Двадцать отражений лжи

Планеты вырастали и уменьшались, проходя мимо корабля — все оттенки серого, зеленоватого и сизого смешались в моем мозгу, отупевшего от бесконечной тряски. Я зажмурилась, сжав зубы, и открыла глаза, только когда корабль вышел на орбиту планеты и стремительно пошел на снижение. Штурмовик не отставал, вслед за нами нырнув в бурый атмосферный кисель — и почти сразу же потерял резко сманеврировавший корабль в лабиринте тонких вихрей, глушащих его радары не хуже, чем он — наши.

Сделав еще несколько маневров и окончательно убедившись, что штурмовика в пределах видимости нет, пилоты бросили корабль вперед.

— Ремонт системы охлаждения начали? — капитан переговаривался по громкой связи с техниками.

— Как только обнаружили утечку...

— Полная остановка двигателей нужна?

— Атмосферных — нет.

— Спуск в зону максимальной облачности. Двигайтесь на среднем ходу, — бросил он пилотам.

С прекращением болтанки я смогла наконец связаться со своей группой и выяснить положение дел. Марлен в окружении агентов находилась там, где и должна была находиться в случае тревоги — в непосредственной близости от спасательных капсул. Ну и слава Создателям. Приятно знать, что в твоей команде помнят и, что важнее, выполняют инструкции.

Пошатываясь, я выбралась из кресла, собираясь отправиться к ним. Видимо, не создала меня природа для полета — не на этих консервных банках, по крайней мере.

Уже в дверях глухой звук удара заставил меня машинально схватиться за косяк. Секунды вдруг стали вязкими и тягучими, как смоляные нити.

Вот из бурой пелены на корабль медленно, как-то растянуто падает черное пятно. Натужно ревут под двойной тяжестью двигатели. И еще не до конца понимая, что происходит, я вижу, как в просветах облаков появляется земля.

Корабль падал ей навстречу, хромая на левое, подбитое прямым тараном крыло. Потом был удар от жесткого приземления, был полет юзом на брюхе по обломкам скал. А потом...

Глаза распахнулись в кромешной темноте. Щеку леденил металл палубы, завернутая за спину рука упиралась во что-то острое. Тихо, пусто, темно.

Я высвободила руку, протерла глаза и села... Попыталась сесть — ноги не слушались. Я ухватилась за подлокотник ближайшего кресла и подтянулась. Руки были в порядке.

Глухо, будто сквозь вату, застрекотала очередь. Одна, другая...

Пальцы разжались, и я рухнула обратно на палубу. Чуть дальше в коридоре горел тусклый аварийный маячок, скупо разбрасывая красноватые блики. И снова тишина... Я перевернулась живот и прислушалась. Нет, не тишина. Где-то далеко, будто на другом конце материка, глухо тявкали винтовки. И не только они.

А ведь где-то там болтается Рис... Я почувствовала, как волосы у меня на затылке встают дыбом и попыталась встать хотя бы на колени. Почему ноги не слушаются, до меня дошло не сразу. Но дошло.

...Какие наши г-годы.

...Через полчаса я была в коридоре. Еще через час — в грузовом отсеке. Рассматривала груды гильз, дыры в обшивке и слушала звуки боя, которых не было. Было страшно.

Я могла передвигаться, только ползая на руках, и не могла связаться ни с одним портом Империи — передатчик дальней связи разбили. Думаю, что прикладом.

Затаившись за длинным стеллажом с запчастями в самом дальнем углу грузового отсека, я пыталась связаться хоть с кем-нибудь — пусть даже на этом корабле. Эфир молчал. Молчали переговорники агентов. Их сознания тоже молчали. И это было страшно.

Скоро мелкие трещинки во внешней обшивке корабля превратятся в трещины, а воздух на этой планете навряд ли пригоден для дыхания. Можно подняться в кают-компанию, вытащить из бара бутылочку "Радужного моря" и отпраздновать собственные похороны, ибо после этого я немедленно стану тем, за кого меня наверняка приняли — а именно, трупом.

Можно, да... Противно только. Жалкий конец для бойца.

Забавно — я и забыла, что когда-то им была. Сейчас — нет. Не боец. Так — загонщик дичи.

Ну что, раскинем камни судьбы?... Я переключила личный маячок на общую волну и стала ждать, когда за мной придут. Хочу знать, против кого играла, хотя бы и напоследок.

Шаги послышались на удивление быстро, не прошло и десяти минут. Я внутренне подобралась, захваченная давно позабытым азартом.

— Великие Создатели, нашла! Я так боялась, что... Какой же это идиотский прибор! — лепетала стоящая передо мной... Марлен, стискивая в тонких пальцах наручный радар.

— Что вы здесь делаете? — Да что же я несу... — Вы одна? И почему...

Я недоуменно смерила взглядом черную форму Корпуса, которая болталась на ней как на вешалке. Потом спохватилась и отключила маячок.

— Здесь оставаться нельзя. Сигнал засекли наверняка не только вы. Нужно как можно быстрее... Почему вы на меня так смотрите?

— Мне сказали... — ее губы задрожали. — Сказали, при посадке одна из боковых консолей сошла с креплений... и вы... и вас... Сказали, сердце не билось, и...

— Значит, ошиблись, — отрезала я. — Правда, не до конца. А поскольку вы не в состоянии меня нести, надо уходить прямо сейчас. Нападающие сейчас на корабле?

— Н-не знаю. Думаю, нет. А... вы не можете ходить? Позвоночник, да?... Наверное, это очень больно.

— Не особенно, — я прислушалась к ощущениям и без особого удивления констатировала — действительно не особенно. Видимо, машинально отключила нервные окончания. Сердце не билось, тоже мне... — Я немного по-другому устроена. Профессиональная специфика.

— Вы еще и на себе эксперименты ставили? — бесцветные бровки недоверчиво приподнялись, но кивнула девушка со знанием дела: — Тогда понятно.

— Раз понятно — рассказывайте, как вы смогли спастись, где остальные... Хотя, нет. Этого лучше не рассказывайте. Лучше — где нападающие.

— Не знаю! — в огромных глазах заблестели слезы, но бледные тонкие губы решительно сжались. — Когда началась стрельба, нас с Алиссо оставили в каюте, и еще Чезе остался. И несколько солдат тоже. А потом, когда стрелять стали совсем близко, Аллисо сказала переодеться в ее мундир, а сама надела мое платье. И забрала мой маскировочный амулет. Потом дверь начали ломать, она толкнула меня под стол с голографом — он совсем низкий, я почти ничего не видела. Их всех увели... я думаю. Или унесли — ни одного трупа не было. Потом... еще стреляли. Где-то далеко. А потом перестали...

Марлен замолчала. Я тоже молчала, гораздо лучше перепуганной девчонки понимая, что произошло. Они все поступили правильно, мои ребята. Даже слишком правильно — о том, что будет с Алиссондрой, когда обнаружат подлог, я запретила себе думать. Единственным шансом агентов выжить было напасть первыми и перебить всех штурмовиков, поскольку улететь мы уже не могли — этот корабль уже никогда и никуда не полетит. И основные силы были брошены на это.

Значит, не помогло, не хватило. Сил.

Ладно, потом подумаю. Иначе сил не хватит и мне.

— Меня-то вы как нашли?

— Алиссо дала это, — Марлен кивнула на свой радар, засунутый за ремень. — Если понадобится искать...

— Ладно, — я вздохнула и поползла к двери в коридор. Девушка двинулась на полкорпуса впереди, отпихивая с моей дороги препятствия полегче. Да, фарры, самоубийство отменяется по техническим причинам, как ни хотелось сделать красивый жест напоследок. И буду я сейчас, забившись в какой-нибудь тихий уголок и вопя трехэтажным матом от боли, за пару часов сращивать то, на что по уму нужно потратить неделю. И если меня не убьет болевой шок и прибежавшие на шум штурмовики, буду потом шарить по кораблю, выискивая кислородные баллоны с масками, поскольку времена, когда собственные легкие можно было заставить дышать любой гадостью, для меня прошли безвозвратно, а у Марлен такой возможности не было никогда. А там уже и усилитель можно поискать — чай, не помрем от голода до прибытия кавалерии.

К сожалению, все эти планы имели одно слабое место, и мироздание не постеснялось ткнуть меня в него носом — завернув за очередной поворот коридора, Марлен тихо охнула, а секунду спустя на мой затылок с размаху опустился приклад.

Глаза я открыла в уже знакомом грузовом отсеке. На руках матово поблескивала риатиновая сетка. Связывать калеку, видимо, побрезговали. Идиоты. Во-первых, риатин не такая уж панацея от ментальных фокусов со стороны противника, а во-вторых...

Откуда-то справа послышался тоненький вскрик.

В паре шагах от меня, сидя на полу, рыдала Марлен. Над ней стояло около десятка безликих фигур, одетых в темное, с штурмовыми стволами за плечами. Причитания, перемежающиеся вскриками, переросли в совсем по-детски горький плач. Неприятно кольнуло сердце. Эхо разбегалось волнами, и, отражаясь от стен, множилось, множилось, множилось... и вот уже в темном стальном коробе рыдают десятки, сотни детей.

Я мотнула головой, отгоняя эхо. Звякнула металлом сетка на руках, темные фигуры обернулись с каким-то детским удивлением — жива? Правда? Ну и ну...

А хрупкая фигурка в черной форме с чужого плеча вскочила с пола и бросилась ко мне. Подбежала и спряталась за моей спиной от темноты.

Через долю секунды на меня в упор смотрело полдесятка дул, кто-то бросил: "Да оттащите вы ее, уже давно нужно было отходить"... Один из наемников сломал строй и шагнул вперед, мельком встретившись со мной взглядом.

Я знаю, что такое "отход". Уничтожение лишнего груза. И лишних пленных.

Девочка за моей спиной, по сути, лишняя тоже. Пройдет половина сезона, и ее "утилизируют" точно так же.

В ушах гуляло эхо детских слез, всех слез, которые я слышала за свою жизнь. Гуляло и не находило выхода, множась где-то внутри и заставляя сердце болеть. Ему вторил неслышный, тоненький, но такой реальный голосочек неродившегося ребенка, который оплакивал свою мать. Он стонал в моей голове, стонал и просил за себя и за нее. Почти словами. И я почти слышала его...

И потому, когда мужские руки потянулись мне за спину, к той, за кого просили, я дернула за рукоятку, торчащую из чужой кобуры, вырвала пистолет и нажала на курок. Полдесятка стволов рявкнули разом, но навстречу слепым глазкам пуль полетели детские слезы. Эхо плача детей всего мира, слабые отзвуки чужого горя и обиды, сила чувств маленькой женщины, обреченной до конца жизни нести на плечах тяжкий груз, но главное — слезы неродившегося ребенка, просящего за свою мать. Эхо, сплавленное воедино лазурным, отмытым этими слезами сиянием случайного прохожего — меня, сиянием, никогда еще не бывшим столь чистым и никогда не горевшим так ярко, совершая невозможное...

Риатин вспыхнул и осыпался бурой пылью. Пули ушли в потолок, сметенные одним силовым ударом, за ними полетели винтовки. На кончиках пальцев заплясал холодный голубоватый свет безграничной власти... А в горле заклокотала кровь. Нужно еще, совсем немного... даже если уже нельзя.

Меня же попросили...

Я сплюнула красный сгусток и решительно подняла горящие слепящей лазурью руки. Испуганно пискнула Марлен, деревянными болванчиками начали падать на пол парализованные штурмовики.

Когда-то давно мне не нужен был физический контакт. Мне не нужно было ничего.

Да и сейчас не нужно. Но за сломанные замки придется заплатить дорого. Очень дорого.

Я улыбнулась — все-таки получился красивый жест.

Напоследок.

Мелькнула мысль, что как раз напоследок стоило бы отправить весточку в Корпус — теперь-то я это могу безо всякого усилителя, а вот девочка через пару минут останется с кучей паралитиков, слабо отличимых от трупов, и одним настоящим трупом — как бы мой героический порыв не прошел зря... И в этот момент во лбах еще остававшихся на ногах штурмовиков начали появляться маленькие круглые дырочки.

А мой собственный лоб быстро и очень качественно встретился с полом из стальных листов. Из глаз вперемешку посыпались искры и слезы, в голове зазвенело, и сияние на кончиках пальцев опало, будто накрытое толстым одеялом.

Теперь, когда на руках не было риатина, мне не понадобилось даже оборачиваться, чтобы узнать, чья рука с таким чувством треснула меня по затылку.

Где-то у меня за спиной провалилась в глубокий обморок Марлен, но сейчас это уже было не важно.

— Додумалась! На тот свет захотелось поэффектнее?! — в этом вопле есть что-то настолько беспомощное, что по моей истерзанной душе разливается почти божественная благодать.

Задираю голову высоко-высоко, щурясь против света пляшущего у лица подствольного фонарика, и улыбаюсь улыбкой совершенно безумной:

— Ага...

— Ага?! — огромная темная фигура, нависшая надо мной, со зловещим шипением опускается на корточки, хватает мои безвольно опущенные кисти и трясет ими у меня перед глазами: — С каких это пор фарра стала великой альтруисткой?! Решила попробовать в кои-то веки?... А теперь смотри, чего стоит любовь к ближнему!

Я смотрела. На расслоившиеся ногти, почерневшую, растрескавшуюся, всю в бурых прогоревших чешуйках кожу, на негнущиеся, застывшие в судороге пальцы. Больно не было.

Было обидно. В кои-то веки захотелось умереть красиво, со смыслом, раз уж живу как охотничий шпик на поводке, а этот урод...

В глазах защипало. Я до боли сжала зубы, но соленые капли все-таки появились, и, сверкая, побежали по холодным щекам. И ярко-синие глаза снова, как и почти сезон назад, смотрели на меня с почти физически ощущаемой растерянностью.

— Шалли, я в шоке. Ты же когда-то была умной женщиной, хоть и порядочной су... — Неро запнулся. — А во что превратилась? Что это за идиотизм?

— А я всегда такой была, — я неловко, предплечьем, вытерла мокрые щеки. С появлением этого шантажиста у меня с плеч свалился не просто камень — целая скала. Он же большой сильный мужчина, и вообще мой безраздельный хозяин по своей собственной версии? Вот и пусть решает проблемы, а я порыдаю в свое удовольствие. Или поязвлю, пока не решила. — Просто некоторые были обо мне очень однобокого мнения.

— Как-то многовато этих "некоторых" было, — он вытащил из кармана мятый платок и сунул мне под нос. Я с фырканьем отвернулась, продолжая вытирать слезы рукавом. И вообще я на него зла за выходку с Ивом — а то, что злиться в его присутствии не получалось, вопрос чисто технический, у которого ноги понятно откуда растут.

— А я-то думала, такие умные мальчики слухам не доверяют, — ядовито процедила я, потянувшись к руке Марлен, чтобы проверить пульс. ...И промахнулась, засмотревшись на его ставшую внезапно удивительно постной физиономию. — Так. Скажи, что я неправильно поняла. И мы не были знакомы раньше.

— Ты неправильно поняла, — послушно подтвердил Неро, засовывая блеснувший стволом "Ноксус-405" в кобуру на пояснице. Укуси меня мекал, он что — олигарх? Даже Корпусу на вооружение они еще не поступили. — Знакомством это назвать было сложно.

— Ах вот оно что.

Вот теперь мне все понятно, фарры. И откуда такая поразительная осведомленность обо всех поворотах моей бурной биографии, и откуда это милое стремление ткнуть меня носом в дерьмо по любому поводу.

— Личные счеты, значит. Так стоило минутку-другую подождать — и мой хладный труп принес тебе полное удовлетворение. А мстить так, как это делаешь ты — низко и недостойно мужчины.