Детина указал на отгороженную каморку, а сам ушёл. В каморке мы нашли лысого мужика, который сварливо поинтересовался какого хрена мы припёрлись и кто мы вообще такие. Кое-как удалось объясниться, потом лысый соизволил допустить нас в "капище". Наверное с полчаса мы колупались в железках и ворочали механические узлы. Некоторые части были хорошими, некоторые — откровенным дерьмом. Сложили выбранное на бывшую здесь же тележку. Лысый попробовал было возбухать, но Вторак пообещал ему что тогда оставит здесь эту рухлядь, которая не больно-то нам и впёрлась, а когда его спросят про части за которыми посылали, то он крайним сделает лысого. Мужик насупился, но тележку уступил, сказав только что пойдёт с нами — забрать назад тележку. Мы выкатили дребезжащую фиговину из каморки и поволокли в другой конец здания.

Вторак и я тихо матюкались, борясь с норовившей укатить в сторону тележкой. Вдруг за нашими спинами раздался топот, какие-то крики. Мы хотели было узнать — в чём дело? Но тут совсем неподалёку раздались выстрелы. Вторак и я, не сговариваясь, на военных привычках уронили тележку на бок и упали за неё как за подвернувшееся укрытие. У лысого вдолбленных войной привычек не было. Он замешкался, заозирался и получил пулю в шею. Брызнув кровью, хорошо что не в нас, он упал куда-то на пол, под штабель. Поздно, лысый. Надо было сразу падать. Не знаю — как, но в руке у меня оказался пистоль со спущенным предохранителем. Я скорчился за грудой железяк и тихо охреневал. Ну надо же было оказаться прямо посреди уголовной битвы! Вторак толкнул меня ногой и прокричал:

-Уходить надо! Скоро стража нагрянет — и тогда нам карачун!

-Надо! Только как?!

-Отползаем к стене, там был проход!

-Давай!

Мы, применяя весь свой военный опыт, поползли по грязному искаменному полу. Пару раз над головой вжикнуло, а в штабелях загремело. Стрельба не утихала. Мы проползли между штабелем и стеной, потом ещё между одним. А в третьем промежутке мы совершенно неожиданно наткнулись на двоих. То были Брусил и Гвоздь. Ватажник судорожно снаряжал обойму пистоля патронами из кармана, а Брусил лихорадочно, дрожащими непослушными руками запихивал пачки денег за пазуху, вынимая их из сломанного сундучка. Я нацелил на них пистоль скорее по привычке, но Гвоздь, вбивший обойму в ручку и щёлкнувший затвором, просто пальнул в нашу сторону. Может просто от неожиданности или с перепугу. Левое предплечье обожгло болью и я разрядил в атамана и ватажника почти всю обойму. Слов не было — одни матюги. Как же так? Нахрена этот подонок стрелял, а?! Но раздумывать было некогда. Грохали выстрелы, пули вжикали, отлетая от кусков лома и от искаменных стен. Руку жгло, будто в неё втыкали раскалённый железный прут. Надо сматывать. Словно во сне я сунул пистоль за пояс, сгрёб сломанный сундучок с остатками денег и рванул вслед за Втораком. Я не жалел ни ватажника, ни атамана. Они получили то, что заслужили. Вообще пока было, мягко говоря, не до них. Так, на карачках, мы добрались до ворот огромного склада. Вон и наши машины. К Ящеру в зад грузовозы! Вседорожник! Вот он, родимый. Я крикнул Втораку:

-За руль! Я ранен, не смогу вести!

Никонов кивнул, рванул водительскую дверцу. Я взялся за ручку дверцы попутчика, но в и так дёргающую болью левую руку снова ударило. Словно молотком по пучку нервов. Я заорал, но сжал зубы. Ёшки-матрёшки, два раза в одну руку! Как больно-то! Вторак завёл двигатель, я швырнул в полуоткрытую дверцу сундучок и снова крикнул, кривясь от нестерпимой боли:

-Гони, Никонов! Деньги припрячь для Миланы! Дарине передай, что я её люблю, а Тяням.. Тяням скажи что я у них в неоплатном долгу!. Всё, давай!!

-Не глупи, Вовка! Садись!

-Я не доеду, Вторак! Если доеду — всё равно поймают, прямо в больнице! Уезжай!

-Ладно, держись!.

Махнул рукой Никонов, воткнул скорость и досадливо прошипел:

-Твою ж!..

Я захлопнул дверцу. Вседорожник газанул и вылетел за ворота. Мне показалось — или начинает кружиться голова? Рукав левой руки промок от крови. Я отбежал за воротину, в которую грохнула шальная пуля, и сел прямо на землю. Ах, Ящер раздери! Больно ткнулся в низ живота пистоль. Не отстрелить бы себе чего под шумок! Осторожно — только бы не нажать на спуск — вытащил из-за пояса пистоль, положил на землю. Неловко, одной рукой вытянул ремень. С помощью скрипа зубов, рычания, слёз, правой руки и отборного мата затянул ремень на левом предплечье выше ран. В лохмотьях изодранного, пропитанного кровью рукава ничего не видно. Может жилы и не задеты, но раны, похоже, навылет. Так что кровопотеря может быть большая. Пока оказывал себе первую помощь — вдалеке завыли гудки стражьих машин. Вот и конница, ёшки-матрёшки. Рука болела неимоверно, хотелось скулить или выть, но прорывались только глухие рычания. Стрельба затихла, вместо неё теперь округу разрывал вой гудков. Как сквозь сон я увидел выскочивших в ворота троих стражников в синих мундирах, в защитных кирасах и с самострелами в руках. Двое перебежками кинулись к воротам склада, а третий взял меня на прицел. Я законопослушно поднял правую руку и тут же "поплыл". Повалился на левый бок, стукнулся раненой рукой о воротину. Боль словно кувалдой грохнула по башке и я отключился.

В больнице острога временного содержания было неплохо. Кормежка три раза в день, внимательный врач, милосердная сестра с пилюльками на блестящем подносе — всё как в обычной больнице, вот только на окнах решётки, а милосердная сестра приходила в сопровождении стражника. Руку мне подлатали, зашили. Слава Трибогу! Кость не задета и жилы целы. Ну а мясо нарастёт, как пообещал врач. Предплечье почти уже не болело, если только не напрягать мышцы. Хуже всего была невыносимая скука. Несколько раз приходил дознаватель, задавал вопросы, хотя и так дело было ясное. Меня нашли с двумя дырками в руке на месте где произошла крупная перестрелка. Рядом со мной лежал пистоль, из которого были убиты два человека. На пистоле были мои отпечатки пальцев, а на моей правой руке были следы пороховых газов от того пистоля. Всё сходилось. И даже если бы я всё-всё рассказал, то мне по самому мягкому выбору светит пять лет каторги. Да, в Союзе тоже за насильственные преступления наказывают каторгой. Во многих странах этот вид наказания применяется. С какой-то стороны это справедливо, что жуткие преступники не сидят свои срока по темницам, отращивая зады на харчах налогоплательщиков, а зарабатывают на своё содержание тяжёлым трудом. В этом есть и соображения порядка! Если у зэков не будет оставаться сил на послерабочую активность, то и заниматься всякими непотребствами им не захочется. С работы на жрачку и — по койкам. В общем светило мне от пяти до семи лет трудовых подвигов на свежем воздухе. Но это ещё что! Я бы сам пошёл на каторгу с задорной песней на устах, потому что при последнем посещении дознаватель известил о пришедшем на меня запросе из Нового Амура. Это так теперь бывшее Амурское княжество назывется. Если бы Новый Амур оставался захвачен Маньчжурией, то словенские власти могли бы с чистой совестью выбросить запрос в нужник. Но на бумаге Новый Амур не был захвачен. Маньчжурские войска оттуда выведены и страна как бы свободна. И если бы запрос был по поводу моего участия в войне, то словенцы так же не обязаны были бы рассматривать его, мол это месть. Но те поганцы из НА прислали бумаженцию с обвинениями меня в нападении на пограничников и в незаконном пересечении границы. То есть дело было как бы чисто уголовным, а вовсе не сведением счётов. И вот теперь ещё дело об убийстве не было закончено, а суд уже должен решить — судить меня в СССР за убийство "двух и более лиц" или же передать властям НА. Учитывая что в Амуре меня ждут-не дождутся насовцы, я уже прям-таки желал словенскую каторгу. В первом случае мне обеспечена мучительная смерть, а во втором случае есть немалые возможности вернуться живым и относительно здоровым.

Как-то раз вместо скучного зануды-дознавателя из уголовного Приказа ко мне в палату пришёл другой человек. Мужчина со внешностью успешного предпринимателя средней руки, в хорошем сюртуке и начищеных блестящих туфлях поблагодарил провожавшего стражника тихим благожелательным голосом и безо всяких церемоний присел на стоявший рядом с моей койкой стул. Хм. Кто ещё такой? А мужчина смотрел на меня с этакой улыбочкой, словно намеревался продать мне свой загородный домик по сходной цене, уговорив взять под это дело заём под тридцать сотых годовых в его же банке. Ха! Я неплатёжеспособный! И домик мне побоку, потому что скоро или НАСА устроит мне огненное Очищение, или Союз обеспечит жильём и работой лет на пять-семь. Но мужчина не стал предлагать мне домик. Он представился:

-Здравствуйте, Владимир Яромирович. Я — товарищ Малкин.

-Здравствуйте.

Товарищ Малкин снова ласково мне улыбнулся:

-Слышал я, Владимр, что дела ваши грустные. Так не повезло. Человек без подданства, беженец, а натворили столько всего: и людей убили, и в преступных действиях участвовали. Да ещё и налоги с дохода не платили. С таким послужным списком затруднительно будет стать подданым Союза. Невозможно, я бы сказал.

Я молчал. Крыть всё равно было нечем. Малкин грустно вздохнул и продолжил:

-Вы и на своей родине куролесили, товарищ Токарев. Амурские власти жалуются на вас. По винтокрылам пограничным стреляете. Нехорошо.

-Я спасал свою жизнь и жизнь близких.

-Ах да, я наслышан. Не просто спасали, а с пылью и грохотом: сбежали из трудового лагеря прикончив трёх охранников; в составе отряда повстанцев проникли в острог, переодевшись в мундиры правоохранителей..

Ёшки-матрёшки! Откуда он это всё знает?! Кто он такой?!.

-Оттуда вы тоже ушли с блеском — свернули шею начальнику охраны острога и опять постреляли в охранников. В довершение всего вы поспособствовали крушению патрульного винтокрыла амурского правительства.. Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит хороший винтокрыл?.

Я пожал плечами, поморщился — левую руку дёрнуло болью. Малкин покачал головой и продолжил свои издевательства:

-Понятно, что вы защищали родных. М-м-м.. Не родных — родную. Вернее двоюродную. Некую Дарину Юэн. Её же вы вытащили из острога?.

Да уж. Из него такой же предприниматель, как из меня вагоновожатый. Похоже из особых служб господин-товарищ. Значит я у них на крючке. И не только я.. А он продолжал нажимать:

-По глазам вижу, что не ошибся. Остальные вам не родные. Ведь так? Ярополк Дёмин. Милана Синицина. Ждан Синицин.. Ещё ваш загадочный товарищ.. Как там его? Никонов! Вторак Никонов. Да. Я ничего не забыл упомянуть, товарищ Токарев?

-Отвёртку.

-Что? Какую отвёртку?

Ага! Не всё-то ты знаешь. Мальчишество, конечно, но всё же...

-Ту, которую я воткнул в брюхо помощнику начальника Роговского острога.

-Хм. Необычно.. Послушайте, Владимир: у вас увлечение что-ли такое — охранников убивать?

-Так получилось.

-Хороший ответ. У человека личное собрание урн с прахом охранников тянет на десяток, а он скромно — "так получилось".

Мне надоели эти хождения вокруг да около и я спросил прямо:

-Госпо.. Товарищ Малкин. Скажите прямо — кто вы и что вам надо?

Мужчина ухмыльнулся и тихонько хлопнул себя по коленкам:

-А вы нетерпеливы. Скажем так: я представляю одну особую службу.

-Неужели НКВД?

-Нет. Княжий Надзор вами, конечно, интересуется, но только его уголовный отдел.

Усмехнулся Малкин. Я снова сказал наугад:

-Может быть знаменитое ГРУ?

-Вряд ли вы чем-то интересны военной разведке. Извините, но то не ваша высота.

Пожал плечами мужчина.

-Так кому же я интересен, госпо.. Товарищ Малкин?

-Всего лишь Иностранному Приказу. А при нём есть такая скромная Служба внешней разведки. Может быть слышали?

-Немного.

Да уж. Всего лишь скромная СВР! Если верить только десятой части слухов об этой "скромнице", то зачешешь в затылке — не сбежать ли к добрым насовцам? Иностранный Приказ ворочал тайными и явными делами по всему миру. По сравнению с ним задачи сурового Надзора Князя за Внутренними Делами выглядят местечковыми играми на хуторе. Там плетутся такие сети мирового размера и замешиваются такие многослойные события, что мозги сломаешь. И вот я, простой беженец, попал в эти жернова как песчинка..

-Задумались, Владимир Яромирович?

-А?. Да. Извините.. Так чем я заинтересовал саму СВР?

-Скажем так — она может предложить вам сделку.

-А если я откажусь?

-Ну, товарищ Токарев, подумайте сами: положение ваше крайне незавидное. Вам светит каторга. Будьте уверены, это семь лет. Не пять. У вас несовершеннолетняя двоюродная сестра. Кто о ней позаботится? Вашей знакомой нужны деньги на лечение. Ни в коем случае я говорю что мы причиним им вред, но зато мы можем им помочь.

Дерьмо Ящера. Дарине будет уже двадцать один, Милане исполнится примерно двадцать три. Они меня, наверное, и не признают поначалу. Ещё бы, семь лет каторги вовсе не молодят..

-К тому же, Владимир Яромирович, на вас имеет виды правительство Свободного Амура. Сами понимаете, что встретят вас отнюдь не пирогами. Мы можем повлиять на решение о вашей выдаче.

Я промолчал. А что тут скажешь-то?

-Я предлагаю вам оказать нам помощь в одном деле, Владимир Яромирович.

-Да что я могу?

-Вначале нам нужно ваше добровольное согласие сотрудничать со Службой.

-Я согласен, но при нескольких условиях.

-В том ли вы положении, чтобы их выдвигать? Но ладно. Какие условия?

-Первое: Служба поможет моей сестре и знакомым в получении подданства Союза. Я не прошу подарить им его, а просто облегчить.

-Хм. Это выполнимо. Что ещё?

-Служба незамедлительно устроит Милане Синициной врачевание. Да там и деньги почти собраны. Ну, скажите её родным что какой-то добрый человек оплатил разницу.

-И это выполнимо. Это всё? Или будут ещё пожелания?

-Если вы выполните эти условия, то я ваш с потрохами. Кого нужно убить?

-Экий вы, Владимир Яромирович. Зачем же сразу убивать? Хотя вы немного угадали. Но сперва мы скрепим ваши и Службы отношения.

Товарищ Малкин, не вставая со стула и не меняя позы приятно проводящего время человека громко сказал:

-Синёв, войдите!

Дверь палаты открылась и вошёл молодой, примерно моих лет мужчина, в таком же, как у Малкина, отличном сюртуке и отутюженных штанах. С собой он принёс обтянутую кожей папку. Товарищ Малкин взял у него эту папку, раскрыл и протянул мне.

-Прочтите, Владимир Яромирович. Сами понимаете, лист только один. И храниться он будет у меня. О нашем договоре будем знать только мы. Ну и товарищ Синёв.

Я взял неожиданно тяжёлую папку, скривившись от боли в предплечье. На листе белоснежной бумаги сначала было "шапка": "Служба внешней разведки Иностранного Приказа. Заявление. ". Дальше шли слова: "Я, Владимир Яромирович Токарев, находясь в здравом уме, добровольно и без принуждения соглашаюсь на сотрудничество со Службой внешней разведки Иностранного Приказа.". Проставлены год, месяц и день, пустое только место для подписи. Я не особо раздумывал, потому что доводы службиста меня вполне убедили. Лучше работать на могущественную СВР чем гнить на словенской каторге или висеть в амурской петле. Я взял протянутую мне самописку, вздохнул для приличия и подписал лист. Отдал папку Малкину. Тот встал и сказал: