Этаж ноль

— А я?

— А тебе не все равно, — шепот профессора стал зловещим. — И от выбора многое зависит... Для тебя.

Винсент Стауф уже не пытался притворяться — он был настоящим, тем, кем являлся на самом деле. И это истинное лицо... оно казалось Паку отталкивающим. Смесь сытой анаконды, опьяненного холодным зимним воздухом медведя-шатуна и жестокого кота, играющего пойманной мышью. В нем не было ничего человеческого — все эмоции пластиковые, ненастоящие, поддельные... Словно перед юношей стояло не существо из плоти и крови, а восковая фигура, внешне неотличимая от оригинала. Кукла...

Оказавшаяся кукловодом.

Пак задрожал, армия мурашек победоносно промаршировала по его коже, завоевывая все новые и новые пространства. Ему стало холодно... Холодно, одиноко и очень-очень страшно. Хотелось прямо сейчас развернуться и стремглав выбежать из храма. И бежать-бежать-бежать, пока равнодушные скалы не останутся далеко позади. Но... Тогда... Он еще раз увидит мертвых проводников. И мертвого доктора. И...

С трудом взяв себя в руки, юноша упрямо посмотрел на профессора и тихо спросил:

— Левая... — он вдохнул мертвый воздух и опустил глаза. — Я выбираю левый коридор...

Говорят, если слишком часто повторят одно и то же действие, оно становится привычкой. Говорят, что время стирает эмоции и лечит раны. Говорят... Много чего говорят. Анна и сама раньше так думала, пытаясь превратить свою жизнь в яркий карнавал, пытаясь скрыть за мишурой и красивыми масками искаженное болью лицо. Некрасивое и жалкое...

Она думала раньше, что пожертвовать чьей-то судьбой ради едва заметного улучшения своей жизни — вполне нормально. Она думала и делала так... Так, как ей хотелось. У нее были возможности, было желание и... не было чувств. Ведь для хорошей игры, для того, чтобы по-настоящему вжиться в роль, в чужие эмоции и переживания, нужно самой не испытывать ничего. Ни печали, ни радости, ни любви, ни страданий. Только решимость и все...

Анна играла, играла на протяжении своей жизни... Разные роли, разных людей... Играла их, играла ими... Обломки искореженных судеб где-то там, позади, отмечают ее путь... Она не жалела, ей хотелось так поступать — и она поступала... Она была женщиной, настоящей женщиной, во всех смыслах этого слова. Но... Что-то изменилось.

Этот поход, экспедиция, затеянная профессором Стауфом... Здесь с самого начала был подвох. Несоответствие. Неправильность... Анна Левит, не гнушавшаяся ничем ради кругленькой суммы, колебалась. Долго, очень долго, противоестественно долго... Интуиция говорила ей, что не стоит соглашаться на предложение профессора. Не стоит ввязываться в бессмысленную авантюру... Но деньги... Очень большие деньги... Анна долго сомневалась, но, в конце концов, приняла предложение.

И, первое время, не жалела об этом. Природа, хорошая компания, ненавязчивый ухажер в лице полковника... Что еще нужно женщине? Хм... Разве что рискованные развлечения... Но ведь и они были. И ночные прогулки под звездами. И многозначительные разговоры... Все было хорошо. Даже замечательно... Пока они не пришли к подножию горы.

Легкость бытия улетучилась вместе с облаками, оставив непроницаемую серость. Анна, находившаяся в хорошей физической форме, без проблем одолевала подъем, но это ее не утешало. Мысли... Мрачные мысли приходили ей в голову. Иные и вспоминать-то страшно... Безумие... А потом тот странный знак. И сова... Или как ее там... И гибель доктора... Она чуть-чуть не успела, чуть-чуть не дотянулась до ускользающей вниз руки... А потом упрекала себя, винила, грызла, как белка грызет твердый орех... Анна понимала, что ее вины в трагедии нет, но не могла отделаться от чувства, что это лишь начало беды. Лишь бледная тень настоящих несчастий...

И она, как всегда, не ошиблась, хотя навсегда бы предпочла стать крикливой гадалкой, чьи предсказания лишь сказка для доверчивых туристов... Она бы предпочла... Но кто ее спрашивал? Кого волновало мнение Анны Левит, когда Гроус и Граас словно сошли с ума? Кого волновало ее мнение, когда полковник выпускал в проводников пулю за пулей? Они умерли... И остались лежать там... Профессор Стауф сказал, что нет смысла сейчас возиться со всем этим. Что нужно сперва разобраться с древним храмом, а потом, ближе к вечеру...

Профессор улыбался и лгал. Лгал так, как лжет опытный политик или актер. То есть невероятно правдоподобно... Уж Анна в этом разбиралась... Очень хорошо... А потом... Потом они разделились, чего и следовало ожидать. Профессору нужно было оставить полковника Вирта и мисс Анну, как он любил говорить, наедине. Тет-а-тет. Без посторонних глаз... Зачем? Все просто — в письме, которая она получила перед экспедицией... В тексте, под которым стояла сумма с большим количеством нулей... Там было написано... Буквально в паре слов... То, что она должна сделать... И как она должна это сделать...

Убить полковника Вирта фон Хеффера. Отравить его, подсыпав яд в спиртное, до которого старый солдат был очень уж охоч.

"Что же я наделала?!"

Анна дрожала и всхлипывала. Она ускорила шаг, с трудом сдерживая слезы, она шла по длинном коридору, между отблесков яркого пламени, не замечая ничего вокруг... А потом, совершенно неожиданно, встретила профессора Стауфа.

— Привет, — профессор радостно улыбнулся. — Давно не виделись.

— Нет... — Анна отступила назад. — Я же сделала все, что Вы хотели...

— Замечательно! Просто замечательно! — Винсент Стауф похлопал в ладоши. — Мисс Анна, Вы оценили статую Судьбы?

— Судьбы?

— Конечно! Те кошки были символом разделенного безумия, слепой мужчина — символ судьбы... — профессор оперся рукой на стену и наклонился вперед. — Этот храм — просто чудо! Совершенство! Вершина человеческого гения! Вы знаете, для чего он был создан? Не построен — именно создан.

— Нет... — тихо ответила женщина, не узнавая свой собственный голос, казавшийся неуверенным и жалким. — Не знаю...

— И не можете знать! — непонятно чему обрадовался профессор. — Знание, разделенное безумие, судьба, мощь, цель... Вы не видите в этой последовательности особую силу? Особую важность... Каждой детали.

Винсент Стауф поднял глаза, зацепившись взглядом в символ, начертанный на потолке. Трилистник, обращенный вниз... Она увидела этот знак и задрожала еще сильнее, заметив, как пальцы профессора скользят по стене... Она знала, что сейчас произойдет... Она не имела никакого представления о том, как это можно предотвратить... Улыбка профессора, не сходившая с его лица, означала приговор, а у Анны не было ни сил, ни времени, ни желания сопротивляться.

"Бедный котенок", — успела подумать женщина, прежде чем массивная каменная плита опустилась на нее...

Пепел к пеплу, пыль к пыли, прах к праху... Как там было полностью? Еще один компонент? Или нет? Пак не помнил, многое незаметно стерлось из его памяти... Возможно, время летело слишком быстро. Возможно, оно ползло, как черепаха. Он не знал... День за днем, год за годом... События выстраивались в особый порядок, странные знамения проглядывали в каждом жесте, в каждом слове... Люди... Пак был знаком со многими людьми, но не знал никого. Даже самого себя...

Время шло, и один единственный год казался целой жизнью. Еще один год — еще одна жизнь. И снова, и снова... Бесконечная цепочка перерождений... И возрождений... Юноша чувствовал себя птицей по имени Феникс, раз за разом восстающей из пепла. Он раз за разом проходил сквозь багровую пелену, отмечая краем глаза отблески ложного света. Он раз за разом окунался в этот мир, чувствуя холод и боль. Он раз за разом... предавал себя. Снова и снова. Как во сне...

Пепел к пеплу, пыль к пыли, прах к праху... Кровь к крови.

Невыносимая тяжесть камня впереди, невыносимая пустота коридоров сзади. Красные капли на пальцах... Пак удивленно взглянул на свои руки, кровь казалась ненастоящей, словно томатный сок... На пустых, без каких-либо украшений, стенах, на одежде, на коже... Он чувствовал тепло и влагу. Он видел Анну Левит. Он видел, как на нее обрушился здоровенный валун... Он знал, что она уже мертва. Наверняка мертва, после такого не выживают... Но Паку Синмору было все равно. Он ничего не чувствовал. Абсолютно... Только удивление.

Юноша растер кровь на пальцах и поднес руку к лицу. Он втягивал носом воздух, пытаясь уловить запах смерти, запах уходящей жизни, запах гниющих цветов и ржавых цепей... Но чувствовал только затхлый дух заброшенных коридоров храма. И легкий, едва ощутимый, привкус гари. Факелы... Они ждали, они звали свою жертву... Они пылали...

Всегда.

Не выдержав, юноша побежал. Проход впереди был закрыт, но коридор ветвился, и слева виднелись все те же пустые стены, все те же глухо потрескивающие факелы. Пламя... Пак Синмор мчался по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Он бежал молча и сосредоточенно. Он думал только о том, что увидит в конце. Он знал, что увидит... Он ждал этого.

Задыхаясь, уже не чувствуя боли в одеревеневших ногах, все так же сжимая лямки бесполезного рюкзака... Пак бежал по коридору, поднимая ветер, которого здесь никогда не было. Пламя факелов колебалось, дрожало и потрескивало. Тени на стенах жили своей жизнью, шуршали подошвы, соприкасаясь с полом, до цели оставалось совсем немного... До цели?

Дернувшись, как марионетка, повисшая на ниточках, Пак Синмор остановился посреди огромного зала. Статуи людей с козьими головами, стоявшие по периметру, укоризненно смотрели на гостя, высоченный потолок, казавшийся небесным сводом, кружил голову, а факелов было так много, что от них рябило в глазах. Место для проведения церемоний... Странно, но эта мысль первой пришла в голову. Потом подумалось, что здесь очень удобно играть, например, в футбол... А потом...

— Ты мог бы и поторопиться... — разочарованно протянул профессор Винсент Стауф, покачивая головой. — Тут невыносимо... Скучно.

Он ленивым жестом, словно делая одолжения кому-то невидимому, снял очки и отбросил их в сторону. Стекло хрустнуло, рассыпаясь осколками по гладкому каменному полу, но профессор не обратил на это никакого внимания. Сейчас он был полон торжества, энергичен и молод. Сейчас никто не назвал бы его Стариком...

— А вообще... мне стоит поблагодарить тебя... — профессор усмехнулся. — Твои занудные россказни пришлись весьма кстати.

Мои... что? О чем говорит этот человек... Да, Пак любил поговорить о кошках. Разные истории, интересные факты, слухи и мнения... Да, иногда такие разговоры вязли на зубах, особенно у тех, кто не питал особенно теплых чувств к домашним животным. Но...

— Почему?

— Знаешь, я в любом случае рассказал бы Гроусу и Граасу легенду о кошачьем дьяволе... Это часть моего плана. Изначально была... — профессор Стауф приблизился к одной из статуй и провел пальцами по идеально ровной каменной ноге. — Заставить их бояться, подсознательно... Трепетать от первобытного ужаса... Вспомнить предания древних... Да, я в любом случае рассказал бы нашим дорогим проводникам одну старую легенду. Но ты облегчил мою задачу... Эти ночные посиделки у костра...

Винсент Стауф сжал ногу козлоголового изваяния и хищно оскалился.

— В череде многочисленных баек, моя не привлекла особого внимания. Самая обычная, на первый взгляд, история, миф, который похож на множество других... Правда, в отличие от прочих, эта была ключом, катализатором, точкой отсчета. Гроус и Граас...

— Но почему именно они?! — перебил профессора ничего не понимающий Пак Синмор. — Что в них такого особенного?!

— Сила... Первозданная, не отравленная едким дыханием цивилизации... Видишь ли, это не просто опытные проводники, хорошо знающие местность. Таких пруд пруди и можно было найти кого-нибудь получше Гроуса или Грааса... Но...

— Но?!

— Но это единственные шаманы, которых я сумел найти... Даже не так... Нельзя назвать их шаманами, они скорее прямые наследники одного из могущественных колдунов... Не бойся, мой мальчик, эти люди не служили злу. Да и всех своих сил не знали... Только отдельные проблески... Предвидение... Знахарство... По мелочам... Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы породить...

Губы профессора изогнулись, свистящим шепотом выплевывая глухое слово.

— Страх.

Винсент Стауф оттолкнулся рукой от статуи и легко, будто летя над полом, приблизился к юноше.

— Знаешь, чего больше всего на свете боится "добрый" маг? Злых духов, которые могут в него вселиться. Демонов... или дьявола. И пока шаман, маг или колдун не верит в потусторонние силы — все нормально. Он пользуется своей силой, неосознанно, так же легко, как дышит... Но так продолжается ровно до тех пор, пока он не узнает правды. Или пока ему кто-нибудь эту правду не поведает. Просто так, между делом...

Отблески пламени сверкали на лице профессора, придавая Винсенту Стауфу таинственный вид. Он был похож на божьего вестника, спустившегося с небес, чтобы принести в мир истинное знание... Но Пак знал, что это просто обман зрения, иллюзия, своего рода мираж. Профессор хотел казаться ангелом или демоном или каким-то древним божеством... Хотел казаться, потому что на самом деле был просто человеком. Очень страшным...

— Ты всех убил... — равнодушным голосом сказал юноша. — И доктора, и Гроуса, и Грааса, и полковника, и Анну...

— Какой догадливый мальчик! — восхитился профессор. — Рад, что не ошибся в тебе.

— Одного не могу понять... — продолжал Пак, будто не замечая реплик мастера Стауфа. — Доктор... Он же сам упал! Как... как ты убил его?

— Не важно — как, важно — зачем, — лицо профессора побледнело и стало зловещим. — Доктор Оуквист — весна, Гроус и Граас — лето, полковник — осень, мисс Анна — зима. Полный цикл... А ты связующее звено между началом и концом. Ты — частичка лучшего. Ты — недостающая деталь моей схемы... Сейчас я убью тебя, и ритуал завершится.

— Смерть...

— То, что ожидает тебя.

— Слушай... Я одного только не пойму... Эти Кхимерры... Кто они? Из-за чего весь сыр-бор?

Профессор привычно рассмеялся, пряча в глазах холодную радость.

— Кхимерры... Их вообще никогда и нигде не было, а система храмов построена задолго до периода их предполагаемого "существования". Оглянись вокруг — эти камни настолько старые, что еще ледниковый период видели... Они лежат тут с незапамятных времен — десять тысяч лет, двадцать... Не скажу точно, потому что сам не знаю. Да и неважно это...

— А что же важно, профессор?! — не выдержал Пак. — Ради чего столько смертей... убийств... Зачем вы погубили столько людей?!

— Зачем... Хм... Всему свое время... А что важно... Понимаешь, Пак, эти храмы построила цивилизация, достигшая своего расцвета еще до появления нам известных — египтяне, майя, Междуречье... Все это было после. Когда местные горы уже привыкли к существованию среди них целой сети странных храмов... Причем, это даже не религиозные сооружения, это просто гигантские передатчики. Точнее — передатчики энергии со встроенными усилителями сигнала.

— Звучит, как детская сказка... — юноша вздрогнул, вспоминая старые сны. — Или как ночной кошмар...