— Стоит их лишь раз пожалеть, — находясь в угрюмом настроении, думал он, — так после этого, все поголовно будут мне жаловаться на тяжёлую судьбину, будут сильно прибедняться, плакать, в надежде чего-либо выгадать, выдавив своими слезами из меня жалость.

Но и бездумно требовать с 'Медведей‟ непосильную подать, князю тоже не хотелось: — 'Нельзя подобно голодному волку, бездумно резать корову дающую молоко. Тем более за то, что по твоему недосмотру её уже выдоили чужаки‟. — Вот такие тяжкие мысли мучали Ратко, и он, злясь на себя и охотников, с трепетом ждущих его реакции на малую дань: князь лихорадочно искал решение этой непростой задачи.

Неожиданно взгляд князя Арконы просиял — он вспомнил случайно подслушанный разговор Беляны с его сыном. Это произошло за пару дней до его отъезда из стольного города: и признаться, ещё тогда у него сложилось впечатление, что Обавница, рассказывая незамысловатую сказку для его парубка; специально говорила так, чтобы князь слышал каждое произносимое ею слово. А ведь в том сказе, повествовалось о событиях как две капли воды схожих с теми, что сейчас разворачивались перед ним: — 'Ай да Обавница‟. — Беляна иносказательно рассказывала про всё, с чем здесь столкнулся князь: про отца гордого семейства — Ясного Орла и его детей, которые взяли под свою защиту лиса. Этого рыжего плута притесняли волки, не разрешая тому нормально охотиться в лесу...

Князь резко встал со скамьи. Гомон мгновенно стих — замолчали все, кроме плачущих детей: и все окружающие его люди устремили на него свои взгляды. А Ратко, совершенно неожиданно для всех, обратился к Ломоносу:

— Ну-ка друг, рассказывай! Как ты здесь выполнял мой указ об охране сего селения?!

— Старались княже, — ответил Варяг, — всё указанное тобой мы выполнили. Пусть меня поразит молния Громовика и наше оружие сразит меня самого и всех людей подомной — коли это не так.

— Верю тебе Ломонос. Я вижу, что благодаря твоим стараниям, ' Медведи' пережили эту зиму. — Мельком посмотрев на стоящих перед ним баб, среди которых было немало 'тяжёлых‟, князь не сдержал улыбки. — Но где ты друже, спрятал недавно влившегося под твоё начало воина — Ярого? Что-то, как его ни ищу, как ни стараюсь, но нигде не вижу.

— Погиб этот славный воин. — На мгновение склонив голову, ответил предводитель отряда Варягов. — Но, все говорят, когда он бился с супостатами: над ним и его товарищами летала крылатая дева Магура (она же Перуница), она подбадривала сражающихся своими воинственными кликами и ее золотой шлем, молнией сверкал на солнце, вселяя радость и надежду в сердца наших отважных воев. Она — дева, дала воинам великую силу, позволившую успешно противостоять превосходящим их по числу противнику. И когда Ярый пал, Перуница осенила его своими крылами и коснулась своими устами его охладелых уст — дала воину испить водицы из своей золотой чаши. Я знаю, что Ярый отведав живой воды, отправится прямиком в Ирий. Все воины, во время погребения, видели счастливый лик этого достойного ратника — такое бывает только у тех, кто испытал незабываемый поцелуй воинственной девы.

— Воистину: эта смерть достойного воина! — Ритуально, торжественно ответил Ратко, стоя выслушав весь сказ о последнем бое воина, которого он хорошо знал. — Ты же, заслужил мою благодарность и поэтому, всю нынешнюю дань с этого селения, всю броню (оружие) и коней захваченных у супостатов, всё отдаю тебе и твоим людям — всё без остатка! Заслужили. А когда залечите все свои ратные раны, жду вас в Арконе.

Князь Арконы строго посмотрел на селян — стараясь задержать взгляд на каждом из них. И с удивлением заметил: каким взглядом — полным неподдельной тревоги, одна молодая, беременная селянка поглядывала на не безвестного ему Сокола. Создавалось такое впечатление, что состояние здоровья воина, её беспокоило больше, чем всё происходящее вокруг. Было заметно, что воин ещё не оправился от боевых ран: и это слишком сильно беспокоило молодуху. Ратко с трудом удержался от улыбки и подумал:

— Надо же, наш пострел и здесь поспел. Ну, пусть пока побудет в счастливом неведении: а дома, на этой почве, его уже ждут, большие неприятности...

Опомнившись и поняв, что он сильно затягивает паузу, Станимирович безапелляционно спросил:

— Все из 'Медведей‟ слышали, что я повелел? А со мной, будете расплачиваться со следующего лета! Так что, готовьтесь: сами знаете, я спуска никому не дам. И всё мне положенное, возьму.

Ратко был уверен, что после такой тяжёлой совместной зимовки, воины Ломоноса, собирая положенную им дань, не будут сильно беспредельничать. Невозможно так поступать с теми, кто делил с тобой последние крохи — временами отдавая тебе самое лучшее. Да и в каком-то смысле воины породнились с местными — это тебе не короткая мимолётная забава с чужой бабой: здесь они общались дольше и видели, как у их зазноб постепенно растут животы. Так что, пусть не все сжалятся, но большая часть Варягов, не допустят чрезмерных поборов.

Такой же вариант действий — так ненавязчиво подсказанный ему молодой Обавницей, он собирался отработать и в другом селении. Но князь не знал, что того — другого городка, в который, он прошедшей осенью послал другой отряд Варягов, больше не существует. Вот уже прошло несколько недель после того как на него — прикрываясь ночной тьмой, вероломно напали Гевеллы — народ племени Вильков. Прибывшие злодеи были славянского роду — уроженцами Бранныго Бора, (современное название Бранденбург) и, несмотря на это, они по чужому указу предали городок мечу и пожарам. Они прошлись по руинам града, безжалостно убивая всех, кого там застали. Эти, так сказать братья славяне, науськанные Данами: прокатились по окраинному городку во владениях Руяновичей, как прожорливая саранча — уничтожая все, что только попалось на их пути. Но пепелище — промытое многими дождями, надёжно скрыло следы этого злодеяния, покрыв его непроницаемой пеленой тайны. Позднее, как следопыты присутствующие в княжьей дружине не старались, но, они так и не смогли пролить свет на это злодеяние: уходя, враг позаботился и об этом.

Глава 11

Нет ничего прекраснее момента, когда ты возвращаешься на землю, где ты рос, взрослел, где живут твои родичи: особенно это ощутимо, если ты был вынужден долго находиться вдали от неё, пусть даже и на окраине своих земель.

На берегу Варяжского моря собралось множества народу, все жители Арконы с радостью встречали воинов, вернувшихся с зимовки у живущих на дальних куличках (куличка — расчищенная лесная полянка или болотный островок) вассалов. Все видели, как разгружались трофеи, как из этого богатства отбиралось лучшее — для подношения даров Святовиту. Судя по восторженно-удивлённым взглядам и цоканьям языками, никто из горожан не ожидал, что оплата за охрану пострадавших охотников окажется такой богатой. Те из горожан, кто ждал возвращения другого отряда — ушедшего намного южнее: внимали рассказам вернувшихся, и в тайне потирали руки, ожидая подобной оплаты и для своих родичей. Ратко ещё не вернулся — так что эти Руяновичи, прибывали в радостном неведении относительно скорбной участи своей родни.

Весь народ суетился, радовался, вознося хвалу богам. И когда после храмовых подношений люди собрались расходиться, как гром среди ясного неба прозвучал громкий голос Ермяты — старшего брата Беляны:

— Где ты Сокол! Где ты — позор своего Рода! — Юноша оглядывался по сторонам в поиске Ободрита. — Вызываю тебя за обиду кровную — на бой честный! Выходи, коли ты мужчина!

Ермята, стоял немного в стороне от основного потока людей идущих из храма и яростно сотрясал в руке меч, устремив его клинок к небу. Надо признаться, этот поступок молодого мужчины никого не удивил: в Арконе давно поговаривали, что назревает нечто подобное и вот наступила ожидаемая развязка. Все люди оглядывались, искали вызываемого на бой Сокола: и тот их не подвёл — почти сразу отозвался:

— Я здесь Ермята! Только скажи мне, в чём моя вина перед тобой?!

— Ты нанёс моему роду оскорбление и это всё что я хочу сказать! И пусть боги решат, кто из нас прав, а кто нет!

Сокол, больше ничего не говоря, извиняясь, посмотрел на оторопевшую от услышанных обвинений мать и неспешно положил на землю свою ручную поклажу. Также неторопливо разделся по пояс: благо находящиеся рядом люди расступились, освободив необходимое для этого место; и взяв меч, неспешно направился в сторону своего поединщика. Брат Беляны уже тоже обнажился и, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо поджидал вызванного на бой соперника.

Когда молодой Ободрит поравнялся со своим единоборщиком — они, не говоря ни слова, пошли в сторону поля — бок о бок. Следом за мужами решившим искать правду оружием, шли все, кто на этот момент оказался рядом. Хотя, вся эта процессия прошествовала недолго и довольно быстро оказалась на нужном месте. Где соискатели правды, став друг напротив друга, стали общаться с богами — призывая оных, в свидетели своей правоты, прося их посредством оружия свершить суд. Ломонос и ещё один из варяжских вождей, пользуясь своим правом, тем временем очертили на земле ритуальный круг. Ничего недолжно мешать праведному суду — так издревле делали их предки, так поступают и они.

Толпа с тихим гомоном окружила очерченное место бранного суда и терпеливо ждала его начала. Вот и началось. Поединщики как по команде стали медленно сходиться. Все видели на теле Ободрита свежие, ещё не до конца зажившие раны: но на это никто не обращал внимания; здесь исход схватки решала не сила, а правда. Все присутствующие свято верили, что Перун не позволит погибнуть невинному человеку.

Вот и она — первая атака. Ермята резко рубанул мечом, целя в бок своему сопернику. Признаться, сделал он это легко и очень ловко — от такого удара почти невозможно закрыться, если у тебя нет щита. Но, в таком бою принято обходиться без щита. Несколько человек — из числа свидетелей суда, даже ахнули, предвкушая мгновенное окончание поединка. И всё же это умозаключение оказалось преждевременным. Годславович, как и положено хорошему воину резко сблизился с поединщиком и умудрившись в последний миг блокировать удар своим оружием: после чего ударив свободной рукой Ермяту в грудь, отскочил назад.

Ермята, получив мощный удар, закашлялся и некоторое время не мог восстановить своё дыхание: но, Сокол не воспользовался этим коротким замешательством своего противника. Это стало его ошибкой. По толпе пронёсся шёпот, что знать у этого Ободрита на самом деле рыльце в пушку — раз он допускает такие промахи: — 'Видать ему боги глаза застят — раз он не увидел такой возможности завершить бой‟. — Зашептались меж собой ротозеи.

Брат Беляны отдышался, и яростно вопя: — 'А-а-а!‟ — Кинулся на Годславовича, не переставая кричать, он обрушился на него частными ударами меча. Окружающим казалось, что вот, вот и сталь, сверкающая в руке нападавшего бойца, вопьётся в тело Ободрита. Но, к всеобщему удивлению, когда град ударов затих, на теле Сокола не оказалось не единой царапины. После этого, количество людей, уверенных в исходе поединка снова уменьшилось. Оба воина участвующих в бранном судилище, тяжело дышали: однако, Ободрит был более искусным бойцом и этот весомый факт, никто не отрицал.

Снова воины закружили в смертельном танце — обмениваясь ударами. И к разочарованию некоторых ротозеев, никто из соискателей правды, до сих пор не получил не единой — даже маленькой царапины. Хотя. Все заметили, что Сокола стали донимать не до конца зажившие раны, он стал сильнее жалеть свою раненую руку. Это дало почву к новым размышлениям, и людское мнение стало снова склоняться в пользу Ермяты. О чём тут же все зашептались, понимающе покачивая головами.

По округе прокатился возглас удивления, а какая-то из слишком сердобольных баб, даже громко ойкнула. Все заметили, как по боку одного из поединщиков прошлось отточенное острие меча и кровь, полившаяся из раны, окропила землю у его ног. Человек, получивший ранение, не сразу понял, что с ним произошло и, первые мгновения даже пытался контратаковать противника: но полученная рана сделала своё дело. Движение с большой амплитудой отозвалось резкой болью и боец, пошатнувшись, за малым не обронил свой меч.

— Все видят! Как и положено законом, кровь была пролита, и, имея такую рану, мой соперник больше не может продолжить бой! — Громогласно объявил Годславович: не сводя взгляда с Ермяты и не спеша опускать своё оружие. — Все заповеди были соблюдены, и я боле не вижу причин для продолжения этой битвы. Святовит свидетель, что бились мы честно, и я доказал что у меня никакой вины перед Ермятой нет!

— Нет! Суд ещё не окончен — с этого круга, живым должен выйти только один из вас! — Выкрикнул кто-то из глубины толпы.

Сокол даже не посмотрев в сторону говорившего 'грамотея‟ явно жаждущего продолжение кровавого зрелища, с нескрываемым вызовом ответил:

— Вы все слышали, и надеюсь, что помните то, как мне был брошен вызов. Ни Ермята, ни я, ни словом не обмолвились о том, что бьёмся друг с другом насмерть! Поэтому! Этот поединок был до пролитой крови! И она пролилась!

Это было не простое возражение, а категоричное утверждение. В ответ все собравшиеся горожане загалдели и в своём большинстве закивали головами — тем самым выражая своё согласие со словами Ободрита. Показывая, что бой окончен, Ломонос и Яромар потребовали у поединщиков убрать оружие. И первыми кинулись к раненому: желая поскорее оказать ему помощь. Хотя Сокол, уже был без оружия, и пожав в знак примирения своему сопернику руку: помогал тому покинуть круг, и выйдя за его приделы, усесться на землю.

Подходя поближе, вожди слышали как Ермята, смотря прямо в глаза Годславовичу, сквозь зубы процедил:

— Боги на твоей стороне Ободрит. Но, если моя сестра из-за тебя прольёт хоть одну слезинку — я клянусь что, не задумываясь ни на мгновение, убью тебя. Живи и постоянно помни об этом.

На что, Сокол беззлобно улыбнувшись, и не отводя своего взгляда, ответил:

— Я сам за единственную пролитую слезинку твоей сестры, зубами, кому угодно глотку перегрызу...

Далее диалог прервался — собеседники замолчали, потому что к ним подошли ненужные слушатели.

— Всё добры молодцы? Все распри промеж собой разрешили? — Поинтересовался Ломонос, когда оба молодых человека, почти синхронно посмотрели на двух подходящих к ним вождей.

— Да. Хвала Святовиту мы разрешили наш вопрос. — Как инициатор тяжбы, сразу за двоих ответил Ермята.

— Это добре. — Синхронно ответили вожди, а Яромар пояснил. — А то, нам ненароком померещилось, что вы ещё чего-то выяснять надумали.

Сердце Беляны билось загнанной птицей. С одной стороны в смертном поединке участвовал её возлюбленный, а с другой, против него бился её родной брат. Самое скверное заключалось в том, что оба поединщика, для неё были как персты на её руках — при желании, руки можно и развести по сторонам, а пальцы растопырить. Но, возьми любой из пальцев, да порань его: независимо от того, то ли на правой руке находится перст, то ли левой, ей всё равно будет одинаково больно. И вот, они — две неотъемлемые части её жизни, скрестили своё оружие, стараясь достать друг друга смертоносной сталью.