, на последнем шаге споткнувшись и чуть не упав. Ощутив себя на твердой земле, он повернулся к нам, широко улыбнулся и помахал. Профессор, Вера и старший Монах на него не взглянули, и вообще было трудно сказать, куда было направлено их внимание. Вроде бы в нашу сторону, но глазами мы встретиться не могли. Кто знает, может они рассматривали наш страх?

В течение, наверное, минуты, никто из нас не двинулся с места. Затем Джей издала звук, означающий "как вы все мне надоели", и пошла. Качку она игнорировала. Мост под ее тяжестью мотало так, что она чуть не подпрыгивала. Но она ни разу не сбавила темп. Лаури ожидал ее у того края и подал руку.

Следующему — Илье — удалось пройти, точно он был невесомой тенью. Это многих приободрило. Мы перестали тянуть время и потянулись на ту сторону по-деловому: надо — так надо. Кажется, нам удалось понять мост и подстроиться. Мы следили за теми, кто проходил впереди, делая свои выводы, а потом, стоя на другой стороне, с облегчением наблюдали за остальными. Денис двинулся за Ильей, затем Таня, Женя и я — немного поспешно, опережая норовившего вступить на мост Костю. Я по-прежнему боялась, но меня больше подавляла необходимостьэтого перехода, и я хотела поскорей от нее избавиться. Я смотрела вперед и не смотрела под ноги. Когда поскользнулась, дернула себя вверх и сделала вид, будто все в порядке. В конце меня немного трясло, и, чтоб не показывать свое состояние, я встала подальше от остальных. Взгляд наткнулся на бледное лицо Эльзы. Она явно не хотела двигаться с места. Но на той стороне оставалось еще много людей. Костя, изображая галантность, пропустил Вику и Катю. Маргарита пропустила его. От нее тоже тянуло страхом. Сначала она пошла ровно, но потом вдруг резко остановилась и со всей силы вцепилась в веревки. Мост под нею дрожал, а она изображала камень.

— Давай, не бойся! — крикнула Таня.

Маргарита послушалась. Я случайно увидела, какое злое сейчас у рядом стоящей Вики лицо. Точно у темной колдуньи. Она умудрилась накраситься даже в походных условиях, и, как всегда, мрачно. Тем временем мост сильно качнуло, Маргарита не удержалась... и провалилась.

Она коротко вскрикнула. Эльза на той стороне истерически завизжала. Роман резко на нее рявкнул: заткнись. Маргарита дальше не падала: ее ноги болтались в дыре, но руками она крепко обхватила доски. Рюкзак перевалился за край и помогал удерживать равновесие.

Мы замерли, как и она. Я покосилась на Монаха. Он стоял, как зверь, готовый прыгнуть, но сдерживался. Похоже, ему было важно, что сделаем мы.

— Осторожно! Я иду!

Роман сбросил свой рюкзак на землю, и почему-то боком двинулся к Маргарите. Как будто по узкому выступу небоскреба. Я запоздало вспомнила, что, когда шла сама, ни одной дыры под ногами не ощутила. Может, доски сломались только сейчас? Я порадовалась, что уже стою здесь. Тем временем Роман, широко расставив согнутые в коленях ноги и одной рукой цепляясь за веревку, помог Маргарите выбраться. Поднявшись, она выругалась, обращаясь вниз. И только потом сказала Роману спасибо.

— Ураа! — с иронией негромко начал Костя, но его не поддержали. Все внимание собрали двое на мосту, по которому следовало двигаться в одиночку.

— Иди ты сначала, — приказал Роман. — Потом я вернусь за рюкзаком.

Маргарита, естественно, подчинилась. На нашей стороне ее встретила Таня. Роман тем временем разглядывал дыру.

— Ерунда! — крикнул он в нашу сторону, и небрежной походкой, едва держась за веревки, отправился за рюкзаком.

— Я никуда не пойду! — крикнула Эльза.

— Почему? — уставился на нее Роман.

— Потому что я упаду.

— Ты никогда этого не узнаешь наверняка, если не попробуешь.

На нашей стороне все молчали, точно зрители, завороженные спектаклем. Пока Роман спорил с Эльзой, в нашу сторону двинулась восточная девушка. Ее лицо выражало решимость. Все прошло довольно спокойно: у дыры она приостановилась, покрепче ухватилась за веревки, сделала длинный шаг... и через несколько секунд уже была среди нас.

— Вот видишь, — кивнул Роман на противоположный край.

— Все равно! — казалось, еще немного, и Эльза разрыдается.

Роман вскинул рюкзак, отвернулся и подтянул лямки.

— Эльза! Не бойся! Это легко! — крикнула Таня.

— Мы же все здесь... живые, — пробормотала Маргарита.

Эльза замотала головой. К нам шел Руслан, но мы на него не смотрели. Младший монах, в свою очередь, преодолел мост совсем незаметно: вроде бы только что стоял там, поглощенный пейзажем, а в другой миг — оказался здесь, такой же безмятежный.

— Эльза... — сказал Роман, но увидев, как она смотрит, махнул рукой.

— Я иду! — крикнул нам.

Мост как будто устал шататься. Или мы привыкли к его движению, и больше не воспринимали с тревогой. Но только не Эльза. Оставшись одна на той стороне, она с ужасом смотрела на ряд досок и несколько толстых веревок, которые чуть покачивались над двадцатиметровым разломом.

— Давай!

— Мы тебя ждем!

— Ты последняя!

Но она, позволив рюкзаку сползти, и держа теперь его за лямки, отступила. Профессор покачал головой.

— Пора идти.

Эльза не могла его слышать, но Женя закричал:

— Мы уходим!

Я чувствовала, как она злится, и как ее не отпускает страх. Мы отвернулись от нее и потянулись за профессором, монахами и Верой. Я думала, мы скроемся за поворотом, и там ее подождем. Но этого не случилось. Эльза меня раздражала. Я не знала, какие причины имели другие, чтобы не возражать, чтоб не остаться с ней. Движение вперед затянуло. "Дура, дура", — проговаривала я про себя. Я ощущала общую злость, витавшую над нами. Однако, размеренность шагов успокаивала. Профессор гораздо лучше меня понимал, что он делает. Ведь Эльзы не существовало. Существовала какая-то другая девушка, чье имя я вряд ли узнаю.

Позже, когда мы остановились на обед, никто даже не заикнулся о том, чтобы вернуться за ней.

Запись сорок четвертая

На ужин сварили рис. Бухнули в большой котелок три банки тушенки и приправили найденными кем-то травами. Профессор, монахи и Вера ели отдельно. Они всегда располагались поодаль, но так, чтобы видеть нас.

Мы как-то безропотно взялись заботиться о себе. Ставить палатки, собирать дрова для костра, готовить еду. К счастью, нашлись люди, которые это умели делать. Монастырский контракт вовсе не обещал санаторных условий на протяжении всего года эксперимента. С тоской я представила, что зимовать нам придется в холодном деревенском доме с туалетом на улице и баней два раза в неделю. Да и то — если сумеем ее растопить. При этом исследователи вполне могли поселиться в благоустроенном, с батареями и компьютерами, общежитии. Как подсчитали сведущие люди, еды в рюкзаках могло хватить максимум на неделю. Что будет дальше? Возвращение в Монастырь? Я в это не верила, потому как профессор и старший Монах вели себя так, точно нам предстояло очень долгое путешествие. С другой стороны, мы могли выбрести на какой-нибудь... форт или склад. На поселок рассчитывать не приходилось: хотя здешние тропы кем-то и были протоптаны, на нашем пути не попались ни люди, ни нормальная — рассчитанная на машины — дорога. Пустынная, заповедная местность. Не была ли она запретной из-за каких-то экспериментов уже не психологического, а экологического характера? Или антиэкологического, что гораздо страшнее.

Впрочем, птицы тут выглядели нормальными. И непугаными — садились на расстоянии вытянутой руки и таращились блестящими и черными глазами. А Женя как-то сказал, что видел енота.

Сумерки мы встретили у костра. Пили чай. Кто-то посетовал на отсутствие шоколада, но остальные не поддержали. Много не говорили. Похоже, никто в свою новую жизнь не допускал поверхностной болтовни, а сходу рассказывать о серьезном мы не могли. Но пламя, как ему и полагалось, сближало. Илья потрогал очки и с неуверенной улыбкой признался:

— Я сейчас вспоминаю.

Несколько голов сразу повернулись к нему с заинтересованным видом. Молчание все-таки тяготило.

— Когда я был маленьким... То есть, не совсем маленьким, а подростком. В наш город пришел человек. Он считался бомжом и сумасшедшим. Никто не знал, где он спит и откуда берет еду — ведь он не попрошайничал. Но он не выглядел человеком, у которого водятся деньги. Грязный, со спутанными волосами, в темном плаще. Волосы у него были как грива. Черная, с сединой. Он казался мне стариком. Старше моих родителей. Хотя я сейчас понимаю, что ему было меньше пятидесяти. Широкоплечий и быстро двигался... если надо.

Конечно, люди обходили его стороной. Детям запрещали к нему приближаться, мало ли. Но он выглядел слишком странным, чтоб про него не ходили слухи. Парни из училища под видом страшной тайны сказали, что он волшебник. Наверное, они врали. Но с другой стороны хотелось, чтоб было так. Мы с друзьями следили за ним. В городе он появлялся нечасто. Выяснилось, что в основном он бывает в лесу на окраине. Люди там все время гуляли, тем более лес стоял над рекой. Очень красиво, особенно на закате, когда в воде отражается разноцветное небо.