Metanoia

Услышав звук мотороллера, я улыбнулась, но не позволила себе отвлечься от очередного боя, наблюдая в то же время и за особо неистовым спариванием, в течение которого самка уже потеряла две лапки и один усик.

Остановившись передо мной, так, что я видела и колеса ее машины и черную подпорку и белые сандалии, она замерла и я знала, что она смотрит на мое правое запястье, где покачивалось столь желанное ею.

Ее волосы были теперь такими же длинными, как мои, инсектицидная улыбка извивалась на ее губах, она желала подарок не меньше, чем я желала ее.

Я протянула ей маленькую красную ампулу с черными на ней иероглифами и она приняла ее, она спрятала ее в кожаном черном мешочке, тонкий шнурок которого ласкал ее шею.

-Только не забудь кормить их раз в год. — я уже садилась позади нее на сиденье мотороллера.

-И я никогда не забеременею?

-Никогда. — улыбнулась и я, положив голову на ее твердое левое плечо.

В своем женском обличье я впервые покинула город. Мы выехали за его разрушенные, развалившиеся стены, выбрались на старую Лорфианскую дорогу, продолжавшуюся, как утверждалось, от одного края Мубразара до другого. Ни одна карта, конечно же, не могла подтвердить того, как и никто из старожилов, но нам нравилась мысль о том, что, если ехать достаточно долго, то можно достичь края нашего великолепного чудовища. Никто из нас никогда не видел этого. Здесь подобное казалось глупостью, мы были всего лишь еще одной частью Королевства и горизонт закрывали лес и горы, гибнущие стены и пустые дома, бессмертные поцелуи и тоскливые страхи.

Я не знала, куда мы едем. Мне было достаточно того, что я прижималась к спине своей возлюбленной под солнцем бродячих скопцов и, глядя вниз, видела, как несется под моими ногами, почти касаясь сандалий, черная дорога.

Когда мы остановились, темные, с зеленоватыми прожилками скалы окружали нас. Оставив мотороллер лежащим на дороге, мы углубились в проход между каменными стенами и вскоре оказались перед входом в пещеру. Ее темнота, подсвеченная мерцающими розовыми мхами показалась мне странно знакомой, а когда мы чуть углубились и, нагнувшись, пробрались в боковой проход, то в воздухе появился запах сладковатой гари, от которого зачесался язык и заныли десны. Тогда я и поняла, где мы находились и удивилась тому, что возлюбленная моя знала столь удивительные места.

Теперь я шла осторожнее, стараясь смотреть под ноги, а она светила перед собой маленьким фонариком и вскоре мы натолкнулись на старые, но сохранившие блеск и не тронутые ржавчиной рельсы из белесой стали и еще через сотню шагов путь нам преградила огромная вагонетка. На ее пожелтевшем боку я рассмотрела эмблему Королевских Рудокопов — двуглавого крота-гермафродита. Когда-то здесь добывали галлюциноген для Его Величества и вагонетки эти полны были животворной руды. История могла измениться тысячи раз. Возможно, когда-то месторождения истощились, а затем Мубразар ушел слишком далеко и стало невыгодно торговать, после чего обвалы один за другим убили всех лучших жильщиков и это сочли дурным предзнаменованием. Я не знала ничего об этом. Мы целовались в свете фонарика, вдыхая древнюю пыль, внимая падающим с высокого свода каплям.

Мы вернулись в город и направились в ту его часть, где жили самые многочисленные семьи лемуров и куда по причине этой мы редко решались заходить. Сверх меры похотливые, эти существа считали любое насилие допустимым при успокоении желаний своих, в сезон спаривания небесных стержней полагая все живое пригодным для совокупления. Я видела, как они спаривались с деревьями и не предназначенными для того механизмами, осаждали статуи и ласкали камни. К счастью, в районе, где мы жили было установлено достаточно ловушек и отпугивающих устройств, чтобы мы чувствовали себя в безопасности от вожделения наших предков.

Мотороллер проносился мимо них, удивленно провожающих его взглядом и от понимая беззащитности своей только еще большее испытывала я возбуждение.

Она привела меня в маленький одноэтажный дом, одна из дверей которого была новой и тяжелой, со множеством хитроумных замков, вонзавших свои стальные стержни глубоко в стены. Закрытые железными листами окна, вентиляция, включившаяся, как только моя возлюбленная коснулась кнопки на темно-зеленой, недавно покрашенной стене и широкая кровать со старым на ней матрасом. Из покосившейся тумбочки, стоявшей в углу, она достала черный фаллоимитатор, укрепившийся на окруженной заклепками коже, звеневший стальными застежками тонких ремней. Перед тем, как закрылась дверца тумбочки я успела заметить в ней фотографию улыбающейся толстухи. От ревности пальцы мои сжались, едва не превратившись в кулаки.

Стянув через голову белую, в зеленых полосах майку, она повесила ее на деревянное изголовье кровати и, оставшись только в коротких черных шортах, села на матрас. Ее груди были меньше моих, вся она была загорелой и трепетно-печальной. Она не желала меня и того, что я намеревалась совершить, но позволяла мне то и от понимания этого странного преодоления я вся дрожала, руки мои тряслись, когда я сдирала с себя блузку и шорты.

Она лежала передо мной, раскинув ноги, прикусив правый указательный палец, глядя на потолок, безвольная и покорная. А я чувствовала себя жестокой и вероломной, ничто не могло отвратить меня и ревность, с каждой секундой становившаяся все более злобной, только придавала сил.

Кожаные ремни обняли мои бедра. Я улыбалась, затягивая и застегивая их, я провела рукой по длинному и толстому, упругому, покрытому выступами вен черному члену, коснулась его угрожающе массивной головки с темным углублением и парой царапин на ней. Встав на кровати и покачиваясь, приплясывая от злорадного восторга, я растирала по нему липкую, вязкую смазку, выдавливая ее из прозрачного пластикового флакона, я улыбалась и не чувствовала себя способной к мечтанию.

Все произошло быстро и легко. Я опустилась на колени и приблизила головку члена к губкам ее влагалища и когда они оказались раздвинуты ею, возлюбленная моя глубоко вдохнула со стоном, предвкушающим грядущую боль. Осторожно и медленно я двинула его вперед, облизывая губы, прикусывая кончик языка и когда он натолкнулся на преграду, ощутила радость, какую, должно быть, не знает и самый счастливый старатель, обнаруживший в своих ванадиевых сетях окаменевшего апатофила. Я двинулась раз и другой, напирая со все большей силой и возлюбленная моя застонала, прикусила палец и закрыла глаза. На третий раз ее невинность исчезла. Я совершила еще несколько движений, но теперь они уже были неинтересны мне. Слегка разочарованная тем, что не смогу снова лишить ее девственности, я извлекла из нее член и протерла его рукой. Крови почти не было или же вся она осталась внутри.

Она помогла мне расстегнуть ремни и стянуть с себя кожаные петли, она аккуратно убрала их обратно и закрыла дверцу тумбочки. Одевшись, мы еще раз, быстро и легко, улыбаясь и смеясь, поцеловались, как две притворяющиеся простушки и она заперла за собой все замки двери. Теперь толстуха могла наслаждаться ею. Сердце мое было разбито, любовь моя была предана, оставшись безответной и я решила посвятить себя всю тренировкам, стараясь забыться в изнуряющих упражнениях.

Я была вынуждена признать, что они обучают меня тому, чего я не знала раньше. Некоторые приемы и техники были незнакомы мне. Иногда Страж определяла их как те, которым обучали ее саму, происхождение других оставалось для меня неизвестным. Королевство населяли миллионы народов, каждый из них рано или поздно обретал врагов и был вынужден изобретать способы противостояния им. В скрытом под землей тренировочном зале, где всегда было немного прохладно, я обнажалась и, зачерпнув из золотой чаши янтарное масло, растирала его по всему своему телу. Содержавшая искусственные микроорганизмы, жидкость та должна была предотвратить повреждения кожи, не допустить шрамов, разрушивших бы мою красоту. Теплая, сладким ароматом расширяющая ноздри, она растекалась по моему телу, она могла подниматься по нему, противодействуя силе тяжести, она покрывала меня ровным слоем, оставляя нетронутыми только ступни и кисти, не поднимаясь выше подбородка. Рассмотрев под микроскопом ее содержимое, я убедилась в том, что было оно устаревшим, далеким от того, чем оснащали братьев моих королевские колдуны, достаточным только для моих тренировок.

Словно насмехаясь надо мной, они придали моему учебному мечу форму Магрибаля, но был всего лишь кусок органического материала, великолепно сбалансированный и способный причинить вред незащищенной плоти, но не более того. Он не содержал в себе резервуаров или батарей, не был пригоден для сражений против существ нематериальных или чудовищ и я предпочитала считать его изящной игрушкой.

Нередко я увлекалась маслянистой лаской. Собственное тело впервые было приятно мне. Опасаясь называть кого-либо красивым, я считала себя привлекательной и этого было для меня достаточно. Растирая по своей гладкой коже защитный состав, проводя по упругим грудям, с трудом помещавшимся в моей ладони, задевая пальцами аметистовые соски, чувствуя, как подвижная влага прикрывает лобок

Подняв меч с пола, я провернула его в руке, заставляя воздух гудеть. Взмах моего драгоценного клинка когда-то оставлял в небе радуги, принуждал оказавшихся поблизости светловолосых мальчиков в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет к семяизвержению. Я ощущала себя низвергнутой, лишенной былого могущества. Мне оставалось только обрести новое.

Каждый день я проводила здесь несколько часов. Белые колонны, полускрытые в черных стенах, яркие лампы, стерильная пустота этого места были приятны мне. Едва слышное гудение вентиляции стало привычным, а сопровождением моих занятий нередко являлись лекции в самых различных областях знания, читаемые ласковым и нежным, вкрадчивым и томным молодым женским голосом. Но чаще всего сама Страж, направлявшая мои упражнения, вела разговор со мной, с легкостью отражая все удары и выпады мои.

Глядя на то, как я умасляю себя, она неизменно возбуждалась. Если она была обнаженной, это доставляло мне больше удовольствия. Я видела тогда, как медленно напрягается и увеличивается в размерах ее член, как паразитными лианами набухают темные на нем вены, распухает воспаленная головка. Я вспоминала себя мужчиной, которому всегда было приятно видеть предающихся самоудовлетворению девушек, я развлекала себя тем, что дразнила ее.

-Что есть ты? — она была в это время за моей спиной, совершая очередной обход зала.

Я посмотрела на нее поверх левого плеча, приподняв бровь, подозревая в том вопросе насмешку, но она пристально смотрела на меня, ожидая ответа.

-Сознание.

-Если забыть о том, что у нас не имеется его четкого определения, то ты должна помнить о том, что не может существовать нечто, не имеющее истоков. Я уверяю тебя, что сознания не существует уже только потому, что мы не можем выделить его ядро, его составляющие, его расположение. Мы подозреваем, что оно располагается в головном мозге, но когда мы распределили его части между теми, что ответственным за память, движение, зрение и слух, для сознания не осталось места. Мы не смогли найти его в нейронах, молекулах, атомах и кварках. Мы не смогли определить его как поле. Мы выяснили, что может существовать без внешних проявлений себя. Мы увидели, что происходит с мозгом при мыслительных процессах и все сложилось в систему биохимических и электрических взаимосвязей. Если твое сознание-всего лишь химическая реакция или электрический импульс, тогда что есть ты сама? Отними я у тебя незначительную часть мозга, подвергни я тебя легкому химическому воздействию — и твое сознание изменится. Ты сочтешь себя мужчиной, ты будешь называть себя другим именем, твои цели и намерения, твои ценности и желания изменятся и ты будешь считать это проявлением своей собственной воли, действием осознанным и разумным. Весьма самонадеянно со стороны кого бы то ни было называть себя существом сознательным, обладающим сознанием.

-Даже для Короля?

-Это всегда заблуждение. Бесчисленные влияния, оказываемые на тебя окружающим, неисчислимые внутренние и внешние процессы, устраняют любую возможность воли, а вместе с тем и непосредственно связанное с ней сознание. Никто из нас не может сказать, почему он совершает какой-либо поступок, принимает какое-либо решение. Ты полагаешь себя виновной в своем великодушном поступке, прекрасном самопожертвовании во имя другого, но в действительности это всего лишь червь испражнился в твоем мозгу. Ты будешь укорять себя в странном предательстве, импульсивном убийстве, но виной тому будет лишь изменение магнитного поля в том месте, где ты оказалась. Ты — это плохо предсказуемый и неконтролируемый хаос химических реакций и электрических импульсов и ничто иное. Не позволяй себе надеяться на то, что ты есть большее. Не допускай подобной наивности. Прими, что каждый твой поступок, каждое движение и слово определены невероятной сложности системой взаимосвязей, составляющих воедино то, что производит эффект сознания. Я могла бы назвать сознательным того, кто способен влиять на собственные биохимические и электрические процессы, на все одновременно, но в этом случае он будет подобен машине, созданной для самоуничтожения. Если мы признаем его сознательным изначально, тогда любые изменения, которым он сам подвергнет себя, приведут к тем же результатам, что и воздействие вируса, колония паразитов, вживленные электроды, направленное излучение или умелое проклятье. Сознание, которое мы ищем, должно быть незыблемо, неуязвимо для каких-либо влияний, но тогда, став неподвижным, оно не сможет выполнять свои функции. Мы не можем утверждать, что сознание в его настоящем виде может вообще быть возможно без тех воздействий, которые мы считаем нарушающими его работу.

-Я нахожу эти речи предательскими.

-Я знаю о мятеже, единственным требованием участников которого было открытие природы сознания. Они полагали, что Его Величество знает все об этом. Жестокость, с которой тот бунт был подавлен восхищает меня до сих пор.

Ее слова, опасно приближавшиеся к противоречию с речами Короля, близкие к тому, чтобы усомниться в Нем, казались мне прекрасными в своей безрассудной дерзости.

-Мы не должны знать?

-Полагаю, что он не знает и сам.

Я развернулась к ней, сильнее сжала рукоять. Заметив это, она усмехнулась, но ничуть не изменила своей расслабленной позы.

-Я надеюсь, ты не настолько самонадеянна, чтобы считать хоть что-либо в своей жизни, хоть одно свое действие сознательным. Это невозможно до тех пор, пока ты не знаешь действительных, истинных причин за пределами поисков выгоды или удовольствия. Имеются тонкие процессы в материи, настолько малозаметные, что некоторые склонны считать их не относящимися ни к ней самой, ни к какой-либо энергии, а другие и вовсе полагают их несуществующими. Но они ответственны за твои мысли, пусть ты не можешь ни ощутить, ни понять их. Ты можешь считать себя мыслящей, поскольку процесс мышления присутствует у всех животных с высокоорганизованной нервной системой, но не позволяй себе глупости называть себя сознательной. Ты можешь только признать, что находишься в неостановимом потоке, не имеющим берегов и, исходя из своих ощущений, прийти к выводу об особенностях его течений. Ты можешь даже немного влиять на направление их движения, обучить их нескольким забавным трюкам, составить их жизнеописание так, что это будет интересно слышать, вскрыть их, изучить их внутреннее строение, но ты никогда и никак не сможешь повлиять на них, не узнаешь, почему они изгибают тела и превращаются в магнитные волны. Все причины, которые ты увидишь, будут лишь твоими домыслами, истина будет навсегда скрыта от тебя в процессах о которых ты, вероятнее всего, никогда не сможешь узнать. Сам же поток скрыт от тебя. Ты не видишь берегов и дна, он чист, в нем нет поворотов и порогов, ты никак не можешь ощутить его скорость и движение. Ты никогда не вспомнишь его истоков и не узнаешь его завершения.