Филипп набрал в грудь воздуха, чтобы вылить на своего узника поток брани, однако властный женский голос, прозвучавший неподалеку, помешал ему это сделать, одернув еще до начала речи.
— Филипп!
Бледнокожая высокая женщина с длинными каштановыми волосами появилась рядом с клеткой совершенно беззвучно. Создавалось впечатление, что она не шла по земле, а плыла по воздуху, подобно бесплотному духу: казалось, под ее хрупким телом даже не приминалась трава. Длинное простое платье с коричневым передником спускалось до самой земли, и на секунду Мальстену почудилось, что незнакомка и впрямь парит в воздухе, однако уже через мгновение он понял, что видит перед собой не призрак, а очередную куклу некроманта.
— Мелита, — поморщился надзиратель, сложив руки на груди. — Что тебе здесь понадобилось?
— Тебе пора передохнуть, Филипп, — настоятельно произнесла женщина, приподняв голову. — Пока с нашими дорогими гостями побуду я.
— Дорогими гостями? — прищурившись, вмешался Мальстен. — Так вы называете всех, кого собирается убить и обратить в своих марионеток ваш хозяин?
Мелита снисходительно склонила голову, однако ответить не успела: Филипп вновь опередил ее, с силой ударив по прутьям клетки.
— Тебе слова не давали, тварь! — обличительно выкрикнул он. — И уж не тебе говорить о марионетках!
— Филипп, — строго одернула Мелита, — хватит. Уходи отсюда. Остынь. Так приказал Ланкарт, и, надеюсь, спорить ты не намерен.
Юноша прерывисто вздохнул, плотно стиснув челюсти от злости и, помедлив несколько секунд, в течение которых буравил Мальстена ненавидящим взглядом, резким рывком подался в сторону и поспешил покинуть пределы видимости своих пленников и односельчанки. Уходя, он едва не задел женщину плечом, но та грациозно отошла с его пути и смиренно прикрыла глаза.
— Ничего, он привыкнет. Он, знаешь ли, вспыльчив, когда дело касается вашего собрата, — миролюбиво произнесла Мелита, обратившись к данталли. — Не держи зла.
Мальстен криво усмехнулся.
— Я и не держу. Он хотя бы не пытается выглядеть дружелюбно, имея подспудное желание убить меня, в отличие от тебя или вашего хозяина.
— Ты немного заблуждаешься, называя Ланкарта нашим хозяином, — передернула плечами женщина. — Мы семья. В особенности — мы с ним. Я, можно сказать, была первой попыткой Ланкарта воскресить мыслящее и чувствующее существо. Он очень умен и талантлив в своем ремесле, любит совершенствоваться. До меня он в основном поднимал из земли мертвецов, которые на людей почти не походили: не ели, не спали, не разговаривали. Могли лишь передвигаться и выполнять простые задания. Их сейчас держат только на особые случаи в отдельном… помещении.
Аэлин брезгливо поморщилась, вжавшись в прутья клетки, точно стараясь слиться с ними и сделаться невидимой. Мелита ободряюще улыбнулась.
— Не бойся, девочка. Тебя ждет нечто совершенно иное. Ланкарта можно назвать искусником, он воскресит тебя так, что чувства почти не будут отличаться от теперешних. Только поначалу будет непривычно, но со временем разница сотрется.
— Похоже, вашему Ланкарту страшно не хватало общения, раз он решил воскресить способной разговаривать столь болтливую особу, — хмыкнул Мальстен, вопрошающе кивнув. — Или была иная причина сохранить тебе все важные черты характера? К примеру, личная привязанность? Бросается в глаза, что ты здесь на особом счету. Да и твои заверения, что «в особенности вы с ним — семья», звучат вполне однозначно.
— А ты проницательный, — заговорщицки улыбнулась Мелита и кивнула. — Я его жена. Была ею при жизни и осталась теперь — в вечности.
Мальстен брезгливо поморщился.
— Проклятье, он воскрешает мертвецов, живет среди мертвецов да еще и спит с одним из них! Отвратительно.
— Не осуждай, пока не попробовал, — усмехнулась Мелита, нисколько не обидевшись на резкое высказывание пленника. Мальстен растерянно округлил глаза: он ожидал от этой женщины какого угодно ответа, кроме этого. На несколько мгновений он даже бросил попытки применить к жене колдуна нити.
Аэлин презрительно фыркнула.
— Твой союз с некромантом — мерзость, которая оскорбляет саму суть брака. Она оскорбляет богов!
— А где были боги с их хваленой справедливостью, когда меня забирала болезнь?! Я собиралась спросить это у них на суде, но не было никакого суда! Была лишь пустота, как сон, от которого невозможно очнуться, который утягивает тебя все глубже и глубже, пока не растворит! Я обитала в этом кошмаре, пока Ланкарт не вернул меня обратно.
— И сделал своей марионеткой навечно, — буркнул данталли.
— Он сделал для меня гораздо больше, чем те самые боги, которых вы здесь так восхваляете, — с вызовом парировала женщина.
Аэлин неровно ухмыльнулась.
— И теперь ты предлагаешь всем новичкам разделить с тобой постель, чтобы вспомнить, как это бывает с живыми? Своеобразный способ отблагодарить мужа.
Мелита ожгла охотницу взглядом.
— Еще слово, и я сделаю так, что после воскрешения ты даже мычать не сможешь!
— Довольно, — строго прервал данталли, взглянув в карие глаза женщины. — Хватит угроз. На деле Аэлин ведь вам не нужна, Ланкарту интересны… мои способности, ему нужен я. Так пусть он и занимается мной, а ее — оставьте в живых, отпустите. Неужели вы убиваете и делаете живыми мертвецами всех, кто забредает в вашу деревню?
Мелита прищурилась, заинтересовавшись словами пленника. Раздражение ее резко пошло на убыль.
— Какая самоотверженность! Удивительно, что данталли просит сохранить жизнь охотнице на иных существ. Как вы двое умудрились так спеться?
Мальстен качнул головой.
— Я тебе отвечу, если ты взамен ответишь и на мои вопросы. К примеру, что имел в виду твой муж, когда сказал, что в вас нет жизни? Ведь ты стоишь передо мной, говоришь, мыслишь, но ты мертва… как это работает?
Женщина успела лишь качнуть головой, ее взгляд устремился в сторону, и пленники напряженно переглянулись, заметив, что к их темнице, заметно припадая на правую ногу, направляется некромант. Мелита мягко улыбнулась и чуть склонила голову при виде мужа. Ланкарт одарил ее и пленников одинаково миролюбивым взглядом и кивнул с усмешкой:
— А ты не сдаешься, верно? — спросил он, — все пытаешься выяснить, почему не можешь взять моих людей под контроль. Что ж, ты задаешь вопросы не тому человеку: Мелита не сумеет тебе ответить. Да и никто из деревни, пожалуй, не сможет — не вникали в суть, она их не волнует. Волнует результат — осознанное существование.
— Не жизнь, — нахмурился данталли, — а существование. В чем же, по-твоему, разница? Полагаю, мы понимаем эту разницу не одинаково.
— И все же настоятельно советую: не задавайся этими вопросами, — снисходительно покачал головой Ланкарт. — Что бы я тебе ни сказал, это не поможет тебе взять кого-либо из моих людей под контроль. Даже такому умельцу, как ты, это не по силам, хотя, надо признать, с твоей репутацией неудивительно, что попыток ты не бросаешь.
Мелита непонимающе качнула головой.
— С его репутацией?
— Умоляю! — закатил глаза некромант, — данталли по имени Мальстен с явной армейской выправкой и манерой держаться, как у благородного господина, путешествующий с уроженкой земли, что была разграблена войсками Анкорды… что-то мне слабо верится, что все это просто совпадение. Стало быть, Красный Культ сильно преувеличил слухи о гибели этого существа. Ведь так, герцог Ормонт? Или прозвище «анкордский кукловод» тебе больше по душе?
Мальстен не спешил отвечать, хотя и понимал, что в данном случае его молчание ничего не даст: колдун уже догадался — пусть и по косвенным признакам — кого перед собой видит.
— Что ж, твое молчание лишний раз убеждает меня в правильности сделанных выводов. Тебе никогда не говорили, что ты весьма красноречиво молчишь?
Мальстен тяжело вздохнул.
— Просто понимаю: что бы я ни сказал о себе, твоих намерений на мой счет это не изменит.
— Тут ты прав, не изменит, — кивнул Ланкарт. — Разве что, это потешит мое самолюбие: я, выходит, проведу ритуал не над простым данталли, а над анкордским кукловодом. Можешь, к слову, порадоваться тому, что тебе удастся навсегда уйти от преследования со стороны Культа — моих людей они не трогают.
— И все же во что ты меня превратишь? — холодно, почти отстраненно поинтересовался Мальстен, будто интересовался, к примеру, погодой. — Сколько ни стараюсь, я не могу понять природу твоих… подопечных. При том, что от твоей она отличается.
Ланкарт ухмыльнулся, переглянувшись с Мелитой.
— Найди Филиппа, дорогая. Проведи с ним воспитательную беседу по поводу отношения к пленникам и скажи, чтобы после меня вернулся к клетке, — мягко произнес он, обратившись к жене. Та недовольно нахмурилась, однако спорить с колдуном не стала. Уже через мгновение она решительно направилась прочь и вскоре пропала из виду.
— Знаешь, твое рвение даже забавляет, — пожал плечами некромант, оставшись наедине с узниками. На Аэлин, молча вжимавшуюся в прутья клетки, он практически не обращал внимания. — Ты ведь действительно надеешься перехитрить меня. Я это чувствую, можешь не отрицать.
— А тебя так и распирает блеснуть собственными знаниями, — парировал данталли. — Здесь даже чувствовать ничего не нужно: в противном случае ты просто оборвал бы этот разговор, но ты его намеренно растягиваешь. Так почему бы не упростить друг другу задачу? Чего тебе бояться, если ты так уверен, что у меня все равно не получится тебя перехитрить?
Ланкарт развел руками.
— Что ж, не могу не согласиться. И, ты прав, благодарного слушателя на эту тему в наших краях найти непросто. В таком случае попробуем начать с основополагающих моментов. Ты ведь представляешь себе, что делает человека живым?
— В твоем понимании — вряд ли, — отозвался Мальстен. Колдун кивнул.
— Есть несколько необходимых условий для этого. Первое условие — это физическое функционирование тела, для которого — уже вторым условием — требуется определенная энергия. На этапе зарождения жизни основную роль здесь играет организм матери, который дает своему потомству эту энергию. Здесь есть свои особенности в зависимости от того, какое существо мы рассматриваем и как это существо размножается, но в эти подробности вдаваться не стану, иначе наш разговор растянется на несколько суток. Суть одна: именно с жизненной силой, взятой от матери, мы рождаемся и после начинаем работать уже непосредственно с энергией мира. Она в нас циркулирует, накапливается, тратится, ею можно обмениваться с внешней средой. Управление такой энергией на высоком уровне — то есть, любые неординарные способности — называют магией. Далее имеем третье условие: это душа, определяющая саму нашу личность, привычки, характер, чувства. Одушевленное существо, имеющее физическое тело, способное обмениваться энергией с внешним миром, будет живым. Пока доступно?
Данталли понимающе кивнул.
— Вполне.
— Вижу, ты уже понимаешь, какого из условий не хватает, чтобы мои люди могли называться живыми, — улыбнулся колдун.
— Энергии для обмена с внешним миром, я полагаю. Душа и тело у них сохранены, но существовать им помогает энергия, взятая у тебя. И обмен ею тоже происходит через тебя.
Ланкарт воодушевленно хлопнул в ладоши.
— Совершенно верно! Сразу видно существо, которое может не только осознать это мысленно, но и по-настоящему прочувствовать. Понимаешь теперь, почему ты бессилен и не можешь взять их под контроль? Их жизненная сила (то самое, за что могут уцепиться твои нити) взята из моего источника, который отсечен от внешнего мира и замкнут на меня же, проходя через теневую сторону.
— Теневая сторона? — севшим голосом спросила Аэлин, решившись, наконец, вмешаться в разговор. — Где скоплена энергия, которой питаются аггрефьеры?
Некромант одобрительно кивнул.
— А она молодец, — бодро отозвался он, вновь обращаясь к данталли. — Похоже, понимает, о чем речь, не хуже тебя. Да, у моих сил и сил аггрефьеров один источник. Но если вестники беды ловят только выброс этой энергии от чьей-то смерти — суют нос на теневую сторону — то я работаю с ней напрямую постоянно.
Мальстен прерывисто вздохнул, осознав, что вот уже почти полминуты задерживает дыхание. Ланкарт понимающе хмыкнул, кивнув.
— И вот мы пришли к главному страху любого твоего собрата — та самая теневая сторона, перехода на которую вы так боитесь во время расплаты. Ее еще называют тьмой забвения или просто забвением — кому как больше нравится. Суть одна: это совершенно другое пространство, наполненное особой силой, которое постепенно растворяет в себе попавшую в нее душу, если эта самая душа не успевает выбраться.
Мальстен напряженно слушал некроманта, понимая, что с одной стороны хочет всеми мыслимыми и немыслимыми способами отрешиться от этого разговора, затрагивающего тему, которая и впрямь пугает любого данталли, но с другой — он хотел, наконец, прояснить, что собой представляет природный страх демонов-кукольников.
— Мне даже жаль вас, данталли, — искренне сочувствующе продолжил колдун, — у вас осталось так мало знаний о себе: все они затерялись во времени после гибели вашей родины и большинства ваших сородичей. Вы помните только крохи из того, что есть на самом деле, и толком не понимаете, за что именуете ваши мучения после контроля над живыми именно расплатой. Сейчас бытует мнение, что дело только в страшной физической боли, но неужели ты думаешь, что это и вправду так банально? Откуда эта самая боль, кстати, берется, не задумывался?
Кукольник вновь не ответил. Лихорадочно вспоминая все, что когда-то рассказывал Сезар, Мальстен понимал, что никогда не задавался вопросом происхождения расплаты всерьез. Учитель в детстве бросил все силы на то, чтобы научить своего подопечного пользоваться способностями втайне от чужих глаз, ничем себя не выдавать и стойко переносить боль, но никогда не рассказывал, почему она приходит. Он лишь утверждал, что она — неотъемлемая часть самой их природы.
— Должен признать, я даже несколько разочарован, — закатил глаза некромант. — Я думал, что ты-то уж точно детально изучал особенности вашего вида, отсюда и взялось такое мастерство управления внутри сражения. Выходит, ты просто талантлив, не более того.
