Легкой поступью безумия (общий файл)

— Ты куда? — Эрнест выглянул следом.

— Я совсем забыл про Томарэ! — парень накинул на плечи пальто. Обмотал шею шарфом. — Леон сегодня целый день на строительстве занят! Он просил покормить ее и присмотреть за поведением...

— Скайди! — голос аристократа отдавал дешевым коньяком укоризны. Томарэ не любил и он. За слабость женщины, но ее держали в сообществе, потому что она все равно превосходила по способностям многих. — Где еда?

— Подай из ледника, — полностью одетый парень стоял у двери.

Эрнест прошел на кухню, открыл железную дверцу, закрывающую собой нишу украшенную печатями холода в стене, и вытащил оттуда приготовленный пакет с приколотой запиской с именем.

— Я догоню. Иди открывай, — секунду спустя мужчина услышал хлопок, провозгласивший уход Скилла.

Аристократ оделся, подгоняя себя надуманными картинами того, что голодная заключенная могла сотворить с собой. В прошлый раз разбила голову о прутья решетки и попыталась перегрызть вены. Лукавство... Не от пустого желудка она злодествовала над собой, а от ситуации в целом, но Томарэ сама противится. Предназначению...

Сто пятьдесят метров разделяли офисное здание школы для учителей и хозяйственный сарайчик для садовых принадлежностей. Оттуда вел ход в обширный подвал, о котором знали далеко не все из сотрудников школы. Использовалось скрытое от посторонних ранимых глаз подземелье вовсе не для хранения консервированных овощей. Нет... Там держали наказанных... Инестое одиночество и мягкий холод на грани терпения. Положительно влияют на переосмысление поступков.

Эрнест шел по цепочке следов Скайди. Вблизи от сарая в нос ударил запах ужаса. Подавленностм. Ноздри мужчины расширились и затрепетали. Крылышками кузнечика... Рот приоткрылся, улавливая поток мучительной слабости, идущий из подземелья строения. Не контролируя... Ускоряя шаги... Спускаясь по ступеням... Входя в открытую камеру и наклоняясь на скулящей женщиной в тряпье... Закидывая ей голову, чтобы...

— Назад! Назад, я сказал! — аристократа схватили за шкиру. Потащили прочь. Мужчина вывернулся, перекатился, встал на четвереньки и кинулся на парня. — Ах, ты, мерзкая тварь! — Скайди ушел с траектории в последний момент, прижавшись к стене, и, не теряя ни мгновения, повернулся вслед Эрнесту, прыгнул вверх и вперед, опускаясь на спину виконту. Сжатые в замок руки ударили точно по затылку. Эрнест дернулся и обмяк. — Вот же дрянь... — Скилл подул на ушибленные руки. — Скотина! — встал на ноги и пнул со злости бесчувственное тело.

Блондин вытащил тело мужчины наверх. Закрыл дверь сарая на засов изнутри и снова спустился в подвал, завершить принятое на себя поручение. Скилл поднял растерзанный в пылу схватки пакет. Разорвал упаковку, начертил разогревающую печать. Когда печень растаяла, а с рук Скайди закапала кровь, он кинул шмат на колени к пленнице и коротко приказал:

— Ешь!

Томарэ сжалась, задрожала и кончиками пальцев отшвырнула сочащийся кусок, а сама отползла, вслипывая. Недалеко. В пыльную гнилую солому.

— Отказываешься? — притворился удивленным Скайди. Он присел на корточки рядом с женщиной. — Ты же хочешь выйти отсюда, Томарэ? Хочешь... — погладил ее по голове. Вздернул двумя пальцами подбородок пленницы. — Ты думаешь, мне доставляет удовольствие видеть тебя здесь? Отнюдь! — сам ответил на свой вопрос. — Помнишь о чем мы с тобой говорили? Ты должна сломать стереотипы поведения, иначе не сделать шаг в новый мир. Не овладеть предназначенной лишь для тебя силой... Ты ведь хочешь быть сильной, Томарэ? Хочешь встать по другую сторону решетки? — та закивала. — Вот и хорошо. Вот и умница... — парень обнял женщину на секунду. — Ешь, — Скилл дотянулся до печени, вытер ее о рубашку и протянул пленнице.

— Нет, нет, нет... Прошу, не надо... — срывающимся голосом прошептала Томарэ. — Я буду послушной, я сделаю все, что ты хочешь, только не это... Пожалуйста-а-а!!! — она провыла последнее слово.

Молча. Парень встал. И со всего размаха приложил голову женщины об колено... И опять... И снова... Под хруст ломающихся костей. Под украшающие стены камеры красные брызги... Скучная пресыщенная жестокость...

— Будешь есть? — Скайди отщипнул кусочек, прекратив экзекуцию, когда он посчитал достаточным.

И поднес ко рту Томарэ. В котором не хватало нескольких зубов. Вращающиеся дикие глаза пленницы остановились, сфокусировались на предлагаемом угощении. Ее голова мелко тряслась. Медленно... Она наклонилась к руке Скилла и стянула опухшими губами печенку. Прожевала, долго гоняя по рту из стороны в сторону. Проглотила. Наклонилась, уперлась лбом в руку юноши и беззвучно заплакала...

— Вот и умница, вот и молодец, — приговаривал Скайди, по чуть-чуть давая сырую еду пленнице. — Все не так и страшно оказалось... Скоро все закончится: ты войдешь во вкус, Томарэ.

Исполнив навязанную обстоятельствами обязанность, парень запер клетку. Закрыл люк в подвал и вышел на морозный воздух, где его ждал Эрнест. Аристократ сбивчиво извинился. Привел множество доводов в качестве оправдания своего поведения, но под конец вздохнул и махнул рукой. Толку от объяснений... Надо было не создавать конфликт. Не поддаваться взыгравшим инстинктам прищучить слабого — уничтожить, чтобы не портила кровь.

— Брось, Эрнест! Не первый год знакомы. Просто учти на будущее. Затылок-то у тебя словно из чугуна отлит! Не уверен, что в другой раз смогу тебя остановить до того, как ты перегрызешь кому-нибудь из своих глотку, — отшутился Скилл.

— Я не могу признать ее одной из нас! — мужчина возмущался фактом, который ему совали под нос и требовали употребить его. Он уважал силу, а какая сила в нытье и слезах немолодой женщины? Что она даст сообществу? Сил на ее перевоспитание уходит много, а пользы она приносит на половину синто. С точки зрения аристократа содержание пленницы весьма сомнительная инвестиция.

— Признаешь, — с уверенностью возразил Скилл. Заправил мешающиеся пряди за уши. — Хватит о ней. Поговорим о тебе: нужно поохотиться. Я скормил последний кусок того... охотника. В конце недели отправитесь: ты, Нанни пойдете. Томарэ возьмите с собой и Леона. Я и Шу останемся. Ему необходимо тренировать терпение и смирение, да и за школой кто-то должен присмотреть. Не перестарайтесь, главное. Большое количество смертей привлечет внимание власти, а мы и так под наблюдением из-за государственной программы.

— Договорились! — выдохнул Эрнест. — Я продержусь, — он усмехнулся. Получил снежок в грудь. — Ты что затеял?! — удивился. — Ах, так...

И завязалась снежная битва, где таяло напряжение минувшего получаса. А за игроками сквозь оконные стекла издалека наблюдали детишки на перемене и мечтали... Подрожать своим кумирам. Во всем...

Спокойствие. Тихая мелодия, скользящая между розовых губ. Серебристой рыбкой быстро мелькает иголка в нежных руках. Вышивка золотом по красному. Раскрывает на ткани крылья птица с длинных хвостом и пышным хохолком. Любому покажется, что моргнешь, а она взлетит и опустится жалящим костерком на плечо.

— Селестина, дорогая, ты спустишься к обеду? — светлый заботливый голос матери прокрался в чуть приоткрытую дверь комнаты.

— Да, мама, сейчас иду...

Вышивка отложена. Иголкк девушка аккуратно воткнула в катушку, а ту убрала в шкатулку с другими швейными принадлежностями. Встала, расправила складки кремового платья, погладила мурчащую на диване кошку и вышла из комнаты, притворив за собой дверь. Девушка неторопливо спустилась со второго этажа домовладения по деревянной резной лестнице. Селестине нравился скрип седьмой, десятой, шестнадцатой и двадцатой ступенек. Гладкость истертых множественными касаниями перил. Приглушенные голоса из гостиной, где уже собралась вся семья за большим столом. Запах картофельного супа на говяжьем бульоне, сваренном из мозговой косточки.

Девушка присоединилась к обедающим, поздоровалась с младшей сестрой, которую с утра не видела: Розалинда ходила на занятия в институт благородных профессий. Она готовилась стать гувернанткой. Увы, на большее рассчитывать красивая умница из провинции в столице не могла. Нет у нее той наглости, что позволяет обедневшим аристократам пробиться наверх. Возможно повезет с замужеством, если найдется человек с добрым сердцем и чистой душой.

Селестина съела половину тарелки супа, вяло поковыряла вилкой в жареном картофеле с куриными котлетами, а к салату не прикоснулась. Ощущение сытости в желудке... Даже скорее некой наполненности. Не покидало ее в последнее время.

— Дорогая, ты опять почти ничего не съела! — слабо запротестовала мать девушки. Она волновалась за здоровье дочери, хотя внешних признаков болезни не было: на щеках Селестины розовел легкий румянец, само лицо округлилось — исчезли круги под глазами и перестали выпирать неструганными брусьями скулы.

— Я не сильно голодна. Зима на улице, а я большую часть дня провожу дома и почти не двигаюсь. Надо почаще гулять, — девушка улыбнулась каждому из родителей. Отец понимающе кивнул.

— А давайте все вместе гулять по вечерам? — предложила младшая дочь. — Ну, как в первый день, когда мы приехали из... Ой, — остановилась на полуслове Розалинда. — Простите, — она виновато опустила глаза. В доме не то, что было запрещено говорить о специфических проблемах ее сестры, но старались лишний раз не упоминать об этом. Как говорится — не поминай лихо.

— Если ты будешь успевать делать домашнее задание к этому времени, то мы так и поступим, — согласился отец семейства. — Так что, сразу после обеда отправляйся в свою комнату и приступай к занятиям, — дочь скуксилась, вздохнула и, тем не менее, выказала покорность решению старшего.

Уже вечером, после захода солнца, когда городишко ощетинился кольями печного дума в пику легкому морозцу, разукрасившему инеем темно-желтые от света масляных ламп окна, отец в наброшенной на плече дубленки заглянул в комнату Селестины и удивился царящей в ней темноте. Лишь свечка на фарфоровой подставке мерцала огоньком.

— Доченька? — тихо позвал мужчина. — Ты спишь? Мы собирались на прогулку...

— Да, папа, я помню. Но у меня голова разболелась. Идите без меня, а я спать пораньше лягу, — отозвалась расплывчатая тень на кровати.

— Ты не побоишься остаться дома одна? — аристократ вспомнил о детских страхах девушки.

— Нет, я уже выросла, папочка, — нотки еле заметного веселья упали из-под одеяла и докатились до родительского сердца. Проникли в него и отозвались умилением.

— Ну, хорошо. Спокойной ночи, дорогая, — мужчина подошел к Селестине и поцеловал в подставленную щеку. — Мы скоро вернемся.

Отец ушел. Смолкли голоса в холле. Девушка закрыла глаза, погасила свечу и полностью закуталась в одеяло, чтобы ни одна шаловливая лапка сквозняка не забралась в уютную норку. Ее тело потяжелело. Обмякло... Дыхание стало размеренным и поверхностным.

Ровно девять раз пробили часы. Первому серебристому лучу одного из Близнецов, скользнувшему в щель между ночными шторами. Он скатился по витому шнурку на пол. По свесившемуся с кровати одеялу поднялся наверх. Перепрыгнул на шею Селестины, шагнул на лицо и замер на плотно сжатом веке. Глаз моргнул и открылся. Зрачок. Вертикальный внял зову и вытянулся в звенящую струну, а следом натянулось и зазвенело все тело, минуту назад вполне человеческое.

На снег за окном приземлились четыре лапы. Вытянутый влажный нос втянул свежий воздух. Шумно, с удовольствием чихнул. Нечто, не видимое людскому глазу, облизало морду лоскутом красного языка. Разбежалось и одним прыжком перемахнуло через забор. Это для существа, в которое перестали верить, не являлось преградой.

Оно бежало по теням домов вдоль пустующих улиц, вынюхивая добычу. Задерживало внимательный взгляд на редких прохожих. Подойдет не каждый. Достойных послужить пищей высшему существу не так уж и много. Еда нужна энергетически и физически здоровая. Иначе пострадает или носитель или оно само, а два компонента единого целого нельзя разделять. Нельзя вредить им по-отдельности или совместно, поэтому следует выбирать осторожно, несмотря на голод, терзающий внутренности острыми клыками.

Существо добралось до окраин города, взяло след артели охотников, что днем отправились на зимний промысел в густой лес. Чуткий нос вел нелюдя по следам от снегоступов. К вкусному аромату еды примешивались другие. Не слишком приятные, раздражающие слизистую. Особое недовольство вызывал запах мелких собачонок на коротких кривых лапах. Презренные тварюшки. Они не шли сами, как положено хищникам. Колченогие выкормыши людей ехали на своих хозяевах.

Около трех часов потребовалось огромному зверю, чтобы добраться до остановки артели — бревенчатого домика, жалостливо прижимающегося к краю лесной полянки. Существо несколько раз по кругу обошло периметр, отметило передвижения людей: вот один ходил к поленнице за охапкой дров для печки, вот второй набирал воду из колодца, третий бегал до ветру под ближайшую ель. Убедившись, что охотники не представляют опасности оборотень начал выманивать их наружу. Ему нужна всего лишь малюсенькая щелочка, чтобы просунуть морду... А дальше... Наконец-то придет время ужина!

Существо выбрало место напротив входной двери так, чтобы двумя молниеносными прыжками достичь ее, выпрыгнув из засады, когда любопытный человеческий нос выглянет посмотреть на что же лают собаки. Глотка зверя исторгла пронзительный полный нездешней радости вой. Следом тело оборотня скрылось в тени деревьев. Не прошло и минуты, как в доме друзья людей зашлись с истошном блеющем лае, без очереди надрывая пасть.

Охотники отреагировали быстро — чуткие уши существа уловили усталое шарканье шагов, ругань и звуки ударов, визг. Хорошо же наградили артельщики псов за верность и преданную службу! Голоса ничего не подозревающей добычи возбудили аппетит оборотня еще больше.

— Таским, ну, что там? — поинтересовался первый.

— Да темень хоть глаз выколи! Не видно ни Зверя... — отозвался второй. Хриплый, простуженный. Именно он ругался и раздавал пинки собакам. Его существо решило просто задрать, чтобы не отравлял мир своей жестокостью к неразумным созданиям.

— Так иди и посмотри! — пробурчал третий, раздраженный спонтанным ночным пробуждением.

Оборотень подобрался. Вытянулся в смертельную линию и приготовился атаковать артельщиков. Свет изнутри строения выхватил из темноты прямоугольник дверного проема. Бесшумно открылась последняя преграда между людьми и затаившимся хищником...

— Нету тут никого... Послышалось... — проворчал человек и собрался уже вернуться в дом, как...

Ему не суждено было понять, что произошло. Охотник не успел ни увидеть опасность, ни оценить ее. Его глаза запечатлели фонтан взорванного приземлением тяжелой туши снега, а через вдох он упал с разорванным до позвоночника горлом...

Шум падения тела товарища, куски вынесенной неизвестной силой двери, скулеж забившихся в темные узкие углы собак, загулявший по избушке холод, облака пара из тесных сеней, будто бы там есть некто... Живой... Но они ничего не увидели! Но ощутили. Присутствие... Разинутые рты, необъяснимый страх, в исковерканных острых позах сковавших руки и ноги. Широко раскрытые глаза... Наблюдающие за существом, название которого охотники не знали.