— Грузимся обратно, — махнул он рукой.
— Афигеть! Чё за дурдом! — я расстроился.
— Комбат договорился с комендантом, поездом нас подбросят поближе к передовой. Но, там не будет возможности сгрузить технику и обоз. Они двинуться своим ходом, а мы — с комфортом.
— А, так это же совсем другое дело! Под налёт бы не попасть — зенитки-то сгрузили.
— То-то и оно. Рискнём. Там немец прорвался опять. Нами затыкают.
— Для того нас и создали. Ребята, вертай всё взад! Верхом на паровозе до немца поедем! Живее, живее! Пока они путь не разбомбили. Кто будет сейчас канитель тянуть — пешком пойдёт!
Сказано — сделано. Разместились с комфортом — в нашем распоряжении оказался весь состав. Его не стали расформировывать, чтобы время не терять, да и пути забиты — не до манёвров. Только пристыковали сзади ещё один паровоз — он состав обратно потащит.
Хорошо Мельник напомнил о жрачке, я же чуть не забыл о сухпаях — хорош старшина! Так и поехали. В пути каждому втолковал порядок "спешивания", держались ближе к дверям, их не закрывали. Пулемёты разместили на платформах, там же — часть людей и грузов, чтобы при налёте быстро покинуть состав.
С тревогой смотрели на заходящее солнце — оттуда ждали налёта. Но налёт произошёл с востока, видимо возвращающиеся "лапотники" (так вот вы какие, сирена и правда пробирает до печёнки) решили обстрелять нас. Машинисты загудели, поддали "газу", состав окутался дымом и паром. Сделав по два захода, обстреляв нас из пулеметов, эти два "лапотника" отвалили и улетели на заходящее солнце. Может боезапас кончался, может решили не связываться — мы, с перепугу, палили в них из всего, что было. Тут сыграла роль скорость состава — ехали бы медленно — народ попрыгал бы, да попрятался. А тут не спрыгнешь. Один стрельнул, за ним — остальные.
Налёт прошёл без потерь — все живы и целы. Только глаза лихорадочно блестят, смеются часто, возбужденно пересказывают друг другу свои впечатления.
Состав замедлил ход, начал притормаживать.
— Приготовиться к высадке!
Полустанок. Выходная стрелка разбомблена. Никто не чинит. Будка осмотрщика стоит с открытой дверью. Остановились.
— Пошёл! Пошёл! Ты чего мечешься? Бери ящик, становись в очередь. Сгружаем всё, потом сами. Давай, давай, пошевеливаемся! Кто отстанет — пёхом догонять будет!
А ротный, вот жучара! Ослушался команды Ё-комбата, ротный обоз не сгрузил (погрузил обратно). Теперь Тарасенко организовывал разгрузку телег и лошадей. Я повёл своих помогать. После разгрузки командиры подразделений оббежали все вагоны и платформы, проверяя. И я тоже проверил два вагона и три платформы, за которые был старшим. Спрыгивали уже на ходу. Догнали своих, уже выстроившихся на дороге в походную колонну.
— Нале — во! Шаго-ом а-арш!
Почапали. Моя рота — первая. Поэтому, я — впереди колонны. Передо мной — только боевое охранение, обогнавшее колонну на километр. Степанов где-то вдоль строя бегает. Рядом ехали на конях Ё-комбат и начштаба (своих коней тоже на станции не оставили), что напряжённо высматривали в карте, в полголоса переговаривались. Как я не прислушивался, разобрать не мог.
А с запада гулко бухало, как далёкая гроза. Вот какая ты — канонада!
— Кузьмин, — раздался неожиданно надо мной голос комбата.
— Я, товарищ майор!
— Запевай! Нам ещё километров семь шлёпать до штаба дивизии. Так что мы в глубоком тылу, можно и спеть. А под песню и идти легче.
— Нам песня строить и жить помогает, — кивнул я. Вот, вроде насчёт песни подъехал, а сам моё любопытство удовлетворил. Наверно, заметил наши напряженные шеи и свёрнутые в локаторы уши.
Третьи сутки в пути
Ветер, камни, дожди,
Всё вперёд и вперёд
Рота прёт наша, прёт.
Третьи сутки в пути
Слышь, браток, не грусти!
Ведь приказ, есть приказ,
Знает каждый из нас
Напишите письмецо
Нет его дороже для бойцов,
Напишите пару слов
Вы, девчата, для своих пацанов.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат.
Третьи сутки в пути,
Ветер, камни, дожди.
На рассвете нам в бой.
День начнётся стрельбой.
Третьи сутки в пути.
Кто бы знал, что нас ждёт
Третьи сутки в пути
И рассвет настаёт
Напишите письмецо
Как живёт там наш родимый дом,
Из далёка — далека
Принесут его мне облака.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат.
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою
Солдат, солдат, солдат.
Падала земля, с неба падала земля!
Разрывая крик в небе: "Падла ты война!"
Плавилась броня, захлебнулся автомат,
Заглянул в глаза ты смерти, гвардии сержант!
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою
Солдат, солдат, солдат!
— Кузьмин! Вот вечно ты! Какой солдат? Нет сейчас солдат, а бойцы.
— А что они от этого солдатами быть перестали?
— А, с тобой спорить! Давай другую.
— "Комбат" — пойдёт.
— Ё-комбат? Не пойдёт.
— Ладно, другую. Тёзка мой пел. Ребята, "Пятно крови"!
Эту песню рота знала неплохо, поэтому хором запели, отрывисто, в такт шагам:
Тёплое место, но на улице ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль на сапогах
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не дожатый вовремя окурок
Солнечный день в ослепительных снах!
Пятно крови на рукаве,
Мой порядковый номер слева в строю,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне, не остаться в этой траве
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне удачи!
И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой
Я не хочу никому ставить ногу на грудь
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.
Пятно крови на рукаве
Мой порядковый номер слева в строю...
Я не ожидал, что песни Цоя понравятся ребятам. Всё-таки, это песни "погубленного" поколения 80-х. Того поколения, что хотело взять страну в свои руки ("Дальше действовать будем мы!"). И, кто знает, если бы они дорвались до рычагов, может будущее книг Стругацких стало бы реальностью. Но, их горячие сердца и головы были отравлены мнемо-вирусом "алчность". Они перебили друг друга на разборках за "виртуальные" рычаги управления, но, оказалось, не страной, а палаток и рынков. Их энергия была направлена не на созидание, а "канализирована" на достижение миражей, направлена друг на друга. Они заполнили кладбища, психлечебницы, наркодиспансеры, подвалы и подворотни. А страной остались править "мумии" маразматиков и их внуки-мажёры, обожравшиеся, полностью оторванные от реальности, живущие только в своём "элитном" мирке грёз, искренне ненавидевшие мою Родину, влюблённые в "мираж" Запада. А когда "мумии" своим ходом покинули этот мир, они сдали страну по цене вторсырья и мусора.
Для этого строя больше подошёл бы Высоцкий, но я его не знал. Не понимал и не любил. Может, потому что знал только такие песни, как "где деньги, Зин?"
И что им петь ещё? "Муси-пуси"? Я их там не понимал, а здесь тем более. Только, что нашего воронежского "Цоя", т.е. Хоя?
Пока я размышлял, строй и "Звезду по имени Солнце" спел. Опять я затянул:
Это наша работа — в руках держать автомат
Слышать крики кого-то, щупать чеку гранат,
Идти на прорыв, когда нужно,
С криком: "Ура!", впереди
Падать убитым в лужу,
Кому-то дальше идти.
Мы — ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу
Когда артиллерия сыплет "град"
Души русских солдат покидают ад.
Взрывает и калечит, но не сломит дух
И с этой тварью, при встрече,
Ты пообщаешься вслух.
Устала: "Отбой, рота!", проходят впустую года,
Но, это наша работа — здесь идёт война!
Мы — ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу
Когда артиллерия сыплет "град"
Души русских ребят покидают ад!
А кто погибнет — конечно, его не вернёшь никогда,
Но силы героя, навечно, переходят в тебя.
Душа исчезает из виду, затем обращаются две,
Ты чувствуешь боль и обиду
На этой нелепой войне!
Мы — ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу
Когда артиллерия сыплет "град"
Души русских солдат покидают ад!
Что за...? Чадящий дым лениво поднимался в закатное небо. Прибежали разведчики. Оказалось, мы вышли к шоссе, а на нём — результат бомбёжек. Горели машины, трактора, всюду тела убитых людей, лошадей, коров. Никто их не собирал, толпы унылых, уставших беженцев брели на восток, в нашу сторону даже голов не поворачивали.
Комбат сверился с картой. Приказал идти не по дороге, а вдоль, ближе к лесополосам. С каждой минутой темнело. Канонада стихала. Почапали дальше.
— Смотри внимательно, братцы, — сказал я, — Смотрите — так воюют "просвещённые" европейцы. С бабами и детьми воюют. Безнаказанно с воздуха расстреливают. Смотрите внимательно, запоминайте. И чтобы рука не дрогнула, запомните — немец не человек. Даже не зверь — в звере больше сострадания. Это бесы. Адские отродья. Внимательно смотрите. А дальше мы увидим сожжённые деревни, овраги, полные расстрелянных, будем нюхать копоть живьём сжигаемых детей.
— Да как такое возможно?
— А вот немцев поймаем — спрошу. Я не знаю, как ребёнка можно запереть в сарае и из огнемёта сжечь. А они — знают. В глаза их посмотрю. Яйца рукой откручивать буду — и в глаза буду смотреть. "С этими тварями, при встрече, я пообщаюсь вслух". Так орать заставлю, чтобы души детей с небес услышали, узнали, что отомщены.
— Неужели в них ничего человеческого нет?
— Почему нет? Есть. Страх есть. И много. И я об этом им напомню. Говорил же им их Фридрих Второй: "Никогда, никогда, никогда не воюйте с Россией!" Забыли? Мы напомним.
— А что за Фридрих такой?
— О, это был интересный персонаж. Гениальный полководец, стратег и тактик. Всю Европу поставил на колени и изнасиловал. Бил армии европейских королей как хотел, где хотел и когда хотел. А у самого армия — позорище одно. Бандиты и оборванцы со всей Пруссии. А громил хитростью вчетверо превосходящие откормленные, вышколенные полки. И нарвался на сиволапых солдат Елизаветы, дочери Петра Первого. Командовала она конечно не сама, генералы. А Фридрих генералов купил. Они и бросили армию в болотах. Старше капитана званием никого не осталось. Он так уже делал. С австрийцами. Тогда австрияки сдались полностью. Он их переодел в прусскую форму и за себя воевать заставил.
— А наши?
— А наши утром проснулись — пруссаки есть, а офицеров — нет. Вздохнули облегчённо, перекрестились, выстроились во фронт и целый день отбивали атаки пруссаков. Фридрих сам себя обхитрил — болото, во фланг и тыл не обойти, а спереди наши не даются. Три полка прусских порвали в лоскуты. Фридриху стало жаль своих солдат, приказал из пушек бить. Долбят, долбят, уже и не видно ничего — порох тогда сильно дымил. Хлеще давешнего паровоза. Думает — всё, там и живых нет. Посылает полк — обратно ошмётки. Ещё полк — опять ошмётки. Сам поехал смотреть. А наши — земляных валов наделали — окопы не вырыть — болото, валы эти оседлали, всё трупами осыпано. Смотрит Фридрих, как его пруссаки в атаку идут, радуется — с развернутыми знамёнами, под барабаны, дудки и флейты, ровными рядами. Подошли на мушкетный выстрел, с обоих сторон — залп, ещё залп. И что он видит? На место одного упавшего нашего — тут же ещё один лезет, стреляет. А потом как грянули из пушек в упор картечью, "УРА!" и в штыки. Пруссаки, как зайцы-русаки, бежать. Он наперерез. Солдаты его увидели, остановились, развернулись. Король сам пошел в атаку. Летит на коне, а навстречу — русские. Он — шпагой, шпагой. Прорубается. Вылетел к редуту. На нём — пушка. И один пушкарь. Весь чернищий, в крови с ног до головы, вместо правой руки из плеча обломок кости торчит, но прищурился, одной левой пушку на Фридриха разворачивает. Король прусский в него из пистоля выстрелил, в грудь попал, а пушкарь уже и запал к себе тянет. И тут Фридрих впервые в жизни испугался, с коня грохнулся, картечь коня — в фарш. Поднялся, смотрит — пушкарь лыбиться, на него прёт с саблей. Как он дал дёру. Ну совсем не по-королевски. И штаны обмочил. А за ним — всё его войско. Орёт в припадке: "Пусть сам чёрт воюет с такими солдатами!". Ночью наши ушли. Утром Фридрих объезжал поле битвы. Формально он победил — поле боя осталось за ним. Но, он-то знал лучше. Он нашел тело того пушкаря. Тогда он сказал свою знаменитую фразу: "Русского солдата мало убить. Его надо застрелить, зарубить, проткнуть штыком, а потом ещё и толкнуть, чтобы упал".
— А дальше что?
— А потом Елизавета Петровна Романова поставила над этими чудо-богатырями хитрого дядьку — генерала Салтыкова, по-моему. Вот он и погонял Фридриха, как сидорову козу, по всем европам. Кстати, Суворов, что Александр Васильевич, в ту пору молодым офицером был. Как раз и изучил науку побеждать. Тогда наши Берлин первый раз и взяли. И немцы узнали, что такое казаки на улицах побеждённого города. А в этот раз узнают, что такое русские танки у Бранденбургских ворот. Ещё век потом укать будут, суки. Кто выживет. А тех, что сюда пришли, мы здесь же и заземлим. Они хотели наших земель? Они её получат. Метр на два. И два метра вглубь. Каждый.
— Правильно, старшина! — надо мной вырос комбат на коне, — для этого дела землицы у нас хватит. Закончил политинформацию? Я тебя политруком сделаю — у вас в роте как раз нет. Старшин двое, а политрука ни одного.
— Не имею права. Крещенный я. И в партии не состою.
— Поговори мне ещё! Приказы не обсуждаются. Но, это на будущее. Политрук ты и так фактически. А сейчас — ноги в руки — и вперёд! Там деревня крупная впереди. Возьми людей — понюхай, кто там, наши или эти, что "хуже зверей".
Ого, он получается всё слышал. Но, "приказ есть приказ, знает каждый из нас".
— Мельник, Кадет, Леший со своими, ко мне! Шило! Давай, тоже подтягивайся. Вещмешки и поклажу сдать старшине Тарасенко! С собой только боекомплект. Готовы? Попрыгали! Закрепить, чтобы не гремело. Отряд, слушай мою команду! Егерским маршем, вперёд!
Побежали. Егерский марш — это минуту бегом, минуту — быстрым шагом. Скорость хода возрастает в разы, а пройти так можно многие километры.
— Гребень!
Разбежались в цепочку по полю, как прочёсывая его.
Совсем стемнело. Через полчаса вышли на окраину села. Убедились — наши. Послал "делегата связи" к комбату.
— Шило, со своими — справа, Леший — слева. Обойти село. Невидимками. Оглядеться с западной стороны. И инженерная разведка. Если на ночёвку встанем — надо найти место. Мельник, Кадет — со мной. Я пойду командиров местных поищу.
