Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Едва Меро вышла, хессин подошёл к камину, присел на корточки. Дрова лежали там с позавчерашнего дня — не успели прогореть, пришлось уйти и погасить огонь. Керш чиркнул зажигалкой. Весёлый огонёк заплясал в чёрной каминной утробе. Потянуло дымом.

Хорошо, что день сегодня такой промозглый.

Фотографии горели охотно, быстро, сворачиваясь в чёрные трубочки. Керш бросил в огонь и сам альбом. Добавил бумаги из корзины.

Затем он сел за стол и накрутил телефонный номер.

— Соедините меня, пожалуйста, с шеманом иль Роем.

Он не ожидал быстрой удачи, но абонент, как ни странно, оказался на месте.

— Шеман иль Рой у телефона, — произнёс знакомый глуховатый голос.

— Хэй, Стриж, — сказал Керш иль Рой, — это я.

— Хэй, — отозвался Эльгеро иль Рой, командир шематы Тримы, — что у тебя стряслось, Туча?

— Хорошего мало, Эль.

Керш быстро и коротко изложил суть дела. Брат по сену слушал его и не перебивал. Только сейчас Керш осознал, что дочка Эльгеро мало того что учится в одном сене, но и дружит, по крайней мере раньше дружила, с этими обормотками. Ашен он, конечно, помнил отлично, не только в лицо. Ашен не способна на такую гадость. Славная, правильная девочка, просто на редкость. И Эльгеро бы знал, если бы у неё в голове перещёлкнуло. Эльгеро бы узнал первым.

Тем более нужно поставить Эльгеро в известность о происшествии. Неизвестно, как далеко зайдёт усердие иль Риша.

— Вот как, — ошеломлённо сказал Эльгеро, выслушав, — а ведь эта Дана у нас гостила в прошлом году. Такая милая девочка. На скрипке прекрасно играет. И вторую я помню. Но как я понял, сейчас Ашен больше общается со своим другом с четвёртого... Знаешь, крышу уже начинает сносить в этом возрасте. Любовь.

— Я в курсе, — сказал Керш. — Ты лучше скажи, что мне делать с этими двумя? И ещё инквизитор тут из Верса, весь горит служебным рвением.

— Керш, маловаты они для Верса. Я не думаю, что всё так уж серьёзно.

— Да я уверен, что ничего серьёзного нет. Мозги набекрень. После первого боя всё пройдёт. Но до этого им ещё дожить надо.

— С начальством из Верса был разговор?

— Завтра сделаю звонок.

— Тогда вот что, — сказал Эльгеро, — как поговоришь, сообщи мне... только со мной связи завтра не будет... я вернусь очень поздно. Вечером в одиннадцать позвони мне домой, хорошо? Кейте я расскажу. Если не договоришься, то я сам нажму на рычаги, у меня есть люди в Версе. С девчонками только надо будет тебе самому разобраться до конца.

— Да уж разберусь. Не первый год в квенсене. Я знаешь чего боюсь? Что иль Риш от неё не отцепится. Понимаешь, это его дело. Не начальства. А он вознамерился любой ценой раскрыть заговор. Если он упрётся... — Керш замолчал.

Вот как ни крути, какие ни принимай меры — а спасти девчонку тогда не получится. Всё зависит от воли одного человека. От одной-единственной сволочи. Это и есть самое страшное. Это понимал и Эльгеро. Он тоже молчал в трубку. И вдруг сказал:

— Тогда знаешь что? Тебе надо сделать такой ход, чтобы твой иль Риш соскочил. Понимаешь, совсем. Что-то неожиданное. Чтобы у него не осталось повода тебя обвинять в недооценке ситуации, в мягкотелости... понимаешь?

— Понимаю, — не сразу ответил Керш.

— Не завидую я тебе, Туча, — сказал Эльгеро, — вроде и у нас на Триме не сахар, но тебе — не завидую.

Ивик сидела на каменном полу, обхватив колени. Холодно... а впрочем, терпимо. В камере всегда мёрзнешь. Правда, обычно сюда не отправляют так надолго. Сколько она уже сидит — часов восемь, десять? И обед не приносили, наказанным только ужин полагается... может, утром завтрак дадут, если её сюда на сутки заперли?

В Версе, наверное, будет ещё хуже. Нельзя ныть и жалеть себя. Иначе не выдержишь.

Что дальше — сомнений не было. Знали, на что шли. Попалась только Ивик — значит, Дану надо не выдать. Конечно, получилось всё глупо. Хотели пробуждать сознание, напомнить об истине... а надпись стёрли так быстро, что никто и прочитать её не успел. Глупость. Никакой пользы она не принесла и умрёт без всякого толку. Умрёт? Ивик не знала, что будет дальше, но предполагала худшее. От них можно ждать всего.

Ну что ж, бывает. Бывает, что гэйн гибнет в первом бою, не уничтожив ни одного врага. Он всё равно погиб за Родину, и его имя останется на плите в Зале Памяти... тьфу ты, о чём она? Они же убийцы и рабы... Ну всё равно. Сами-то они думают, что правы и защищают правое дело. Но она не хуже. Лучше. Она не сломается. Пусть убивают.

Дальше всё просто. Надо молчать, надо терпеть всё, что бы с ней ни сделали. Родители? Это, конечно, жутко. И почему она надеялась, что родителей не впутают? Их не посадят, думала Ивик, это ерунда. Родственников не трогают. Отца Даны расстреляли, а ей даже разрешили учиться в квенсене. Вот нервы родителям потреплют — что поделаешь... Даже если бы их посадили, всё равно. Истина важнее. Они живут там в Шим-Варте с закрытыми глазами и думают, что наш мир устроен лучше не надо... а это не так. Они тоже должны знать, пусть такой ценой.

Это всё понятно. Гораздо хуже были непрошеные рассуждения, упорно лезущие в голову. Ивик предпочла бы вообще перестать думать.

Хессин сказал, что все гэйны давно могли бы уйти в Дарайю. И это правда, Ивик с Даной сами об этом говорили. В Дарайю можно дезертировать, это уже для первокурсника несложно. Хотя в Медиане патрули, но их легко обойти. Правда — кто же тогда откроет глаза живущим в Дейтросе? Кто прекратит эту вечную войну?

Гэйну в Дарайю путь свободен. Представителям других каст — тоже. Только никто ведь не уходит. Люди терпят холод, голод и лишения, живут в сложных условиях. Многие гэйны в Дарайе бывали и распробовали тамошнюю жизнь. Почему они ещё здесь? Фанатики...

Все вокруг — фанатики, ожесточённо думала Ивик. Она ненавидела свою жизнь. Что хорошего она видела, когда? Да, внешне всё расчудесно. Благополучные родители, поездки на море. Хорошие отметки, школьная лаборатория, друзья во дворе. Но кто любил её по-настоящему? Кто? Даже маленькую. А уж сейчас — весь этот сен во главе со Скеро, что же они, не видят, как Скеро над ней издевается второй год, ни за что, без всякого повода, — и все "братья" и "сёстры" с ней заодно! Заодно, потому что никто не останавливает Скеро. Никто не ставит её на место. Ашен... Ашен как-то заступалась за Ивик, но сейчас они уже не подруги. Меро кажется хорошей. Марта... Но если все вокруг хорошие, ей-то почему так плохо? Сволочи они все, вот что. И рабы. Только Дана — единственная, кто её любит, кто не предал, не бросил. И она тоже не предаст Дану.

И всё же что-то не сходилось... Какая-то правота была и в словах хессина. Ивик никак не могла связать концы с концами.

— Ивик! Эй!

Она подняла голову. У зарешеченного окошка появилось знакомое лицо. Ивик вскочила.

— Дана! Как ты сюда...

— Дежурная пустила. Ивик, я тебе пожрать принесла.

Она просунула между прутьями решётки ломтик хлеба, потом несколько кусков сахара.

— Ой, спасибо, Дан... Меня тут не кормили. Что там в школе творится?

— Ничего. Все молчат, как воды в рот набрали. ТУДА, — со значением сказала Дана, — я не лазаю пока.

— Правильно. А со мной что решат, не знаешь?

— Не знаю, — вздохнула Дана, — будем надеяться, что пронесёт.

— Ты только не говори лишнего. Про наши дела. Могут услышать.

— Да, конечно.

— И я буду молчать.

— Мне как-то стыдно, что ты там... — нерешительно начала Дана.

— Перестань. Знаешь, что бы ни было... ты потом будешь меня помнить.

— Ты что, Ивик? — вздрогнула Дана. — Они не сделают с тобой ничего. Ну может, из квенсена выгонят. Так на фиг он сдался...

Выгонят из квенсена? Ивик подумала. В самом деле, а если её не посадят, не расстреляют... здесь уж точно не оставят, кому нужны такие гэйны. Ну и пусть, с горечью сказала себе она. Я лучше буду всю жизнь на фабрике работать. И то честнее, чем жить так... или уйти в другой мир попытаюсь...

Сейчас мысль о том, чтобы вернуться домой, уже не вызывала отторжения, как в прошлом году. Пройденный этап. Конечно, никто не поймёт, но это естественно — они правды не знают. И пусть осуждают, внутренняя правота важней.

— Ты иди, Дана, — сказала она, — иди и продолжай... то, что мы начали. А со мной... со мной всё равно, что будет.

— Вы что, хотите спустить это дело на тормозах?! У вас не выйдет! — наблюдатель из Верса почти кричал. Керш усмехнулся.

Он уже звонил начальству иль Риша. Убедился, что стаффин иль Каррей из Ланса не настроен любой ценой раскрывать заговоры. Хотя и мешать своему наблюдателю не собирается. На всякий случай Керш ещё раз связался с Эльгеро, а тот позвонил своему другу в краевом Версе. Поддержка у него была.

Керш был убеждён в своей правоте. Девочку следует оставить в квенсене. В конце концов, через полгода всё станет яснее не надо.

Но иль Ришу это объяснять бесполезно. Тот никак не хотел смириться с поражением.

— Ну почему же на тормозах, — сказал Керш, — конечно, нет. Меры будут приняты, и очень жёсткие. Квиссу ждёт наказание. Более чем суровое. Далее за ней будет установлено пристальное наблюдение. Если она не оправдает доверия и я окажусь неправ, в конце года она будет отчислена из квенсена.

За эти дни Керш ещё сильнее уверился в том, что исключать девочку не придётся. Иль Риш допрашивал её три раза сам и один раз в присутствии Керша. Но всё, что умел иль Риш, — это ломать подследственных специальными методами, а разрешения на специальные методы у него пока не было. В психологии он не понимал ничего, орал на девчонку и пытался её запугать. В ответ на это Ивенна ещё больше замыкалась. Кершу ничего бы не стоило уговорить её, запутать, ошеломить, даже вытянуть из неё имя Даны. Но делать такой подарок иль Ришу он не собирался.

— Я уже говорил о том, что вы ошибаетесь. Вы нянчитесь с ними как с детьми. Воспитываете, перевоспитываете. А среди них есть уже взрослые, матёрые враги. И поступать с ними надо как с врагами. Вы хотите эту квиссу через полгода выпустить в патруль? На боевую операцию? Вы уверены, что она тут же не переметнётся к доршам?

— Я не выпускаю в патруль тех, в ком не уверен, — спокойно отозвался Керш, — а эта девочка станет гэйной. Она станет хорошей гэйной.

Например потому, что она умеет не выдавать друзей. Под настоящим давлением, рассчитанным на взрослого. Но иль Ришу, разумеется, этого её достоинства не оценить. Керш открыл журнал расходов, давая понять, что разговор закончен и дела ждут.

А вот Дану придётся исключить. Сродство к Медиане — ещё не всё. Кроме таланта, гэйну нужны ещё некоторые качества, которых у неё, к сожалению, похоже что нет. Её можно будет перевести позже, под благовидным предлогом, подумал Керш. Пусть работает в народном хозяйстве.

— Вы пожалеете об этом, — заявил иль Риш. Керш пожал плечами.

— Ваш начальник считает меня достаточно компетентным, чтобы решить этот вопрос самостоятельно. Обратитесь за разъяснениями к нему.

Он пронаблюдал за удаляющейся спиной иль Риша. Хлопнула дверь. Керш поморщился.

Он знал, что никакие телефонные договорённости не помогут — всё равно иль Риш завтра придёт с наручниками и заберёт Ивенну, и никто не сможет ему помешать.

Предстояло противное уму и сердцу, но, к сожалению, неизбежное завершение дела. Кто у нас сегодня дежурит? Сен иль Брасс, третьекурсники. Хотя нет, надо вызвать взрослых из части гэйн-вэлар. И лучше покончить с процедурой быстрее. Девочка сидит в дискамере уже четвёртый день, она уже кашляет.

Иль Рой поднял телефонную трубку и отдал необходимые распоряжения.

Рени ушла обедать. Он сам запер дверь кабинета на ключ. Повернулся, чтобы идти, и тут его окликнул тонкий голосок:

— Хессин, разрешите обратиться...

Перед ним стояла Дана иль Кон, миниатюрная, хрупкая, лицо покрыто красными пятнами.

— Хессин...

— Квисса, у меня сейчас мало времени. Может быть, позже?

— Хессин, это я, — отчаянно сказала Дана, — я про Ивик. Про Ивенну. Она не виновата. Всё это я придумала.

Керш с интересом посмотрел на девочку.

— Ивенна, к сожалению, виновата. Найдены её отпечатки пальцев. Она сама признаёт свою вину. Значит, вы тоже участвовали в этом.

— Да, и я... это моя идея была. Она так... согласилась только. А потом решила, что не скажет про меня. Но я так не могу... Если её в Верс... тогда и меня уж тоже.

— Что ж, — задумчиво сказал Керш, — я рад, что слышу это от вас. Ивенну никуда не отправят и не отчислят. Она будет серьёзно наказана. Через несколько дней она сможет продолжить занятия. Что касается вас, квисса, то надеюсь, что ваша совесть впредь удержит вас от таких поступков.

Звуки доносились сквозь пелену, сквозь мутную преграду, и в ушах всё время странно хлюпало. Боли почти не было, но она караулила где-то рядом, и стоило Ивик чуть пошевельнуться, да хоть пальцем двинуть, как боль впивалась ржавым железом в спину, в лопатки, в поясницу, и надо было замереть и ждать, чтобы она отпустила.

Ивик не думала ни о чём. Ни злости не было, ни обиды. Одно ошеломление — что с человеком можно так поступить. Что с людьми такое делают.

Да, они с Даной готовились ко всему. Но вышло очень уж страшно.

— Пить, — сказала она. И кто-то там, во внешнем мире, за пеленой, услышал. Чья-то ладонь легла на лоб, чуть повернула голову (отчего боль снова обожгла плечи и шею). Во рту у Ивик оказалась трубочка, и через эту трубочку она стала жадно пить воду.

— Ты поспи, — сказал чей-то голос, — я тебе укол поставлю сейчас. Поспи. Потом будет легче.

В неё воткнулась игла. Стало больно не от укола, а от того, что вздрогнули разорванные мышцы спины.

Ивик заплакала.

Дейтрос, Дарайя... война, мир. Свобода. Убийцы, рабы. Всё равно. Никакой разницы. Она не знала, правильно ли поступила. Наверное, нет. Или да. Безразлично.

Хотелось только лежать неподвижно. И чтобы никого рядом не было. Совсем никого. Так лучше.

Слишком больно, чтобы с кем-нибудь видеться. Чтобы разговаривать.

Всё равно никто не сможет помочь. С болью надо справляться в одиночку. Люди, ближние умеют только причинять боль — это они освоили в совершенстве.

Ивик за руки привязали к стене, к вбитым в неё штырям. Квиссанов при этом не было, были солдаты из части гэйн-вэлар. Начальник квенсена тоже был. Ивик не ощущала даже стыда оттого, что они смотрели на неё раздетую. Как у врача. Её накрыл ужас, когда хессин иль Рой объявил, что её ждёт. Ивик не знала, может ли человек вообще выдержать столько ударов. Она боялась умереть прямо здесь, под плетью. А потом разом стало плевать на всё. Всё перестало существовать, кроме боли. Зашкаливающей за все мыслимые пределы. Просто все мозги вышибло. Сначала Ивик стояла на ногах и даже пыталась сохранять достоинство. Она стискивала зубы, но дышать хотелось через рот. Воздуха, втягиваемого через нос, не хватало. Она судорожно вдыхала, снова сжимала зубы. Закусила губу, по подбородку потекла струйка крови, а она и не поняла, что это было. Потом терпеть она уже не могла. С каждым выдохом вырывался крик. Ноги перестали её держать, Ивик повисла на руках. Верёвка резала запястья, но эта маленькая, добавочная боль ничего не значила по сравнению с главной, громадной. Уплыло сознание, Ивик дали понюхать нашатыря и продолжили избиение.