Встав, я наклонилась к Мелёшину:
— Хочешь утопить — топи. Знаешь же, что не смогу сопротивляться. Но делай быстро, сил нет смотреть на твою довольную рожу.
— Сядь! — приказал он.
Черта с два!
Тогда Мелешин встал сам. Выше меня почти на голову, — заметила я машинально. Зеленые ободки в глазах обжигали, неестественно фосфоресцируя, а лицо скривила ухмылка.
Я отступила, спасовав, и уперлась в стол.
— Заруби на носу — я не стукач и никогда им не был. Но долг взял и в довесок к нему согласие, сама знаешь, на что.
Ага, одним ударом обе шашки в дамках: и мой должок при нем, и цирковую зверушку заполучил.
— Я не соглашалась! — пискнула над нависшим Мелёшиным.
— Почему промолчала и на колени встала? — усмехнулся он.
Опустив глаза, я закусила губу. И сказать-то нечего.
Зазвонил телефон. Мелёшин сбросил вызов и, как ни в чем не бывало, снова уселся.
— Ешь, — кивнул на поднос. — Обед остывает.
Пусть хоть заледенеет — не собираюсь давиться под инквизиторским взглядом дрессировщика.
Я повертела ложку в руке. Итак, Мэл признал, что не будет распространяться о моей бестолковости. Значит, один камень долой с натруженных плеч.
— Когда я верну долг?
— Узнаешь. Это ты обвалила люстру в холле?
— С чего ты взял? — спросила я быстро. Чересчур быстро.
— Надо же, — усмехнулся Мэл, сцепив пальцы в замок и размяв их с хрустом. — Поразительно.
— Не вижу ничего поразительного. В конце концов, дашь мне поесть или нет? Сам налопался до отвала, ишь лицо лоснится.
Мелёшин поднялся, закинул на плечо сумку.
— Жуй, не торопись. Вдруг подавишься и не уберешь тарелки? Кстати, это твоё, — кивнул на оставленные подносы и утопал.
Я ела ледяной суп и раздумывала над тем, что, пожалуй, стоит заняться сеансами медитации. Если каждый разговор с Мелёшиным и его компанией будет подводить меня к грани нервного срыва, то поседею раньше времени и не доживу до светлого мига, чтобы показать отцу аттестат. По крайней мере, после однозначного ответа Мелёшина, шансы получить корочку резко возросли. А долги — дело временное.
С подпорченным настроением я появилась в библиотеке. Успокаивал один, вернее, два результата: с грехом пополам удалось поговорить с Мелёшиным, и в ходе плодотворной беседы выяснилось, что он не собирался меня закладывать, зато собирался взять сполна в другом месте. И уже начал брать. После grandi graviti* ступни неприятно покалывало, словно тысячи крохотных иголочек впились в кожу.
А в библиотеке меня ждала еще одна встреча. Петя Рябушкин собственной персоной. Он неуверенно улыбнулся и склонился над книгой. Я же решила, что библиотека — естественное место для знакомства заново. Бросив сумку на стол, уселась рядом с Петей и сказала заговорщическим шепотом:
— Привет!
Парень вздрогнул от неожиданности, покрутил головой по сторонам и тоже заговорщически ответил:
— Привет.
— Я Эва.
Он сдавленно хихикнул.
— Петр. Рябушкин.
Потом, видимо, что-то вспомнил и помрачнел. Снова уткнулся в книгу да еще рукой отгородился. Внезапная холодность покоробила меня.
— Петя, что случилось?
Парень помотал головой и углубился в текст, возя носом по строчкам.
— Петр! — толкнула его в бок. — Если ты не забыл, я твоя должница. Говори честно, что происходит. Вранья не потерплю.
Он с неохотой оторвался от книги.
— Почему Стопятнадцатый занимается с тобой?
Понятно. Нужно срочно соврать, но правдиво и коротко. И на будущее сделать пометку: не забыть, кому и в каких дозах вешаю лапшу на уши.
— Он сказал, что некоторые анализы вышли не очень хорошие. Теперь наблюдают динамику, и чтобы не возникло подозрений, Стопятнадцатый придумал выход. Сильно, конечно, получилось. Меня весь факультет ненавидит.
— Бери шире, — посочувствовал Петя. — Тебе перемывает косточки весь институт. Что там с анализами? Ничего страшного?
— А-а, — махнула я рукой, — жить буду. А тебя не пытали о люстре?
— Нет, — ответил Петя разочарованно. — Даже обидно.
Я посочувствовала парню. Все-таки он оказался настоящим героем, к тому же очень скромным. С каждой минутой моя симпатия к нему росла и крепла.
— А как тебя угораздило связаться с Мелёшиным? — поинтересовался Петя.
Я решила, что бессмысленно скрывать, и коротенько описала подоплеку зависимости от Мэла. Парень покачал головой и, как ни странно, высказался солидарно с Аффой:
— Хорошо, что ты не стала с ними бодаться. От Касторского добра не жди. Если Мелёшин начнет обижать, скажи, я поговорю с ним.
— Спасибо, Петь, но не надо. Сама разберусь. Не хочу подставлять, потому что буду переживать, если с тобой что-нибудь случится, — неожиданно слетело с губ.
Петя пораженно уставился на меня, и мы оба смутились. А я, по-моему, покраснела.
В общем, Петр оказался на редкость доверчивым. Он скушал бы любую приемлемую ложь, разве что, кроме совсем уж фантастических версий. Я немножко покорила себя за хладнокровное вранье, но тут же оправдалась тем, что сочиненная небылица пошла нам обоим на благо, ибо развеяла недопонимание.
Мы неплохо провели время, болтая на отвлеченные темы, и я чуть было не пригласила Петю в гости, да застеснялась убогости общежитского жилища.
Бабетта Самуиловна, глядя на наши посмеивающиеся лица, беспрерывно нервничала и тщетно взывала к порядку, прикладывая указательный палец к губам. Тут я вспомнила об утренней миссии, тем более, два расстегая с изюмом отягощали сумку в ожидании своей участи.
Пора улучшить настроение библиотекарши, сидевшей с разнесчастным видом. Зная, что от её ответа зависело, встану ли сегодня на преступную стезю, я внутренне напряглась, подойдя к столу выдачи книг.
— Вчера я случайно прихватила блокнот, который вы любезно одолжили.
На лице Бабетты Самуиловны отразилось секундное замешательство. Нахмурив лоб, она судорожно вспоминала вчерашний день, а потом всплеснула руками.
— И вы пошли с ним домой? — воскликнула, прижав ладонь ко рту.
Мне не понравилось, что библиотекарша быстро провела параллель между блокнотиком и зубами Монтеморта.
— Оставила в деканате у Стопятнадцатого, — выдала я заранее сочиненную легенду.
— Ох, — осела Бабетта Самуиловна. — Запамятовала предупредить, что канцелярия не подлежит выносу.
Бам-м! — зазвонил колокол в голове, заглушая причитания библиотекарши. Принадлежность блокнота к институтской собственности определила мою участь. Сегодня я стану преступницей.
А Бабетта Самуиловна долго кудахтала по поводу несостоявшегося растерзания Монтемортом одной зоркой студентки.
Распрощавшись с Петей и с облегченно вздохнувшей библиотекаршей, явно обрадованной моим уходом, я направилась вниз. Одевшись, покружила по пустому холлу и погладила наудачу отшлифованную пятку святого Списуила.
Каждый шаг отдавался в ушах барабанами, сердце громко бухало в груди. Решалась моя судьба. Неподвижная туша Монтеморта возвышалась скалой, скрадываемая тенями.
Шаг. Еще шаг. Я застыла в нерешительности.
— Ча-аво тянешься как сопля? — закричал позади тонкий голосок. От испуга сердце улетело куда-то вниз, значительно ниже уровня пола. Наверное, в институтские подземелья. Вот оно, возмездие! Приличные преступники ходят на дело с тщательно продуманным планом, путями отступления и твердым алиби, не так как я — наобум и на авось. А с авосями, как известно, мне никогда не везло.
Я развернулась. Передо мной стояла вахтерша со шваброй в одной руке и ведром в другой.
— И чаво шляются и шляются? — забурчала недовольно. — Силов нету за вами подтирать. Иди отседова.
И начала подталкивать меня шваброй к выходу и к Монтеморту.
— Я это... Что-то забыла... — пролепетала, пытаясь обогнуть рачительную чистюлю. Коленки противно задрожали. Точно говорят, перед смертью не надышишься.
— Забыла она! Раньше надо было думать о забудьках, — напирала вахтерша. — В понедельник придешь и возьмешь. Никуда не денется твое добро.
При слове "добро" я вздрогнула. Знала бы она, что перед ней отпетая уголовница, ни за что не выпустила бы из цепкой хватки. Но вахтерша не знала и поэтому подталкивала к двери.
Принесла же нелегкая бабку! То днем с огнем не сыскать, а то выскакивает из ниоткуда как чертик из табакерки.
Шаг за шагом, шаг за шагом... Всё ближе и ближе, пока негнущиеся ноги не достигли точки невозвращения — Монтеморта разящего. Внезапно темная скала громко всхрапнула, всколыхнулась и... снова замерла.
А меня, с шальными глазами и ватными ногами, вытолкали за дверь, с громким бабахом захлопнувшуюся за спиной.
_________________________________________________
grandi graviti*, гранди гравити (перевод с новолат.) — большая гравитация
lagus*, лагус (перевод с новолат.) — удавка
Это могла быть 15.1 глава
Субботним вечером, я, наконец, дошила шторочку и протерла изнутри стекло, правда, оно не стало чище. Открывать окно побоялась, вдруг выпадет? Уж больно шаткая рама.
Совсем потемну мы с Аффой сходили к комендантше, приготовившись длительно и кровопролитно воевать. По дороге соседка рассказала, что владычица общежития занимает три комнаты и отдельный пищеблок с санузлом, и администрация института одобрила захват казенной территории, видимо, посчитав, что нельзя упускать ценную работницу.
Однако противное настроение комендантши не оправдалось. Она всучила молоток и насыпала в ладошку горсть гвоздей:
— Бери, звезда моя, лишь бы на пользу. Молоток верни, не забудь. — И вытолкала нас взашей.
Думаю, причиной спешки и доброты стал таинственный гость, чье пальто висело в комендантской прихожей.
— Ну и ну! — удивилась Аффа. — Не ожидала, что победим с сухим счетом.
— Бескровно, — хихикнула я.
Однако прибить гвозди для вешалок не получилось. Побеленная стена измазывала всё, что к ней прислонялось и обтиралось. Обратив внимание на топот и беготню по коридору, выглянул заспанный Капа-Сима, оказавшийся впоследствии Симой.
— Чего носитесь как слоны? — полюбопытствовал, почесывая бока.
— Не твое дело, верзила, — оттолкнула его Аффа, проскальзывая из моей комнаты в пищеблок.
Но Сима не поддался на провокацию. Его настроение оказалось неожиданно добродушным. Звучно зевнув, он навалился на косяк, засунув руки в карманы штанов.
— Ну, что, круто заниматься со Стопятнадцатым? — спросил у меня.
И этот туда же.
— Еще как! Исключительно напротив друг друга, глаза в глаза.
— Ох, ёлки зеленые! — Симу передернуло. — Не завидую. За что отдуваешься?
— Случайно высказалась о нем не очень любезно, и он показательно проучил.
— Эх ты, растяпа! Надо сперва по сторонам посмотреть. Слышал, тебя Мелёшин опекает.
— Не то слово. Дышу по его указке, хожу по струночке, ем с ложки, — посетовала я.
— Со всеми бывает, — заметил философски парень.
Вообще, Сима показался более рассудительным и серьезным, чем его брат. Капа — шебутной и необязательный. Однако Сима поведал, что бедовый братишка — член институтской сборной по футболу и в настоящий момент на тренировке готовится к первенству. Никогда бы не подумала, что сосед-разгильдяй имеет какие-то цели в жизни.
А какие цели у меня? — спросило самосознание. Ведь ничего не умею: ни петь, ни плясать, ни ровный стежок проложить. И шторка получилась косенькая и кривенькая.
Я погрустила, но недолго. Не всем суждено блистать, а то глаза ослепнут. Нужно же кому-то быть серыми крысками, чтобы таланты выделялись ярче в массе посредственностей.
Узнав причину переживаний, связанных с пачкающей стеной, Сима предложил:
— У нас в коридоре ремонт тянется второй год. Тётка-вехотка (так он звал комендантшу) не заметит, если мы отольем немного краски. Завтра нарисую тебе невероятнейшую картину. За день она подсохнет, а ты прогуляешься. И вечером забьешь свои гвоздики.
На том и порешали. Но тут в наше деловое соглашение влезла Аффа и тоном строгой училки заметила, что процесс создания шедеврального полотнища нужно проконтролировать, иначе вечером я свою комнату не узнаю. Сима сперва оскорбился, но потом согласился с надзором.
— Будете сдерживать мой творческий порыв, — заявил, встав в позу цезаря.
— Ты хоть умеешь рисовать? — засомневалась Аффа. — Может, позвать кого-нибудь из внутренников? У них много художников.
Петю! — во мне всё подпрыгнуло.
— Обижаешь, соседка, — осклабился Сима. — Это будет шедевр сюрреализма.
— Что-то подсказывает, это будет шедевр "убиться-об-стену".
Лично меня не волновал сюжет будущей картины, будь то треугольники с кругами или лес с речкой. Краска-то голубая. Кстати, к ней нашлись две полузасохшие кисточки в коридорном углу. Зато Аффе до всего нашлось дело. Она уперлась, заявив, что комната одинокой девушки должна дышать романтикой.
— Будет тебе романтика, — расплылся в зловещей улыбке Сима. — И вообще, чего прилипла? Я же не твою комнату собираюсь облагораживать.
— Это меня и пугает. Эва — девушка наивная и простая, и не подозревает о твоих каверзах.
— Нет никакого подвоха, — заверил парень. — Не сомневайся, я чист и прозрачен как вода. Завтра сядешь за моей спиной и дыши в затылок, контролируй на здоровье. Но гарантирую, зря потеряешь время.
Перед сном мы с Аффой напились чаю с расстегаями. Соседка строила различные версии пакостей, которые замыслил Сима.
— Ему нельзя доверять, — объяснила с набитым ртом свое беспокойство. — Я третий год соседствую с этими хитрюгами и знаю их как саму себя.
— А кто жил в швабровке до меня?
— Твоя комнатушка доставила нам немало хлопот. Тётка-вехотка сдавала её всем подряд, в основном, пришлым со стороны. Буйных и скандальных быстренько выживала, потому что опасалась жалоб. Последний жилец прожил тихо-мирно около двух месяцев и недавно съехал.
Зря говорят, что на полный желудок не спится. Отлично спится, сладко и спокойно. И угрызения совести по поводу утащенных расстегаев не мучают.
С утра началась кипучая деятельность. Самого главного художника пришлось расталкивать, продолжительно и громко стуча в дверь.
Убедившись, что вставший есть Сима, а не вреднючий Капа, соседка дождалась, когда тот соблаговолит протереть глаза и позавтракать, после чего намертво укрепилась в моей комнате. Я застелила редкую мебель и угол газетами, собранными на первом этаже и на лестнице. Для Симы соорудила приличную малярную шапку.
— Ого! — сказал парень. — А где халат для живописца?
Пришлось временно экспроприировать из коридора еще и полиэтилен. Я клятвенно пообещала себе, что позже верну на место, и для острастки пригрозила своей совести. Прорезав в полотнище дырки под голову и руки, облачила Симу.
Взяв карандаш, парень начал наносить контуры будущего рисунка. Аффа стояла за спиной парня, вперив руки в боки. Изображение, конечно, оказалось примитивным, но, на удивление, Сима попал в нужную струю, и с уст девушки не слетело ни слова. Художник местного пошиба рисовал гигантские сердца, пронзенные жирными оперенными стрелами. Раненые сердца кровоточили крупными каплями. Что ни говори, а идея парня попала на благодатную почву. Аффа тяжко вздохнула, своим молчанием соглашаясь с будущим высокохудожественным полотнищем.
